Горм скоро понял, что чем меньше он будет говорить в казарме, тем меньше рискует ляпнуть какую-нибудь глупость. Он слушал и отвечал, если его о чем-то спрашивали, а вообще, здесь и без него хватало желающих поболтать. Он посмеивался над тем, что построение дается ему легче, чем обращение с оружием. Парни в казарме добродушно вторили ему. Они не придавали значения его промахам, но им было непривычно, что человек сам над собой смеется.

Он не думал, что мог бы по-настоящему подружиться с кем-нибудь из них. Не потому, что они ему не нравились, по-своему, он им даже симпатизировал, но то, о чем они разговаривали, нисколько не интересовало его. И почти никогда не смешило. Тем не менее, он хорошо чувствовал себя в их обществе. Ведь они ничего от него не ждали.

Девушки, машины, мотоциклы — вот обычная тема всех разговоров в казарме. Как можно быстро разбогатеть. Кое-кто без конца вспоминал, как напился в том или ином случае. Этому состоянию Горм не завидовал. Никто из них не говорил о себе или о своей семье. Горм — тоже, но из-за этого он не чувствовал себя чужаком.

В первую же свободную субботу Горму пришлось утихомирить одного буяна, который лез в драку. Горм заломил ему руки за спину и отвел к стоявшей на улице военной машине. Когда он вернулся, парни смотрели на него уже по-другому.

Если случится настоящая война, возможно, я и не ударю в грязь лицом, думал он.

Ночью, после того как Горм сдал зачет по стрельбе, ему приснилось, что он находится на учениях среди незнакомых ему людей. Они были повсюду, висели на замерзших деревьях, шли на обледеневших лыжах или сбивались кучками, чтобы хоть как-то согреться. На равнине горели коричневые палатки. Он слышал крики о помощи, доносящиеся оттуда, как будто люди были заперты в палатках, но не мог заставить себя помочь им выбраться наружу. Руки и ноги ему не повиновались.

Неожиданно к нему подошла девушка в светлом летнем платье и дала ему ружье. Это словно вернуло его к жизни, он снова мог двигаться. Он зарядил ружье и прицелился в нее, но промазал, хотя она стояла совсем близко.

Девушка отпрянула, не спуская с него темных глаз. Чем дальше она отступала назад, тем больше приближались к нему ее глаза. Она еще ничего не сказала, но он уже знал, что сейчас она скажет что-то очень важное. Однако не мог вставить себя помочь ей, ему было стыдно, что он промазал.

Неожиданно он увидел у нее на лбу кровавую рану. Она тала в сугроб, раскинув руки. Лицо и глаза скрылись под снегом, но кровавая рана проступила наружу и расплывалась у него на глазах, словно цветок. На черной сухой ветке Горм раскачивался над распростертой фигурой в летнем платье. На ней нет формы, с удивлением подумал он.

Горм проснулся в поту с тем же чувством, с каким просыпался в детстве, когда ему снились кошмары. Он лежал, прислушиваясь к дыханию спящих, и вдруг понял, что ему приснилась Руфь.

Всю неделю, пока, несмотря на ветер и снег, шли учения, Руфь то и дело возникала в его мыслях. Почему она ему приснилась? Ведь все это было так давно, в детстве. Он даже не знает ее. Он видел отпечатавшиеся в снегу ее черты, видел ее темные глаза, смотрящие на него из кустов, и гадал, где она сейчас. Именно в эту минуту.

В следующий выходной он пошел на танцы. Неожиданно там оказалась Руфь. Она одиноко стояла в темном углу, прислонившись спиной к стене. Вокруг Горма воцарилась тишина. Исчезли звуки, голоса, музыка. Стены отступили. Не исчезла только фигура в углу. Он двигался так, словно его тело давно ждало этого.

Ему потребовалось много времени, чтобы подойти туда, где стояла она. Нужно было пройти мимо всех. Наконец он был у цели. Она стояла с двумя девушками, которые смотрели на него. Он глубоко вздохнул и хотел тронуть ее за плечо, чтобы пригласить на танец.

Над ее головой в стену был вбит большой гвоздь. Должно быть, он уже давно торчал там. Пока она оборачивалась к нему, его глаза искали спасения в этом гвозде. Вокруг Горма и девушки образовалась пустота. Это была не Руфь. У этой девушки были светлые глаза и белокурые волосы.

Раз уж он подошел к ней, ему следовало что-то предпринять. Но что? Он пригласил ее на танец.

Она была невысокая, и он наклонился к ней, чтобы сказать «Привет!». Девушка была податливая, теплая и обняла его за шею, хотя они не были знакомы. В голове у него вертелись слова школьной учительницы танцев: «Левая рука дамы должна лежать на плече кавалера». Он крепко обхватил девушку за талию. И они влились в танец, который, по мнению Горма, был танго. Между аккордеоном и гитарой не было согласия по этому вопросу. Гитара была на стороне Горма.

Девушка, улыбаясь, слушалась его руки, глаза ее были устремлены на него. Когда они проходили в танце мимо гвоздя в стене, Горм думал о Руфи. Чувство безнадежности сменилось гневом. Он крепче прижал к себе незнакомую девушку.

Они танцевали вместе весь вечер, и при расставании было бы естественно спросить, не встретится ли она с ним еще раз. Однако он не спросил. Спросила она, но Горм нашел подходящий предлог, чтобы отказаться.

В следующий свободный день он снова пошел на танцы. Элсе, так звали ту девушку, тоже была там, и они опять танцевали вместе весь вечер. Поскольку семья врача, в которой она работала горничной, была в отъезде, она пригласила Горма к себе.

Сперва она сварила кофе и показала ему фотографии своих родных. Потом села рядом с ним на диван и придвинулась так близко, что он был вынужден обнять ее. Горм понял, что у нее уже есть опыт в таких делах, она была ловчее его, хотя и не подавала виду.

Странно было ощущать так близко чужую кожу. Мягкую, кое-где покрытую пушком. Губы у Элсе были горячие, но руки холодные. Горм запутался в ее одежде. Пуговицы, пояс… Он заметил, что она затаила дыхание в ожидании его рук. У него закружилась голова, и в то же время он почувствовал уверенность в себе.

Хотелось растянуть время, чтобы полнее проникнуться происходящим, но вдруг все стронулось и понеслось, остановиться было уже невозможно. Хорошо, что ему удалось достать презерватив. Элсе погасила свет.

В какой-то момент у него мелькнула мысль, что все должно было бы быть иначе, но изменить что-либо он уже не мог. О девушке он словно забыл. Но позволил ее коже завладеть собой. В решающий момент у него перед глазами возник тот гвоздь в стене. Он сам в ярости забил его туда.

Позже он пытался угадать, что чувствовала девушка, однако она молчала. Да и что она могла бы сказать? Одеваясь, он заметил на себе ее взгляд, и его охватила грусть, которую Ой не мог выдержать в одиночестве. Поэтому он подошел к ней, обнял и спросил, хочет ли она встретиться с ним еще.

— Да, — прошептала она и крепко прижалась к нему. О том, что случилось, они больше не говорили.

— Ты такой вежливый, — прошептала она, когда он собрался уходить.

Ему бы хотелось, чтобы она сказала что-нибудь другое. Неважно что. Просто другое, что-нибудь необычное. И, не зная, как избавиться от этого чувства, он сказал ей, что она красивая. Кто знает, зачем он это сказал, никто его не просил. Но ее обрадовали его слова, так что сказаны они были не зря.

Пока он целовал Элсе, он понял, что все время помнил, что это не Руфь. По пути в казарму Горм решил написать Элсе, что больше не может с ней встретиться.

Парни в казарме под разговоры о девушках играли в карты. Одд, спавший с Гормом на одной двухъярусной кровати, видел, как Горм танцевал с Элсе.

— Ничего штучка, — сказал он, присвистнув.

Горму это понравились. Это доказывало, что с Элсе стоит иметь дело. Но он не нашел, что ответить Одду.

— Получил, что хотел? — спросил Одд.

— Что получил? — растерялся Горм.

Парни захохотали.

— Между вами что-нибудь было? — спросил парень по прозвищу Языкастый, который никогда не лез за словом в карман.

Горм разглядывал свои карты. У него на руках были трефовый туз и червовый король. Но сейчас это не могло ему помочь.