Она на секунду замолкла, потом добавила:
— И довольно грубо.
Мать Зима издала еще один недовольный звук.
Я переводил взгляд с одной на другую. Да в этой семье есть проблемы, которые тянутся веками, Гарри. Стоит вести себя осторожно.
— Э-э… Полагаю, я предпочел бы думать об этом как об очень настойчивом приглашении.
— Ха, — сказала Мать Зима, сверкнув зубами из-под своего капюшона. — По крайней мере, Рыцарь знает, кому служит.
Матери Лету удалось вложить в свой голос глубокий скептицизм:
— Ну конечно, наверняка он просто в восторге от необходимости служить тебе, — заметила она. — Почему ты решила притащить его сюда именно сейчас?
Мать Зима снова блеснула зубами:
— Он призвал меня, это надо было видеть.
Мать Лето выронила свои травы и поглядела на меня широко раскрытыми глазами.
— Ох… — сказала она. — Ну и ну.
Качалка Матери Зимы скрипнула, хотя не было заметно, чтобы она действительно двигалась:
— Он знал некоторые имена. И не был совсем уж глуп при их выборе, и не сделал больших ошибок при их использовании.
Ярко-зелёные глаза Матери Лета сузились:
— И он…?
— Нет, — хрипло сказала Мать Зима. — Не это имя. Но он видел противника и знал одно из его имён.
В зелёных глазах промелькнула задумчивость, она явно что-то просчитывала, но так быстро, что я не смог угнаться за ней.
— Да. Понимаю, — сказала Мать Лето. — Так много новых вариантов развития событий.
— И среди них много уж слишком цветущих, — тихо произнесла Мать Зима.
— Даже для тебя они будут уж всяко лучше, чем пустая ночь.
Мать Зима сплюнула на пол.
Этот плевок начал проедать дыру в земляном полу в нескольких дюймах от моей ноги. И я не шучу. Я попятился в сторону, стараясь не вдыхать поднимающиеся пары.
— Думаю, — сказала Мать Зима, — мы должны показать ему.
Мать Лето сузила глаза:
— Думаешь, он готов к этому?
— У нас нет времени нянчиться с ним, — проскрежетала Мать Зима. — Он — оружие. Так сделаем его сильнее.
— Или сломаем? — спросила Мать Лето.
— Время, время! — выдохнула Зима. — И он не твоё оружие.
— А это не только твой мир, — возразила Лето.
— Прошу прощенья… — тихо сказал я.
Зелёные глаза и черный капюшон повернулись ко мне.
— Я не хочу быть грубым, мэм, — сказал я. Я поднял с пола сорванную мной деревянную полку и прикрепил обратно на стену. Затем наклонился и начал собирать плотно закрытые баночки и ставить обратно на полку.
— Я всё ещё молод. Я делаю ошибки. Но я не ребёнок, и не позволю никому другому выбирать за меня дорогу, по которой мне идти.
Это заставило Мать Зиму снова рассмеяться кудахтающим смехом.
— Он просто душка, — прохрипела она. — Он действительно так считает.
— Действительно, — сказала Мать Лето, но её голос оставался задумчивым, она наблюдала, как я привожу в порядок упавшую полку.
Я продолжал возвращать на место баночки, аккуратно выставляя их в ряд, и говорил так мягко и вежливо, как только мог:
— Вы можете управлять моим телом, словно марионеткой. Можете убить меня. Можете наложить на меня проклятье или пытать, или превратить в какое-нибудь животное.
— Могу, — ответила Мать Зима. — И, возможно, так и сделаю, если ты и дальше будешь вести себя столь дерзко.
Я сглотнул и продолжил:
— Вы можете уничтожить меня. Но вы не можете заставить меня быть не таким, каким я решил быть, мэм. Я не знаю, что именно вы хотите мне показать, мэм. Но вам не удастся заткнуть мне этим глотку или положить это на полку, но так, чтобы я не мог дотянуться. Я решил это для себя. Иначе я просто уйду.
— О, неужели? — сказала Мать Зима тихим, убийственным шёпотом. Она заскребла по подлокотнику кресла своими слишком длинными ногтями. — Так вот, как ты думаешь, мой ягнёночек?
Мать Лето выгнула бровь и пристально взглянула на Мать Зиму.
— Ты уже испытала, как он может бороться за свою жизнь. Но даже после того, как он смог удивить тебя и пройти это испытание, он всё еще не смог набить себе цену в твоих глазах? — она издала ещё один неодобрительный кудахтающий звук. — Он храбр. И учтив. Я покажу ему то, о чём ты просишь… если он сам того желает.
Зима снова блеснула зубами и сплюнула, попав в то же место. Земля зашипела и ямка еще немного углубилась. Зима начала медленно покачиваться в кресле, её взгляд устремился в пространство.
Я поднял последний упавший горшок и хотел уже было поставить его на место, но тут нахмурился:
— О… Мне жаль, но этот, похоже, треснул.
Казалось, не было ни звука, ни движения, но внезапно Мать Лето оказалась рядом со мной, и ее костлявые умелые руки обхватили мои, окутав теплом. Ее прикосновение напоминало прикосновение Лили, но… было более мягким и… всеобъемлющим. Это заставило меня думать о широком-широком луге, нагретом теплом летнего солнца, и сохраняющем это тепло весть день, только чтобы согревать им воздух в долгие часы сумерек.
Очень мягко, словно принимая новорожденного младенца, она взяла у меня маленький глиняный горшок и медленно повернула его в своих пальцах, рассматривая. Потом медленно выдохнула, на мгновение закрыв глаза, и почтительно поставила его обратно на полку.
Когда она убирала руки от маленького горшка, я увидел на этом и соседних горшках надписи, вспыхнувшие серебристым светом, будто пробудившись от тепла её рук.
На треснувшем горшке было написано "Полынь".
Буквы начали тускнеть, но я успел заметить несколько других надписей: "Typhos", "Pox", "Atermors", "Choleros", "Malaros".
Тиф. Оспа. Чума. Холера. Малярия.
И полынь.
И на полке была еще уйма других баночек.
У меня слегка затряслись руки.
— Для неё еще не пришло время появиться на свет, — тихо сказала Мать Лето, она резко взглянула на Мать Зиму.
Та не взглянула на нас, но её зубы сверкали из-под капюшона.
Мать Лето мягко взяла меня под руку. Я подставил ей руку более или менее рефлекторно и провёл через комнату. Она подхватила корзинку, и мы направились к двери. Я открыл для нее дверь и снова предложил свою руку, и мы вместе вышли из избушки на небольшую полянку, окружённую древним лесом. Деревья в нём были размером с секвойю. Они сверкали осенним убранством, их листья укрывали лесную подстилку восхитительным огненным ковром, который простирался так далеко, насколько мог видеть глаз. Это было просто великолепно, но это было не на Земле.
— Думаю, ты ей нравишься, молодой человек.
— Да, мэм, — ответил я. — Я так и подумал, заметив тесак.
— В этом вся она, — сказала Мать Лето, улыбаясь. — Она теперь редко покидает наш домик. Она потеряла свою трость. Хотя твой вызов был дерзок, это была необходимость и у тебя было на это право. Но путешествия для неё ужасно болезненны, даже краткие. Ты, смертный, причинил ей боль.
Слова Матери Лета сделали всю эту ситуацию измельчу-тебя-и-потушу более понятной. Это таким существам, как Мать Зима полагалось мучить смертных, а не наоборот. Я причинил боль не только ей самой, я ранил её гордость, а в сверхъестественном мире такие оскорбления если и прощались, то редко, и не забывались вообще никогда.
— Так она уравновешивала весы, — тихо сказал я. — Вы ведь это имели в виду?
Мать Лето согласно кивнула:
— Твоя фраза довольно проста, но в целом верна, — она остановилась и повернулась, чтобы взглянуть мне в глаза. — Она не может взять тебя в те места, куда можем дойти мы с тобой, если ты поймешь всё правильно.
— Пойму что? — спросил я.
В её зелёных глазах отражались цвета осеннего леса.
— Что поставлено на карту, — ответила она. — Если ты решишь пойти со мной, ничего уже нельзя будет вернуть назад. То что ты увидишь останется увиденным, то что ты узнаешь останется узнанным. Это может навредить тебе.
— Навредить каким образом? — спросил я.
— Ты можешь утратить способность спокойно спать по ночам. Знание — это сила, молодой человек. Сила, чтобы творить добро или чтобы творить зло. Некоторые знания могут навредить. Некоторые — убить.