— «Заря-1», я «Рубин», есть подъем! На борту порядок!
— «Рубин», я «Заря-1»! Желаем вам доброго полета! — донеслось с Земли, а космонавт продолжал, не отрываясь, следить за пляшушими цифрами. Не успели любезностями обменяться, а высота уже километр! А скорость… Да, на самолете так не разгонишься, даже вниз. А «шарик», то есть почти привычный летчику прибор, похожий на авиагоризонт, поставили ох, как не зря! Теперь с одного взгляда понятно, что ракета идет ровно, «не чуя Шепарда» под собой… Не напрасно, едва ознакомившись с планами, будущие космонавты приперли к стенке Макарова и Феоктистова и убедили их внести столь нужные изменения в конструкцию пульта. Тут и другие изменения есть, не менее полезные…
Часы проскочили отметку в девяносто секунд и Комаров выдал очередной доклад.
— «Заря-1», я «Рубин», на борту порядок. Плавно растет перегрузка, самочувствие хорошее!
— Слышим вас, «Рубин»! — донеслось издалека. — Десять секунд до отделения!
— Принято, «Заря-1», готовность к отделению! — ответил Комаров, дожидаясь очередной проверки того, что со знанием дела нашептал ему Главный перед полетом.
— Сто двадцать секунд, есть отделение первой ступени! — голос Главного то постепенно пропадал в помехах, то вплывал обратно, раздаваясь четко и ясно.
— Вас понял, «Заря», есть отделение первой ступени, — подтвердил космонавт и, немного нарушив протокол, от души добавил: — Все точно, как вы сказали.
Действительно, как и предупреждал Главный, «боковушки» отошли очень мягко, только грохот был, и перегрузка пока ерундовая, около двух единиц, но нарастает постоянно, и вот уже «трешка» как с куста. Снова грохот, это отстрелилась САС, а головной обтекатель распался на половинки, освободив капсулу. И сразу же в иллюминаторы брызнул яркий свет! Такой яркий, какого на Земле уж точно не бывает, и небо такое темное, каким его днем ни за что снизу не увидишь…
А во «Взоре» [58]плыла навстречу Земля, и зрелище было таким захватывающим, что космонавт решил этим поделиться.
— «Заря-1», я «Рубин»! Хорошо вижу Землю, отлично различаю детали! Вижу складки местности, вижу реки! Во «Взор» все видно отлично!
— Вас поняли, «Рубин», я «Заря-1», машина идет хорошо, все в порядке! — отозвался эфир голосом Королева, в котором звучал настоящий восторг.
Вторая ступень почти отработала, и если Главный опять окажется прав, должно тряхнуть не на шутку.
Бабах!
Это, кажется, перебор! До отделения было еще несколько секунд! А что показывает БЦВК? Ну, кажется, прилетели…
— «Заря», я «Рубин»! Есть преждевременное отключение двигателя второй ступени! Индикаторный режим! [59]
— Поняли вас, «Рубин», — удивительно спокойно отреагировал Королев и даже подбодрил: — Действуйте, как учили.
Легко сказать, когда такая свистопляска началась! Похоже, что-то рвануло в двигателе второй ступени буквально на последних секундах, и теперь неуправляемая струя газов бьет куда-то «вбок» и норовит раскрутить связку ступени и корабля. «Шарик» на пульте стремительно набирает обороты, еще немного, и бешеное вращение станет смертельным. Комаров дал себе несколько секунд на раздумье и начал действовать. Как учили…
Он был уверен, что в раскрутке виновата именно аварийная ступень, а следовательно, необходимо было срочно от нее избавиться. Это, по идее, проще всего, нажать клавишу на пульте ОВК он смог бы и с закрытыми глазами. Только сперва убедиться, что питание есть… а оно есть! Полновесные 12 вольт, так что пиропатроны должны сработать на прямую подачу напряжения…
Бабах! Это уже куда приятнее, и хоть угловая скорость за счет перераспределения моментов выросла раза в полтора, но зато вращение больше не ускоряется! Чуть меньше одного оборота вокруг своей оси в секунду это, конечно, противно, но не смертельно. Солнце то влетает в иллюминаторы, то вылетает, мельтеша по кругу и пытаясь сбить с толку, но это, право, такая ерунда для того, кто хоть раз крутил «бочки» где-нибудь над Ходынкой или Тушино в ясный летний денек!
С другой стороны, раздражающий фактор лучше пока убрать, решил космонавт и щелкнул тумблерами электроприводов, закрыв шторки на боковых иллюминаторах.
— «Заря-1», я «Рубин»! — Комаров не был уверен, что его слышат, но решил все же прокомментировать свои действия. — Есть отделение второй ступени через ОВК. Есть остаточное вращение. Переключаю УО(тумблер режима управления ориентацией) на «ручной»!
— Вас поняли, «Рубин!» — и тишина, как знак согласия.
Комаров решительно перещелкнул тумблер, вспоминая, как совсем недавно Королев сам показал ему «программу тридцать», позволяющую напрямую управлять машиной. Теперь этот режим включается еще проще. Спасибо конструкторам! И хоть гироплатформу мы потеряли, но электромеханический «шарик» тоже прекрасно работает, и по нему теперь можно сориентироваться. Космонавт осторожно взялся за ручку управления ориентацией, стараясь игнорировать неудобство скафандра. В конце концов, это они тоже отрабатывали на Земле.
Теперь погасить угловую скорость — дело техники. Несколько легких отклонений РУО — и вот уже капсула висит неподвижно в пространстве. Точнее, так может показаться, но суборбитальная скорость берет свое, причем, если был недобор скорости, то следовательно, будет недолет. Но насколько он велик? Последние секунды активного участка — самые важные, скорость почти орбитальная и недобор даже нескольких метров в секунду грозит сотнями километров промаха, если не тысячами. Хоть бы мимо океана не промахнуться…
Комаров переключил ИМП [60]на «место посадки». Прибор слегка взвизгнул и крутанулся, указав на некую точку Тихого океана, притом невооруженным глазом был виден приличный недолет. По крайней мере, БЦВК продолжал работать даже потеряв гироплатформу и построил траекторию, интерполируя от момента аварии. Уже неплохо. Комаров вбил программу «16», чтобы видеть высоту, скорость и время до посадки. Теперь надо сообщить на Землю, пока связь есть.
— «Заря», я «Рубин»! — чуть быстрее обычного доложил космонавт. — УО в ручном отработал, полет устойчивый! Готов к выполнению программы! ИМП дает недолет примерно в полторы тысячи! Прошу уточнить точку посадки!
Ответа не было, но это было уже не страшно. Кто-нибудь, да услышит и передаст, куда следует. Для экономии пленки космонавт выключил кинокамеру и стал обдумывать дальнейший план полета. Теперь главное — сесть. Спуск предстоял баллистический, неуправляемый, так что ошибка вполне могла быть еще больше, но мимо океана все-таки не промажем. И до посадки еще примерно полчаса…
Только сейчас Комаров вспомнил о невесомости. Удивительно, как организм оградил его он неприятных эффектов в стрессовой ситуации, а сейчас, когда наступила, наконец, тишина, он почувствовал… Нет, даже не головокружение, но легкое ощущение подвешенности «вниз головой». Это не создавало проблем и не мешало думать и действовать, но эффект ясно ощущался. И про это Королев его предупреждал — в невесомости кровь всегда немного приливает к голове, но длится это ощущение у всех по-разному. У кого-то все нормализуется через несколько минут, а кому-то и пару дней придется потерпеть.
У Комарова не было пары дней. У него, скорее всего, не было даже получаса, поэтому космонавт решил не терять время и попытаться исполнить запланированную программу экспериментов. Ручное управление он, как бы, уже опробовал, хоть и вынужденно. Но этого мало, нужно провести эксперимент по построению штатной ориентации перед спуском, но только делать это лучше в верхней точке траектории. Сейчас Комаров смог, наконец, обратить внимание на «Взор» и немного полюбоваться Землей. Он уже пытался урывками наблюдать при выведении — складки местности, реки, лес… И облака, всюду облака… И тени от них! Но любоваться некогда, да и до апогея, откуда, по идее, самый лучший вид, еще далеко. Нужно приступать к прочим экспериментам.