— Мне казалось, вы все цыгане.

— Да, — произнесла Надя с гордостью. — Но Микол особенный. Еще маленьким он исчезал из табора, а к пятнадцати годам совершил уже множество побегов. Когда ему исполнилось шестнадцать, он решил идти собственной дорогой и надолго покинул нас, словно провалился. И только тогда, когда мы собрались в Америку, внезапно объявился.

Разве родители не могли остановить его?

— Это так же трудно, как остановить ветер. Микол сам по себе. Да и у каждого из нас своя судьба.

Итак, игра подходила к кульминации. Все были возбуждены. Мальчики постарше получили наконец возможность попытать счастья и испробовать свою силу. Оуэн не заметил, как легкая грусть затуманила черные глаза Нади. Его пальцы нежно коснулись ее волос, блестящих и отливавших металлом на солнце. Они были мягче, чем он предполагал. Глухим от волнения голосом Оуэн прошептал:

— А чем ты занимаешься, Надя?

— У меня много дел. Главное — музыка, а потом забота о близких.

Когда она посмотрела на Оуэна, ему показалось, что ее огромные, глубокие, как омуты, глаза подернулись влагой.

— И всякой прочей чепухой, — добавила Надя после паузы.

Внезапно в очах ее вспыхнул восторг — игрушка лопнула. Кому-то все же удалось нанести последний удар по пинате, и конфеты в ярких фантиках, маленькие мишки, слонята, гномы и прочие радости дождем посыпались на землю. Взрослые с улыбками наблюдали за детьми, которые, как стайка воробьев, расхватывали сладости.

Хм, подумал Оуэн, она сказала — чепухой. Что же это значит?

Надя наклонилась, подобрала горстку конфет и пластиковые бусы, а затем вручила все это трехлетней племяннице, которая никак не могла пробиться к угощению сквозь гурьбу мальчишек. Надя показала ей на другие сокровища, которые, незамеченные, лежали неподалеку от пинаты, и девчушка поспешила к ним вперевалку, словно утенок.

Оуэн взглянул на Надю, потом на девочку, которая торопливо рассовывала по карманам гостинцы, и про себя усмехнулся: если для нее чепуха забота о детях, то он сам не кто иной, как Джек-Потрошитель. На лице у него заиграла лукавая улыбка.

— Неужели можно считать чепухой помощь ребенку? Стыдно, Надя.

— Я не говорила об этом.

— Тогда о чем-то плохом. Так?

— Так, — покраснела Надя.

Оуэн не сдержался и захохотал.

— Ты не можешь быть плохой. Вряд ли кто-то наберется наглости обвинить тебя в этом.

Разумеется, он еще не очень хорошо знал Надю, но интуиция еще ни разу не подводила его. В этой женщине было почти на три четверти от ангела, а остальное — от соблазнительницы.

— Ты понятия не имеешь о том, что говоришь. — Она быстро отвернулась и чуть не столкнулась с отцом.

Милош остановил дочь и посмотрел на ее собеседника.

— О, папа! Это мой новый знакомый Оуэн.

Оуэн улыбнулся, заставил себя оторваться от черноокой красавицы и взглянуть в голубые глаза Милоша, который дружески хлопнул его по спине.

— Оставайся-ка с нами обедать, — сказал он. — У нас наготовлена гора еды.

Улыбка Оуэна стала еще шире, когда он увидел, как Надя насторожилась. С помощью пинаты он завоевал расположение Кондратовичей, но Надя по какой-то причине старалась отпугнуть его, хотя вместо этого еще больше разжигала любопытство.

— Для меня большая честь присоединиться к вам и ко всем членам вашего семейства, Милош, — галантно ответил Оуэн.

3

Надя искоса посматривала из-под опущенных ресниц на идущего рядом с ней мужчину, освещенного бледными лучами заходящего солнца. Оуэн тоже был для нее загадкой. Этот респектабельный молодой мужчина, который наверняка ел из дорогого китайского фарфора за столом, накрытым белой, хрустящей скатертью, собирался сесть сейчас за простой деревянный стол, на грубо сколоченную лавку бок о бок со всеми чадами и домочадцами табора Кондратовичей.

Тем не менее он сделал это и дважды опустошал свою тарелку, чем особенно понравился матери и теткам. Более того, он выразил им сердечную благодарность за вкусную еду. Даже если бы с небес на них свалилась манна небесная, Кондратовичи не были бы так удивлены. Короче, Прескотт завоевал сердца большого цыганского семейства.

Надя побаивалась, что Оуэн ненароком вспомнит о недавнем происшествии, с которого началось их знакомство, однако он даже не заикнулся о нем.

Вещи и комфорт никогда особенно не волновали цыган. Семья Нади наслаждалась свободой и не видела причин отказываться от нее по приезде в Америку. Надя, не задумываясь, пожертвовала большую часть своих накоплений, чтобы переправить через Атлантику четыре фургона и доставить их в Северную Каролину. Ярко раскрашенные, они стояли под ветвями раскидистых дубов. Это был своеобразный центр таборной жизни. Надя также убедила родственников купить два подержанных домика-трейлера, где можно было обогреться и вымыться. Быт Кондратовичей был достаточно примитивен, однако большинству из них, особенно взрослым, казалось, что они просто купаются в роскоши.

— Ты как-то притихла, — сказал Оуэн. Из-за сумерек он не мог как следует разглядеть выражение ее лица, но догадывался, что она чем-то озабочена.

Надя прикусила губу. Шагая рядом с Оуэном по полю, она чувствовала себя очень неуютно.

— Ты уж меня извини, — произнесла она после долгого молчания.

Через пять минут ему предстояло уехать. Слава Богу, тогда она вновь окажется в безопасности и станет думать только о мелодии, которая звучала в голове весь вечер. Это будет песенка об игрушечном ослике, который убежал из дому, потому что не хотел превращаться в пинату.

Оуэн проводил ее до забора.

— Могу я задать тебе один вопрос?

— Задавай.

— Каким образом было приготовлено тушеное мясо? К нему подали необычную приправу из травки, которую я видел в саду у тетушки Верны, и что-то еще, чего я не знаю.

— Тебя это действительно интересует?

В ее голосе Оуэн уловил сомнение.

— Ладно, я спрошу иначе. Стоит ли мне волноваться за самочувствие?

— Если ты не вегетарианец, то не стоит. — Она тихонько хихикнула, заметив беспокойство в его глазах. — Не тревожься, Оуэн. Если ты не видел такого блюда в американских ресторанах, это еще не значит, что оно отравлено.

Она остановилась у подножия холма и посмотрела на сарай и стоявший рядом с ним дом. Это был ее дом, ее земля — земля, где она жила. Наде никогда не надоедало восхищаться открывавшимся с этого места пейзажем.

— Разве не чудесный вид отсюда?

— Чудесный, как и весь ваш табор, — сказал он, любуясь ее профилем.

Надя пропустила комплимент мимо ушей.

— Спасибо еще раз за то, что ты проявил внимание к моему отцу и дядьям, я уж не говорю о детях.

— Все они прекрасные люди до тех пор, пока не собираются кого-нибудь вешать, — хмыкнул Оуэн, вспомнив, каким зловещим казался Рупа, когда накидывал на него петлю.

Надя была довольна тем, что в сумерках он не мог разглядеть выражение ее лица.

— Я признательна тебе и за то, что ты не пожаловался на них властям.

— Теперь я понял, что это не их вина. Они плохо представляли, как живут сегодня на Диком Западе, — улыбнулся Оуэн. — Сейчас я считаю, что конфликт полностью исчерпан и мы, как говорят, квиты.

Надя миновала сарай и прямиком направилась к машине Оуэна. Она не понимала, что значит квиты. Все, что она — цыганка, человек, наконец, женщина — испытывала к Оуэну, не имело никакого значения. Надя хотела только одного: как бы поскорее от него избавиться. Оуэн ассоциировался для нее с несчастьем, а она не хотела быть несчастной.

— Знаешь, — молвил Оуэн, — и ты, и я очень преданы своим семьям.

— Ты прав, я всячески забочусь о близких, — громко сказала Надя. — А разве кто-нибудь поступает иначе?

— В принципе нет.

Он поставил ногу на бампер и посмотрел в сторону ее дома.

— Разве я сделал что-то непозволительное, Надя?

— Вовсе нет. Почему ты об этом спрашиваешь?

Она нервно затеребила золотое ожерелье на шее, сверкнув камешками на пальцах.