– Что такое?

Я рассмеялась, попытавшись скрыть слезы. Айс поняла это, ее глаза сузились, она наклонила голову и положила руку мне на щеку.

– То, что сказала Рио в конюшне, – спросила я дрожащим голосом, – это правда? Я сделала тебя мягкотелой? Слабой? – с тяжелым вздохом я опустила голову, избегая смотреть ей в глаза, – Это все моя вина.

Рука сползла с моей щеки и крепко ухватилась за подбородок, заставляя меня поднять глаза. Хотя ее прикосновение оставалось нежным, ее взгляд был совсем не таким, он предвещал катастрофу, как тучи предсказывают ужасную летнюю грозу:

– Никогда… больше… не говори этого.

– Но…

– Никогда. Ты меня слышишь? – Ее тело, только что расслабленное и мягкое, стало твердым и напряженным от гнева.

Я чувствовала, как она продолжает напрягаться, как ярость буквально сочится сквозь поры, как мышцы начинают движение к освобождению, и я сделала то, единственное, что подсказало мне сердце, я бросилась на нее сверху и сжала так крепко, как только могла.

– Прости меня, – прорыдала я, – Пожалуйста, не уходи. Прости меня. Пожалуйста.

После долгой жесткой внутренней борьбы, она расслабилась подо мной, но глаза по-прежнему блестели гневом.

– Прости меня. Я больше так никогда не скажу. Я не понимаю, почему я это сделала. Пожалуйста…

Мы замолчали надолго, потом я вздохнула и откатилась в сторону, мысленно браня себя за то, что выбрала самый неподходящий момент, чтобы открыть свой чертов рот. Как будто соглашаясь со мной, ветер неожиданно подул сильнее, и, хотя я была наполовину прикрыта одеялом, я почувствовала себя абсолютно обнаженной перед всем миром, лишившись живого тепла моей возлюбленной. Я попыталась побороть зарождающуюся дрожь, но она победила, делая меня еще более несчастной, чем я уже была. И тут же я опять вернулась в замечательное тепло, излучаемое ею. Айс крепко обняла меня и прижала к себе.

– Ангел, никогда не сомневайся в моей любви к тебе, – низкий, серьезный голос, заставляющий вибрировать мое тело, согрел еще больше, – Никогда не сомневайся в себе. Никогда не сомневайся в подарках, что ты мне преподнесла.

Ее руки еще крепче обняли меня:

– Ты не сделала меня слабее, Ангел. Ты сделала меня сильнее. Ты опять научила меня чувствовать. И любить, – моей макушке стало тепло от поцелуя, – Ангел, ты мой бесценный подарок. И всякий, кто не верит в это или не может этого понять… может отправляться в Ад, – она еще плотнее прижалась ко мне всем телом, делая глубокий вдох, а затем тихонько выдохнула: «И, если будет надо, я сама их туда отправлю».

Слезы потекли по моему лицу:

– Ты… потрясающая.

– Любовь моя, ты тоже очень ничего.

Она так чертовски похоже меня передразнила, что я облегченно рассмеялась, очищая душу от темной боли.

Легко повернувшись в гнездышке, свитом из ее рук, я в порыве огромной благодарности прижалась губами к ее губам. Очень быстро это поцелуй перерос в нечто большее и страстное.

Смех и слезы, не торопясь, сменились на звуки любви, творимой в прохладе сладкой безлюдной ночи.

Я вошла в дом, погруженный в могильную тишину, и аккуратно закрыла за собой дверь. Разворачивая рукава такой огромной рубашки, отданной мне Айс взамен той, что она разодрала на клочки (и позвольте вам сказать, дополнительное удовольствие – видеть Айс, сидящей верхом на жеребце, почти голышом, разве только в джинсах, и ее улыбка – этого с лихвой хватило, чтобы забыть об утере когда-то любимой рубахи), пораженная тишиной, я внезапно вернулась из блаженного тумана к действительности и огляделась.

Около дюжины женщин смотрели на меня со своих мест на диванах и стульях, расположенных в гостиной. Выражение благоговейного трепета на лицах некоторых из них побудили меня резко развернуться и посмотреть назад: я решила, что Айс, должно быть, передумала и решила остаться хотя бы на ночь. Но нет, дверь оставалась по-прежнему плотно закрытой, а я по-прежнему стояла одна в месте, все более напоминающем театральную сцену. Эту неестественную тишину разбил пронзительный свист, и, когда я обернулась, то увидела встающую с такой знакомой и озорной улыбкой Девушку-Ковбоя. Она подмигнула мне, а затем начала аплодировать. Все остальные также встали, присоединяясь к ней, и скоро дом был наполнен разбойничьим свистом, громом оваций и выкриками, настолько откровенными, что могли спалить кожу на моем лице. Дико смутившись, я опять обернулась в попытке найти пути отступления с этого жаркого местечка, способного привести меня к возгоранию. Единственный подходящий выход был блокирован хитро смотрящей Пони и криво ухмыляющейся Криттер, внимательно смотрящих на меня – руки скрещены на груди, ноги широко расставлены.

– Пони, не вынуждай меня опять делать тебе больно, – почти прорычала я, отталкивая руку, попытавшуюся повернуть меня обратно лицом к импровизированному оркестру.

– Оооо, я смотрю еще несколько боевых уроков от Айс, – тон становился все более язвительным, – Она преподнесла их тебе до или после…

– Пони… – предостерегла Криттер, видя блеск в моих глазах.

– Да ладно тебе, Криттер! Я думаю, не каждый день кто-то выходит живым из поножовщины с Рио и отправляется вскачь в степь, чтобы заняться любовью с Айс. Я только выразила свое восхищение.

Раздался лающий смех Криттер:

– Боже, Пони, ты чертовски груба.

– Я называю вещи своими именами, крошка.

– Продолжай называть "их" в том же духе, и ты никогда более "их" не увидишь, – бросила я предупреждение сквозь плотно сжатые зубы.

– Хватит!

Обернувшись во внезапно воцарившейся в помещении тишине, я увидела Монтану и Корину с одинаково решительным выражением на лицах, направляющихся прямо ко мне.

– Всем спать, – приказала Монтана, окинув собравшихся внимательным взглядом, – Сейчас же.

С явно выраженным недовольством женщины пошли к выходу и исчезли в доме, направляясь к своим комнатам и кроватям для отхода ко сну.

– Тебе нечем заняться? – повернувшись в мою сторону, спросила Монтана, пришпиливая весьма выразительным взглядом Пони к двери, которую та охраняла.

Моя подруга слегка побледнела, затем вспыхнула и, как отшлепанная ученица, опустила голову. Будь здесь булыжник, я уверена, она бы пихнула его ногой.

– Есть.

– Тогда я предлагаю тебе вернуться к своим делам.

Пробормотав себе под нос вполне различимые ругательства, она развернулась на каблуках и воспользовалась столь желанным мною еще минуту назад выходом, громко хлопнув дверью на прощание.

Корина сократила дистанцию, взяла меня за руку и аккуратно сопроводила через весь дом к моей комнате. Монтана молча следовала за нами. Как только наша троица оказалась под надежным прикрытием стен моей комнаты, Корина отпустила мою руку и улыбнулась:

– Ты в порядке?

– Никогда не думала, что можно умереть от смущения, – ответила я с тихим смешком, – Теперь я в этом не уверена, – я запустила руки в свои еще влажные волосы, – Но, да… Я в порядке.

Протянув руки, она подарила мне "дружеское объятие" – нечто не совсем ей свойственное. Она опустила меня, и я взглянула на нее, ее глаза заблестели и она показала пальцем на ткань надетого на мне черного топа. Как только до меня дошло, о чем это она, мои глаза расширились, и я не смогла сдержать усмешки:

– Кто же знал, что за неприступным фасадом скрывалось столько тепла? – моя шутка вызвала легкий румянец, блеснувший на ее лице.

Легко избежав шутливого шлепка, я обернулась к внимательно изучающей меня Монтане. В этот раз наступил мой черед покраснеть, и я благодарила Бога за то, что воротник одетой на меня рубашки был достаточно высок, чтобы прикрыть шею, покрытую, без сомнения, множеством весьма красноречивых следов нашей любви.

– Ты уверена, что с тобой все в порядке? – спросила Монтана.

– Да, очень даже. А что? Есть повод беспокоиться?