— Около шести! — ахнула Бет. — Бедняжка, тебе не спалось?

— Да. А что касается Хайме, — нерешительно сказала она, — думаю, можешь быть спокойна. Он знает, что ты сказала все это не всерьез, хотя… — Розита испуганно прикусила губу. — Меня беспокоишь ты, дорогая. Как на тебе все это отразится?

— Со мной будет все в порядке, как только Джейси вернется домой, — решительно сказала Бет, желая убедить в этом их обеих.

— Ты уверена? — грустно спросила Розита, остановившись возле машины. Она вспомнила и о другой тревожащей ее проблеме. — Слухи, конечно, поползли… Вся больница, наверное, уже знает. Сегодня утром, когда Джейси, здороваясь с Хайме, назвал его папой, у медсестры глаза на лоб полезли. Они оба — и Джейси, и Хайме — не нарадуются обретенному родству… — Розита умолкла, спохватившись, что сейчас не время рассказывать о всех своих опасениях. — Видишь, как я разболталась, стараясь отвлечься от главной проблемы! — воскликнула она и, вымученно улыбнувшись, крепко обняла Бет. — Возвращайся к Джейси, а я поеду громить сотрудников галереи… Позвони, как только нашего героя вывезут из операционной.

— Обязательно! — пообещала Бет и тоже обняла Розиту. — Будь осторожна на дороге.

Бет медленно возвращалась в клинику. В голове роились разные мысли, но у нее не было желания копаться в них. Едва она вошла в отделение, как ей встретился Хайме.

— Выглядишь ужасно, — бесцеремонно заметил он.

— Именно так я себя и чувствую, — как можно непринужденнее ответила она, уязвленная его замечанием. И, глядя на него, подумала, что и у него вид не лучше. — До сих пор не могу понять, как я могла совершить такую глупость — глотнула коньяк после успокоительного. Но поделом мне. Я чувствую себя так, будто пьянствовала и куролесила ночь напролет.

— Медсестра, наверное, тебе уже сказала, что операцию Джейси пришлось немного отложить… — с беспокойством вглядываясь в ее лицо, сказал Хайме. — Сожалею, Бет… но нам с тобой придется набраться терпения.

— Слава Богу, что хоть у Джейси несрочный случай! — Бет смотрела на него с изумлением. Голос его выдавал беспокойство и напряженность, которые испытывала и она. Но удивляло то, что она справлялась со своими чувствами гораздо лучше Хайме. — Ты будешь присутствовать на операции? — тихо спросила она.

Хайме покачал головой.

— Операционная — неподходящее место для отца, особенно если он сам — хирург.

— Ты прав, — ответила Бет, чувствуя, что его напряжение грозит свести на нет видимость ее самообладания. — Но как обычно коротают время родители, пока оперируют их ребенка? — дрогнувшим голосом спросила она.

— Вот это-то нам обоим и предстоит узнать.

Застывшая на его губах улыбка преодолела защитный барьер Бет. Импульсивно, в порыве солидарности, она взяла его за руку. Хайме стремительно повернулся и отдернул руку. Он так резко остановился, что Бет на него налетела. Он глотнул воздух, будто хотел что-то сказать, но потом молча выдохнул. Взгляды их встретились. Бет потрясла не столько окатившая ее волна острого желания, сколько такое же, как бы отраженное зеркалом, неудержимое желание, блеснувшее в глазах Хайме. Она на мгновение закрыла глаза, пораженная тем, что увидела. А когда открыла — встретила взгляд, полный открытой неприязни.

Они подошли к палате Джейси. Хайме взялся за ручку двери и повернулся к Бет.

— Хочу познакомить тебя с хирургом и анестезиологом. Они сейчас у Джейси. — Он опустил руку и снова взглянул ей в лицо. — Это наши лучшие специалисты, — сказал он. От его ничего не выражавшего взгляда веяло ледяным холодом. — Самые лучшие.

Глава пятая

Забыв о том, что между ними произошло, Хайме и Бет, держась за руки, шли рядом с каталкой, на которой везли в операционную их сына. Кто первый протянул навстречу другому руку, они уже не помнили. Их сплетенные пальцы были символом взаимопонимания и уверенности, что там, где это касается их сына, только они могут быть друг другу поддержкой.

Каталка остановилась перед дверями операционной. Они оба поцеловали бледное личико спящего ребенка. Двери закрылись, и они остались одни.

— Давай выйдем, — тихо сказал Хайме и, не дожидаясь ответа Бет, продолжая держать за руку, повел ее в кипарисовую рощицу, где она была накануне вечером.

И вновь тишина и спокойствие окружающего пейзажа поразили ее контрастом с тем сумбуром, который царил в ее душе. Как ей хотелось, чтобы все было по-прежнему. Выздоровел и вернулся бы домой Джейси, не тревожило бы так присутствие Хайме. От сознания тщетности последнего желания у Бет вырвалось сдавленное рыдание.

— Поплачь, Бет, не стесняйся, — сказал Хайме, обнимая ее и прижимая к себе.

Но Бет продолжала сдерживаться, вспомнив вдруг, с какой яростью он воспротивился промелькнувшему между ними чувству. Однако теперь он так заботливо и нежно ее обнимал!

— Сейчас все пройдет, — глотая слезы, проговорила она и взяла протянутый Хайме носовой платок, понимая, что бессильна что-либо изменить… Хайме нежно обнимал мать своего ребенка, а не женщину, которую отверг, хотя все еще испытывал к ней влечение.

— Бет, не надо сдерживаться, поплачь, — мягко уговаривал ее Хайме.

— Нет, надо… — Она ведь просто Бет, а не два разных существа, в которые он ее превратил! — Боюсь, не смогу остановиться, если расплачусь… Извини.

— Извинить? — Хайме взглянул на нее с нежной улыбкой, от которой у нее перехватило дыхание. — Я что-то не помню, чтобы я просил у тебя извинения, когда прошлой ночью был в таком же состоянии.

Бет вся напряглась и высвободилась из его объятий.

— Я… плохо помню, что было вчера ночью, — неуверенно ответила она. — Не могу поверить, что совершила такую глупость. Я и в лучшие-то времена пью редко, тем более после приема успокоительного.

— А мне надо было быть порасторопней и отобрать у тебя бокал, — усмехнулся Хайме. — Хотя признаюсь, я думал, ты собираешься выплеснуть коньяк мне в лицо.

Воспоминания о жестоких словах, которые она ему бросала, вызвали у Бет чувство вины.

— Хайме… я говорила, что теперь верю в твою любовь к Джейси?

— Говорила. — Он выпрямился и закрыл глаза от пробивающихся сквозь деревья лучей солнца.

— Ну, слава Богу! — Она вздохнула и скользнула взглядом по его лицу. Темные круги под глазами выдавали усталость, а сжатые губы — напряжение.

Если бы она могла, как это сделал с ней он, разделить его на два существа — на человека, предавшего ее любовь, и отца, потрясенного любовью, которую он испытывает к своему ребенку…

— Я мог производить аппендэктомию вслепую, — неожиданно сказал Хайме, — а сейчас не могу вспомнить ни единого этапа этой операции. — Он резко выпрямился. — Боже мой, не надо мне было этого говорить! — встревоженно воскликнул он. — Ты еще подумаешь, что операция не такая простая, как я тебя уверял. Но это не так, правда.

— С точки зрения хирурга, может, и не так, — мягко сказала Бет, снова удивившись, что справляется с напряжением лучше его. — Но сейчас ты смотришь на это с точки зрения отца, а с этих позиций ничего не бывает просто.

— Чувствую, мне предстоит еще многому научиться. Я же ничего не знаю. Не знаю даже, где Джейси родился!

— Родился он в Лондоне. — Бет с ужасом вспомнила, в какой нищете тогда прозябала. — В то время я жила в Лондоне.

— Он был здоровым ребенком? И по-английски говорит? А когда ты решила поселиться здесь? Джейси учится в местной школе? — засыпал он ее вопросами, словно его прорвало. — Бет, у меня возникает тысяча всяких вопросов.

Она взглянула в его напряженное лицо. Было понятно, что он преследует двойную цель — побольше узнать о Джейси и скрасить томительное ожидание. Но ей не хотелось будить боль воспоминаний, которую неизбежно вызвали бы его вопросы.

— Извини, — пробормотал Хайме и отвернулся от нее. — Ты, наверное, считаешь, что я не имею права спрашивать.

— Ну что ты! Вовсе нет, — возразила Бет. — Я просто не знаю, с чего начать.