– А чем ты собираешься копать? – спросил я. – У нас нет ни лопаты, ни других инструментов.

– Подожди, – ответил Он.

Наверху завывал ветер. Очередной его порыв швырнул мне в лицо снежную крупу.

Он снял перчатки, утепленную куртку и нижнюю рубашку. Под Его кожей играли превосходно развитые мускулы. Чтобы заработать их, нормальному человеку понадобилось бы ежедневно до изнеможения тягать штангу, но они были не бугристыми и закаменевшими, а подтянутыми и эластичными, чего никогда не бывает у культуристов. Холод должен был пробрать Его до костей, но, похоже, Он этого просто не замечал. Он целиком погрузился в себя. Снег кружился, падал на Его обнаженные плечи и грудь, таял и стекал холодными блестящими ручейками.

Потом Он вытянул руки перед собой, словно выполняя какое-то спортивное упражнение, сжал пальцы вместе, закрыл глаза и застыл. Он не шелохнулся даже тогда, когда в спину ударил новый порыв ветра. Я мало что видел в темноте, но мог понять, что сейчас Он каким-то образом трансформирует Свои руки.

Когда Он наконец открыл глаза и принялся прокапывать эту самую наклонную тропинку, я увидел, что трансформация была поразительной. Пальцы словно сплавились вместе, ладони расширились и удлинились, превратившись в лопаты.

Он развернулся и скрылся из виду – начинать тропинку следовало немного в стороне. Быстро работая, Он убрал наст в двадцати пяти футах от меня и начал углубляться, по ходу дела утаптывая снег в ступеньки. Два часа спустя, после второго небольшого обвала, понадобившегося Ему, чтобы расчистить тропку, мы выбрались из ямы и двинулись к виднеющимся выше по склону деревьям.

Когда мы добрались до них, я остановился и посмотрел на Его руки, но не обнаружил ни малейших следов недавней трансформации. На руках у него снова было по пять пальцев – кстати сказать, хорошей формы.

– Насколько сильно ты можешь... э-э... изменить свое тело по своему желанию? – спросил я, вспоминая свои ощущения в снежной ловушке и запоздало пугаясь того, что Он мог просто оставить меня там. В конце концов, а зачем я Ему нужен? Похоже, Он уже продвинулся настолько далеко, что Всемирное Правительство не сможет с Ним справиться, невзирая на все свое превосходство в военной силе. Хотя Он и утверждал, что я Ему все-таки нужен, это явно было не так. Просто это было не в Его духе – обречь человека на верную смерть.

– Я могу изменять большую его часть, – спокойно, как нечто само собой разумеещееся, сказал Он.

– И лицо?

– Я над этим работаю.

– И как далеко ты продвинулся?

– Мне нужно научиться более искусно трансформировать костную ткань.

Изменять нужно не только лицевые мышцы, но и часть черепа тоже.

– Когда ты научишься их контролировать, нам не придется больше бегать от властей, – сказал я. – Ты сможешь изменить лицо и стать неузнаваемым.

И вправду, Он ведь может делать себе новое лицо хоть каждую неделю, если в том возникнет надобность, на несколько шагов опережать полицию и не опасаться, что они сумеют Его поймать.

– Раньше или позже, но все равно кто-нибудь меня узнает, Джекоб. Дело ведь не только в лице. Во мне есть нечто такое, что отличает меня от прочих, заставляет людей относиться ко мне с подозрением. Я... ну, другой. – Он улыбнулся своей неотразимой улыбкой и беспомощно развел руками. И все, чтобы меня успокоить. На самом-то деле он был не более беспомощен, чем взрослый слон.

Но в Его словах была доля правды. Он обречен всегда оставаться изгоем.

Вокруг Него витала некая неуловимая аура. Она не поддавалась научным определениям, но совершенно неоспоримо придавала Ему вид чужака. Я знал, что так оно и есть. Он действительно был чужим – сверхчеловек, сверхгений, – и с таким же успехом мог сойти за человека, с каким сам человек мог сойти за обезьяну в каком-нибудь обезьяньем сообществе, в джунглях.

– Но смена лица может дать время, которое тебе нужно, чтобы закончить свое развитие, – сказал я.

– Отведи меня в хижину, – сказал Он, похлопав меня по плечу своей ручищей, – и все, что мне понадобится, – это обещанные тобой три дня. А после этого смена лица станет уже ненужной.

Я снова надел перчатки и маску. Лицо окоченело до такой степени, словно мне в каждую щеку вкатили по изрядной дозе новокаина. Я снова сверился с компасом. Мы двигались правильно. Он опять пошел впереди, споро утаптывая снег и прокладывая тропу. Когда мы двинулись в путь, я заметил в Нем нечто новое. Его рука, которой Он похлопал меня по плечу, была не просто большой – огромной. Теперь я увидел, что Он огромен во всех отношениях. Утепленный костюм, который, по идее, должен был сидеть на Нем свободно, стал таким тесным, что, казалось, вот-вот лопнет. Его голова тоже подросла, и лоб стал больше. Его ступни были наполовину больше моих. Он продирался через снег, словно сказочный великан, сокрушая или отбрасывая в сторону все, что попадалось Ему на пути. Он двигался молча и как-то таинственно. Я заподозрил, что в Нем пробудилась еще одна новая, сверхъестественная часть его личности, которую мне не дано понять.

И я задрожал. Но не от ветра и не от холода.

Через полчаса Он остановился на небольшой поляне, присел, смахнул с лица снежинки и огляделся по сторонам, словно искал что-то, что потерял здесь в прошлый раз, хотя никогда прежде в этих местах не бывал. Теперь голова Его поникла, покачиваясь из стороны в сторону, словно маятник, завязший в патоке. Бескровные губы были крепко сжаты.

– Что случилось? – спросил я, подходя к Нему. – Я еще не устал, если тебя это беспокоит.

– Далеко еще до того домика, Джекоб? – с беспокойством спросил Он. В его голосе слышалось куда больше эмоций, чем обычно. Я впервые увидел, что Он тревожится. Обычно он являл собою безукоризненный пример терпеливости, беспечности и умения ждать.

– Ну... – я вытащил из кармана куртки карту и присмотрелся к ее мерцанию. Через несколько секунд светящиеся линии стали четкими и ясными. – Мы сейчас находимся вот здесь, – сказал я, указывая на заштрихованное пятно – лесной массив. – Еще столько же через лес. Потом небольшая горная гряда – местами с довольно крутыми склонами. Потом пройти по краю вот этой рощи, и мы на месте. Это примерно еще часа два с половиной.

– Это слишком долго.

– Но это кратчайший путь. Я несколько раз уточнял маршрут, еще когда мы обедали в Сан-Франциско – помнишь? И еще раз проверил в кинотеатре, когда этот чертов фильм стал совсем уже невыносимым. По всем подсчетам получается, что это самая короткая и самая легкая дорога. Если бы мы взяли правее и попытались пройти долиной, там было бы больше холмов, а если бы мы взяли западнее и прошли вдоль скального гребня, пришлось бы дольше идти по лесу, – и я показал Ему соответствующие участки карты.

Он не ответил.

Я сел рядом с Ним. Снег пошел сильнее. Впрочем, это мог быть кратковременный заряд. Он молчал, а я не решался Его расспрашивать. Мы посидели минут пять, потом разгоряченность, вызванная быстрой ходьбой, ушла, и холод начал пробирать меня до костей. Сейчас проявилась совершенно неизвестная мне часть Его личности, и я не понимал, с какой стороны к Нему подойти и как узнать, в чем дело. По прошествии еще пяти минут я решил пойти напролом.

– Что случилось? – спросил я.

– Джекоб, я вынужден выбирать одно из двух решений, каждое из которых по-своему неприятно, – его голос снова был прежним: глубоким, ровным, лишенным эмоций. Именно так должна была бы разговаривать машина, а не голосом соблазнительницы. – Один из вариантов развития событий приведет к тому, что ты станешь меньше уверен во мне и начнешь меня побаиваться.

– Нет, – сказал я.

– Так оно и будет. Я знаю. Ты испытаешь легкое отвращение, и это наложит отпечаток на твое отношение ко мне. А мне не хочется терять твою дружбу.

– А второй вариант?

– Я могу задержать происходящие во мне изменения и вернуться к ним только после того, как мы доберемся до хижины. Это может означать потерянный день.

– Что ты хочешь сказать? – Вопреки моему желанию в моих словах проскользнула нотка страха. Должно быть, Он ее уловил, потому что улыбнулся и похлопал меня по плечу.