Но силач оставался в живых, что подтвердил Ифит. Молодому человеку не потребовались подначивания воинов, чтобы подробно рассказать им о посещении Гераклом его дома в Эхалии. Вино способствовало открытости. Итакийцы задавали вопросы, и слова скоро полились потоком изо рта юного лучника. Итакийцы слушали их, как скот пьет воду из желоба. Даже Одиссей склонился вперед над кубком, чтобы услышать, что хочет рассказать новый товарищ. Но Эперит обратил внимание, что его глаза постоянно поглядывают на лук, прислоненный к стене.

Давным-давно Иврит, отец Ифита — царь Эхалии и известный лучник — предложил отдать свою дочь замуж за того человека, который сможет победить его в стрельбе из лука. Поскольку сам Аполлон обучал Эврита стрелять из лука, он мог быть уверен в результате, справедливо гордясь своим мастерством во владении этим видом оружия. Но его репутация была так хорошо известна, что лишь немногие потрудились ответить на вызов, и красивой дочери угрожала участь старой девы.

В то время Геракл был другом царя. Эврит обучал его стрельбе в юности, и они остались приятелями. Но жена Зевса, богиня Гера, ненавидела Геракла, наслав на него безумие и заставив убить собственных детей. Когда он пришел в себя, то отказался от жены Мегары. По совету Пифии Геракл искупал вину, служа рабом у царя Эврисфея из Тиринфа.

Будучи в рабстве у Эврисфея, Геракл решил принять вызов старого друга, чтобы жениться на Иоле, рассматривая ее, как потенциальную замену несчастной Мегаре. У Эврита не было выбора, кроме как принять вызов. Это стало вопросом чести, хотя у царя-лучника и имелись опасения. Ведь ходили слухи, будто стрелы Геракла волшебным образом направляются к цели.

Так и вышло. Геракл стал первым человеком, победившим Эврита в стрельбе из лука.

Но царь знал и про любовь Геракла к женщинам, и про отношение к Мегаре. Друг или нет, но он слишком любил дочь, чтобы отдавать ее в жены худшему мужу в Греции. Поэтому, как объяснил Ифит, его отец объявил результаты соревнований недействительными из-за волшебных стрел Геракла и выгнал его из дворца. Только один Ифит возмутился таким отношением к знаменитому гостю. Им руководило сильное чувство справедливости, кодекс героев и дружба, которая возникла между ним и Гераклом во время недолгого пребывания последнего в гостях.

— Мне было неприятно видеть, как такого могущественного человека вышвыривают из дворца, словно нищего, — признался он. — А когда через несколько дней украли двадцать четыре лучшие лошади, я единственный не поверил, что это сделал Геракл. Такая мелкая месть ниже его достоинства. Он скорее бы в одиночку штурмовал дворец и положил нас всех на плитки пола, как опавшие листья осенью.

Воины пытались представить Геракла — огромного, даже более мускулистого, чем Одиссей, мужчину вполовину выше его ростом. Они видели мысленным взором, как он одним ударом кулака раскрывает двери, ведущие во дворец, а затем режет Эврита и его стражников, словно стадо козлов. Герой проносился в их мыслях, словно ураган. Наконец они заметили, что Ифит прекратил рассказ.

— И что ты думаешь теперь? — спросил Ментор. Он заговорил первым после того, как царский сын начал повествование.

— Среди людей, с которыми я разговаривал, ходят слухи. Они говорят, что большой табун лошадей на север, к Тиринфу, гнал одинокий воин в шкуре льва. Это был крупный мужчина с мускулами, не уступающими по размерам валунам. Они так говорят. Я же направился на юг в Мессению, надеясь, что лошади моего отца будут спрятаны здесь ворами, а не Гераклом.

Теперь заговорил Галитерс.

— И ты все еще отказываешься верить, что твой друг украл этих ценных лошадей? Мне кажется, что это сделал он. Все ясно, как день. В конце концов, все знают, что Геракл — раб в Тиринфе и носит шкуру Немейского льва, которого убил в Немее. То, что ты говоришь, представляется мне не слухами, а новостями.

— Да, — согласился Ифит. — Это может отрицать только дурак — или друг. Но даже верность и преданность не могут подавить подозрения. Я уже давно думаю, что должен встретиться с Гераклом и посмотреть ему в глаза.

Дамастор откинулся на спинку скамьи и присвистнул, выражая мысли всех остальных. Эперит посмотрел на Ифита в новом свете. Как мальчик может даже думать о том, чтобы выступить против Геракла?! Только чрезвычайно храбрый человек может стремиться к поединку, который закончится его собственной позорной смертью.

Отряд воинов молча смотрел на гостя.

— А как ты надеешься получить лошадей назад, если их забрал Геракл? — спросил Одиссей. — Ты же знаешь его репутацию.

— У меня есть лук. Вот взгляни сам. — Ифит гордо протянул Одиссею изогнутое оружие. Он получал удовлетворение, глядя, как внимательно и со знанием дела его рассматривает царевич. — Может, у Геракла и есть волшебные стрелы, но этот лук — дар бога. Аполлон подарил его моему отцу, а тот, в свою очередь — мне. Лук обладает божественной силой. При помощи него можно попасть в глаз ястребу с расстояния, в два раза превышающего то, с которого из лука стреляют смертные. Им может пользоваться только человек, которому его отдали добровольно. Если Геракл найдет этот лук, то, несмотря на свою огромную силу, он не сможет натянуть тетиву. Поэтому я с уверенностью и заявляю тебе: если лошади моего отца находятся у Геракла, а он не согласится мне их вернуть, я использую этот лук, чтобы восторжествовала справедливость.

Эпериту нравился Ифит. Но, несмотря на божественное происхождение и силу лука, он все равно не верил, что парень способен убить Геракла — особенно, если Одиссей выполнит приказ богини и заберет лук у Ифита.

Юноша смотрел, как царевич восхищается оружием, в которое так верит Ифит, как проводит пальцами по гладкой поверхности из обработанного рога, поражаясь мастерству того, кто его сделал. Одиссей встал и попробовал натянуть тетиву, обнаружив, что лук подчиняется его воле, словно был изготовлен специально для него. Молодой воин понял, что Одиссей страстно желает оружие — всем сердцем, как мужчина может желать только женщину.

— Хозяин! — крикнул Одиссей. — Неси еще вина! Мои люди хотят напиться допьяна.

Под приветственные крики стражников принесли еще один сосуд с широким горлом, но Одиссей не стал пробовать вино. Он объявил, что идет проверить мулов. Забрав с собой лук, царевич вышел через дверь, которая вела на конюшни. Ифит занервничал без своего ценного оружия. Он не мог спокойно сидеть, когда лука не было в пределах его видимости, поэтому встал, вежливо извинился, пообещал вернуться и последовал за Одиссеем. Эперит немного подождал и тоже пошел следом.

Он добрался до двери во двор и услышал голоса, доносившиеся из конюшен с другой стороны. Стоя в тени, он услышал, как Одиссей объясняет их истинную причину путешествия по Пелопоннесу.

— А когда вы отправитесь в Спарту? — спросил Ифит.

— Не будем откладывать дольше, чем необходимо, — ответил Одиссей. — Может, завтра, если раны у людей начнут затягиваться, и воины окажутся в достаточно хорошей физической форме. А ты, Ифит? Когда отправишься в Тиринф?

— Мессения меня ничем не привлекает, — сказал парень. — Завтрашний день подойдет прекрасно. Не лучше и не хуже, чем любой другой. След и так уже почти простыл. Но исполнение моей цели нельзя откладывать. Я должен найти Геракла.

Эперит пересек двор. Он освещался только светом луны, внушающим суеверный страх. Высвечивались дюжины маленьких лужиц на грязной земле, которая все еще не высохла после дождя, который шел днем. Мулы прижимались друг к другу во тьме. Одиссей поглаживал их длинные носы и уродливые подергивающиеся уши. Ифит стоял в углу конюшни и снова держал свой лук.

— Привет, Эперит, — поздоровался Одиссей.

— Добрый вечер, господин.

— Значит, напиваться не хочешь?

— Нет. Я подумал, что мне лучше присоединиться к тебе и посмотреть, не смогу ли я отговорить Ифита от преследования Геракла.

— Боюсь, что нет, — ответил молодой лучник. — Я считаю долгом чести найти друга и доказать, что слухи неверны.