— Сегодня ускользнул от нас, черт возьми. Но ничего… Пропустим сегодня… Завтра уж наверно будет, а будет — ему уже от нас не уйти!..

И оба смеялись.

Калибанов, весьма довольный увиденным и услышанным, отправился к себе — он жил недалеко, на рю де ля Помп, в небольшом отеле, — переоделся в обыкновенный спортивный костюм, позвонил в свой манеж и отпросился у начальства на первую половину дня. Калибановым дорожили как отличным берейтором, и разрешение было дано. Калибанов спустился в метро и вылез на станции Камбронн. В нескольких минутах ходьбы находилась шоколадная фабрика, где Павловский таскал и ворочал ящики. Туда-то и направился Калибанов.

Павловский вышел к нему без кителя и с засученными рукавами и был сразу огорошен:

— Хочешь поправить свои дела и заработать тысячу франков?

— Ты шутишь?

— Нисколько! Дурак что ли я отрывать тебя от дела для подобных шуток?

— А что для этого надо?

— Надо показать, дружище, что Павловский остался таким же лихим лубенским гусаром, каким был всегда. Не скрою, однако, дело сопряжено с некоторым риском. Могут быть неприятные объяснения с полицией.

— Хм… нашему брату, русскому эмигранту…

— Ничего не хм… Когда полиция убедится, что у этих молодчиков было по револьверу с надрезанными пулями, нас отпустят. Согласен? В заключение прибавлю, что дело чистое, — на нечистое я тебя не позвал бы и сам не пошел бы, — и прямо-таки благородное.

— В таком случае, о чем же и говорить?

— Молодец! Получай тысячу франков.

— Как, сейчас?

— Натурально, сейчас! Освободись после обеденного перерыва. Пойдешь в магазин готового платья, купишь галифе, пиджак, высокие шнурованные сапоги. Немного белья, все это обойдется франков в пятьсот. А завтра уже к семи, одетый щеголем, приходи в манеж, где и узнаешь все подробности. До свидания! Будь же аккуратен!..

По дороге в спортивном магазине Калибанов купил два тяжелых, длинных стека с массивными металлическими конскими головами.

На следующее утро два всадника ехали шагом вдоль верховой аллеи.

— Ну что, приятно сесть в седло старому кавалеристу? — спрашивал Калибанов.

— Чего лучше! Такое впечатление, — ни с чем сравнить нельзя.

— Ну вот, теперь, когда ты оделся, каждое воскресенье будешь кататься… Эх, дружище, выгорит в Пандурии монархия, — обоим хорошо будет… А вот и эти самые полупочтенные…

Оба пандура с фланерским видом уже маячили по бокам аллеи, держась друг друга.

Калибанов и Павловский, ехавшие стремя в стремя, незаметно разделились и еще незаметней стремительно атаковали каждый свою жертву. Те и опомниться не успели, как тяжелые металлические рукоятки стеков заработали по их головам и физиономиям. Каждый удар сопровождался зловещим хрустом дробящихся костей и хрящей. Не пикнув, упали оба пандура, а всадники, наклонившись, продолжали колотить по их черепам. А потом, с места подняв лошадей в галоп, были уже далеко…

Автомобиль скорой помощи подобрал и увез искалеченных негодяев с каким-то кровавым месивом вместо лиц.

Через два дня кутивший на Монмартре Ячин был найден под утро на бульваре Рошешуар с торчащим по самую рукоятку ножом в спине.

Только двумя-тремя месяцами пережил Ячин своего друга Тимо. Какой-то зловещий рок тяготел над всеми, кто посягал на жизнь короля Адриана…

31. В ГОСТЯХ У ИСПАНСКОГО КОРОЛЯ

Накануне отъезда в Испанию Адриан закончил последнюю главу своих воспоминаний.

Господин Ван-Брамс, выдавший последний чек высочайшему сотруднику, был весьма-весьма доволен.

— Ваше Величество, честное слово, ваш труд превзошел всякие ожидания! Ко мне прямо посыпались заказы! Что поделаешь, толпу хлебом не корми, — дай ей сенсацию! А там имеются такие резкие главы! Такие… Каждый, читая их, будет отделять свою спину на несколько сантиметров от спинки стула. Ваше Величество, смею вас уверить, эти несколько сантиметров, — лучший показатель сенсационности! О, эти резкие, бичующие главы! — полумечтательно, полуобещающе воскликнул издатель.

— Пожалуй, слишком резкие, — заметил король. — Но иначе я не мог… Я мог писать только искренно…

— Это очень, очень хорршо, Ваше Величество! Публика в восторге, когда перо превращается в хлыст или бич… Нет, скажу вам откровенно, — редко я бывал так доволен сотрудником своим, как в данном случае! Дебют поистине королевский! Я горд сознанием, что я…

Словом, уходя и унося последние страницы воспоминаний, господин Ван-Брамс расшаркивался не без ловкости и даже не без грации балетмейстера.

На следующий день в двух смежных купе международного общества спальных вагонов мчались к испанской границе Адриан с Джунгой в одном и Маргарета с компаньонкой своей, вдовой убитого мятежниками гвардейца, — в другом.

Невзирая на протесты королевы, эта женщина исполняла все обязанности камеристки Ее Величества.

В Сан-Себастиано дорогих, желанных гостей встретил король Альфонс и увез их в Мадрид в своем поезде. Встреча носила не только сердечный, но и торжественный характер. На вокзале выставлен был почетный караул из полуэскадрона гвардейских гусар, в голубую форму которых, с высоким твердым кивером, одет был и сам Альфонс.

Гостей приветствовал пандурский гимн. Знаменщик склонил штандарт гвардейских гусар. Этой церемонией испанский король демонстративно давал понять, что не признает обоих переворотов в Пандурии и считает Адриана законным ее государем. Было это также красивым жестом и по адресу масонской Франции, той самой Франции, тайный диктатор коей Леон Блюм объявил войну испанскому королю-католику.

Операторы снимали пышное зрелище, и через два дня оно обойдет экраны всей Франции.

Но это было еще только прологом. Главный эффект поджидал королевский поезд в Мадриде. От вокзала, через весь город, вплоть до самого дворца, шпалерами стояли войска. За этими стройными живыми стенами густились десятки тысяч горожан, с энтузиазмом встречавших открытые экипажи с ехавшими в них Альфонсом, Адрианом и Маргаретой.

На всем протяжении этого триумфального шествия не смолкали раскаты ликующих возгласов. Особенные же овации устроены были на главной площади Пуэрта-дель-Соль — этом «сердце» Мадрида.

Все это было убедительнейшим ответом на поведенную из Франции клеветническую кампанию против Альфонса.

Брошены были громадные деньги, нанят был знаменитый писатель Ибаньес, чтобы убедить весь мир в непопулярности испанского монарха, в том, что народ ненавидит его. А в ответ — король медленно, почти шагом едущий в открытой коляске, одинаково доступный и злодейской бомбе, и револьверной пуле. В ответ — высыпавшая на улицы добрая треть населения, исступленно, с блеском в глазах кричащая:

— Да здравствует король!..

И это не буржуазия, а пролетариат, простые женщины — работницы и жены рабочих.

Альфонс представил Адриану вернувшегося из Марокко генерала Примо де Ривера. Этот молодой, с красивым энергичным лицом, диктатор произвел на Адриана самое выгодное впечатление. Так вот он, этот человек, этот испанский Муссолини, вместе с королем своим спасший страну! Страну, бывшую уже на самом краю бездны, бывшую уже почти во власти преступников-анархистов и разного социалистического сброда. С таким диктатором шутки плохи. Не удивительно, что вся так называемая демократия стала тише воды, ниже травы, частью же забилась в подполье. Не удивительно, что Блюм, в бессильном бешенстве мобилизовавший всех своих масонов, всех своих Эррио, своих Ибаньесов, ничего не может поделать с этой «реакционной» Испанией, вымещая свою злобу на Святейшем отце, добился-таки дипломатического разрыва Франции с Ватиканом, после чего Франция сразу стала второстепенной державой и, к великой радости большевиков, потеряла весь свой престиж в африканских и азиатских колониях.

В честь гостей в ближайшее воскресенье был дан особенно торжественный бой быков с участием лучших, знаменитейших матадоров Испании.

Двадцатитысячный амфитеатр цирка весь, как один человек, поднялся при появлении в королевской ложе Альфонса, его августейшей супруги, Маргареты и Адриана.