Тем памятным летом влюбленные почти не расставались. Скотт признался своей возлюбленной, что на самом деле он писатель и, скорее всего, великий, а лейтенантом стал просто от нежелания учиться в Принстоне. Однако помолвку пришлось отложить. Вмешался папа-судья, которому сообщили, что этот красавчик-лейтенант большой любитель пирушек. Засомневалась и мама Зельды, которая тоже рассуждала весьма трезво: да, Скотт красавец, но как он сможет обеспечить достойное существование ее девочки, имея такую ненадежную профессию, как писательство. Да и сама Зельда опасалась, что ее любимого Скотта все-таки могут отправить на фронт, где он может и погибнуть. Как тогда быть с помолвкой?
Но Фицджеральд был не из тех мужчин, которые быстро сдаются. В одном из интервью он позже скажет, что стал писателем прежде всего потому, что хотел понравиться Зельде. Так это было или не совсем так, трудно сказать, но Фицджеральд уехал в Нью-Йорк и поступил на службу в рекламное агентство при городской железной дороге, а кроме рекламных объявлений писал юмористические рассказы и вскоре засел за переделку романа «Романтический эгоист». В начале 1920 г. книга была издана под названием «По эту сторону рая». Она далась молодому писателю нелегко. «Заканчивая ее, я выжал себя до последней капли», — признавался он позже.
Зато теперь Скотт мог торжествовать. Наконец-то осуществилась его «иллюзия мечты». Такая иллюзия характерна была для всей Америки в те годы. Начиналась недолгая, но яркая эпоха с небывалыми возможностями обогащения, безумной погоней за счастьем. Во весь голос заявило о себе поколение, которое уже не верило в честный и добросовестный труд, стремившееся к сиюминутной радости и упоению лихорадкой джаза и бесконечного веселья. Таким было настроение тогдашней американской молодежи, и Фицджеральд точно отразил его в своем первом романе.
Успех романа «По эту сторону рая» превзошел все ожидания. И сделал Фрэнсиса Скотта Фицджеральда не только знаменитым, но и богатым.
А Зельда все лето 1919 г. провела на балах и в плавательных бассейнах, причем стала еще привлекательней и более раскрепощенной. Когда однажды ей показалось, что в купальном костюме неудобно нырять, она просто-напросто сняла его и прыгнула с вышки обнаженной. Мужчины Монтгомери готовы были биться об заклад, что ни одна девушка в истории штата не делала ничего подобного, и спешили пополнить ряды ее поклонников. Однако когда через пять месяцев стоического молчания от Скотта пришло письмо, в котором он писал, что любит ее по-прежнему и хотел бы приехать в Монтгомери с единственной целью — увидеть ее, Зельда ответила немедленно: «Приезжай! Я безумно рада, что мы встретимся, и я хочу этого, о чем ты, должно быть, знаешь!»
Судья штата Алабама больше не возражал против брака дочери, но на свадьбу все же не приехал. Впрочем, и жениху, и невесте не было до этого совершенно никакого дела.
Брак этой четы никак нельзя назвать скучным или однообразным. Сразу после свадьбы супруги с радостью ощутили, что понимают друг друга с полуслова. Им обоим нравилось и не нравилось одно и то же, они одинаково судили о жизни и людях, оба тяжело переживали минутные размолвки, и оба всегда были готовы к примирению. Медовый месяц их любви растянулся на долгие годы, и для Фицджеральда как для писателя это период стал лучшим временем жизни. Он написал несколько романов («Великий Гэтсби», «Ночь нежна», «Последний магнат»), ставших классикой американской литературы и обеспечивших писателю огромную популярность. Но главным романом в его жизни стала Зельда. Через нее, благодаря ей (в этом он сам не раз признавался) Фицджеральд постигал тайную суть женской души. Почти все женские образы его романов вобрали в себя те или иные черты характера и души его возлюбленной.
Правда, любое счастье относительно, тем более с такой женщиной, как Зельда. Она была отнюдь не из тех жен, которые способны обеспечить комфортное существование даже безмерно любящему ее мужчине. Вскоре после свадьбы Скотт выяснил, что его жена не умеет и не хочет ни готовить, ни стирать, ни поддерживать хотя бы элементарный порядок в доме. «Пойми, Скотт, я никогда ничего не смогу делать, потому что я слишком ленива, — честно признавалась она ему. — Я не хочу славы. Единственное, чего я хочу, — это быть всегда очень молодой и ни за что не отвечать… и просто жить и быть счастливой». А уж как хорошо провести время, эта женщина, всегда свежая, привлекательная, нарядно одетая и неистощимая на выдумки, знала и умела. Да и Фицджеральд готов был идти с ней хоть на край света. По словам одного из друзей этой семьи, он «растворился в Зельде и приобрел ее черты». Впрочем, другой человек, хорошо знавший Фицджеральдов, думал иначе: «Сложно определить, кто из них был заводилой. Они дополняли один другого, словно джин и вермут в коктейле».
Как бы там ни было, но Фицджеральды долгое время оставались самой экстравагантной парой в Нью-Йорке. Разделы светской хроники стали, по сути, хроникой их семейной жизни. Стиль этой хроники был протокольно лаконичным и в то же время откровенно шокирующим.
«Сегодня ночью мистер Фицджеральд с супругой предприняли необычную экскурсию по Манхэттену. Поймав такси на углу Бродвея и 42-й улицы, они сели в салон на заднее сиденье. Но уже в районе Пятой авеню им показалось, что так ехать неудобно, и, потребовав у водителя остановиться, они изменили свое положение: мистер Фицджеральд забрался на крышу машины, а миссис Фицджеральд — на ее капот. После чего приказали ехать дальше…»
«На днях общественность Нью-Йорка была искренне взволнована внезапным исчезновением четы Фицджеральд: покинув в субботу вечером свой особняк на Лонг-Айленде, дабы ехать в Манхэттен, они не появились там ни в воскресенье утром, ни в понедельник вечером, ни во вторник днем… Нашли их лишь в четверг утром в весьма сомнительном отеле в Нью-Джерси. И мистер Фицджеральд, и Зельда были не в состоянии припомнить, как они провели эти четыре дня, сколько выпили и как оказались в Нью-Джерси…»
«…Он разделся на спектакле „Скандалы“ — остался практически без всего!..»; «…Она утром вышла из отеля „Плаза“ в чем мать родила и стала купаться в фонтане…»; «…Он сбил с ног полисмена в Уэбстерхолле…» и так далее и тому подобное.
Самое поразительное состояло в том, что все это было правдой. Да, они прокатились верхом на такси — потому что им так захотелось. Да, Зельда искупалась в фонтане — потому что ей стало жарко. Да, Скотт почти догола разделся в театре только потому, что в тот момент таким было его желание. Слава прожигателей жизни их не смущала, поскольку оба были уверены, что счастье — это полная свобода и нескончаемая радость.
И действительно, Фицджеральдами настолько все восторгались, что прощали им все, даже то, что другим вряд ли бы сошло с рук. Ведь красавец Скотт, который прекрасно одевался, носил элегантные шляпы, что было несвойственно писателям, и не имел распространенной среди литераторов привычки сутулиться, стал некоронованным королем для молодежи Америки, а эффектная Зельда с ее точеными формами — королевой. Молодые, красивые, лишенные всяческих предрассудков, они заказывали обеды в дорогих ресторанах, до утра веселились в ночных клубах, без них, будь то в Нью-Йорке или в Париже, куда они часто ездили, не обходилась ни одна богемная вечеринка.
Через год после свадьбы молодые супруги приехали в Сен-Пол, на родину Фицджеральда, где у них родилась дочь, которую назвали в честь отца Франс Скотт, среди домашних ее ласково звали Скотти. Что касалось воспитания дочери, то Зельда придерживалась принципа: «Я не хочу, чтобы она выросла серьезной, и не хочу, чтобы она стала великой. Пусть будет богата и счастлива, вот и все!» Наняв для Скотти няню, молодые родители вернулись в Нью-Йорк к прежней разгульной жизни.
Однако Зельда дарила Фицджеральду не только все радости, какие может принести жена мужу, но и страдания. Однажды она увлеклась, причем на глазах Скотта, молодым французским летчиком Эдуардом Жозаном (который, обезумев от любви к ней, над их домом даже выполнял фигуры высшего пилотажа). Роман между ними, вероятно, не был серьезным, в том смысле, что вряд ли Зельда и Жозан были любовниками. Но Фицджеральд в своей ревности дошел до того, что запер жену на месяц на вилле и не давал видеться с ее поклонником.