— Да, — говорит Эткуру ей в затылок. — Ты пой, я хочу.
Я смотрю на них и понимаю, что за Ви-Э наш сиятельный Эткуру, действительно, кого угодно порвёт. И что Ви-Э — это воплощение лучшего в Кши-На для Пятого Львёнка. Гениальная была идея — а может, с исполнительницей круто повезло.
Ви-Э берёт несколько печальных аккордов — и тут во дворе начинают голосить собаки. Между тявканьем мне мерещится стук копыт; Ри-Ё, выглянув в окно, сообщает:
— Отряд наёмников, Учитель.
Южанам тут же делается сильно не по себе. Волк, заслушавшийся Ви-Э, кричит: «Командир, солдаты!» — Анну тут же оказывается около двери и Ар-Нель с ним. Руки волков инстинктивно тянутся к эфесам — ещё бы, наёмники останавливают коней у нашего жалкого трактира.
И мне это тоже очень странно. Во-первых, не регулярная армия, а какая-то посторонняя публика; хотели бы остановить моих варваров на высшем уровне — послали бы гвардейцев. Во-вторых, а зачем мы вообще сдались этим «диким гусям»?
Тем временем, командир «диких гусей» входит в трактир, в зал для проезжающих, где вся наша компания культурно отдыхает и развлекается. Он довольно молод — лет тридцать, у него симпатичное открытое лицо, серые глаза, тёмная коса, потёртая кожаная куртка, скинутая с правого плеча, как гвардейская форменная, полотняная рубаха под ней, кожаные штаны, высокие сапоги, меч и пара пистолетов. Увидев нас — в частности и Львят — боец широко улыбается.
— Ага! — говорит он Анну весело. — Мы вас догнали, Уважаемый Господин Посол. Ребята устраивают лошадей — мы сегодня в сёдлах с рассвета.
— Э… зачем? — спрашивает Анну.
Он убрал руку с меча, но, судя по лицу, ему всё равно неспокойно.
— Вы не поверите, клянусь Небесами! — говорит боец и протягивает раскрытую ладонь. — Я — Дин-Ли из Семьи Коу, Дин-Ли Ночной Ветер, и я привёл вам вашихлюдей, Уважаемый Господин. По гарнизонам прошёл слух, что вы даёте шанс вашим людям, тоскующим по дому… Стоп, это ведь вы — Посол Анну? Точно?
Анну озадачен.
— Каким людям? — спрашивает он, явно отчаянно пытаясь сообразить, в чём тут подвох.
От его непонимания Дин-Ли чуть теряется. Он, как будто, ждал чего-то другого.
— Но ведь… — Дин-Ли осматривает помещение, останавливает взгляд на Эткуру, заслонившем Ви-Э собой. — Вот! — восклицает он радостно. — Говорят, что вы, Уважаемый Господин Анну, говорили, что лично вы нипочём не сочтёте предателями тех, у кого в бою споткнулась лошадь… Ребята хотят вернуться. Их живьём похоронили. Тем более, что с Лянчином официально объявлен мир.
Анну начинает понимать, он краснеет и бледнеет, потом отодвигает Дин-Ли с дороги и выходит во двор. Я подхожу к окну и вижу в прозрачных сумерках удивительную картину.
Они, оставив лошадей у плетня и коновязи, подходят и останавливаются. Их — точно не меньше сотни, а может, больше сотни. И они — самая безумная компания, какую можно себе представить.
Большая часть солдат Дин-Ли — амазонки. В первый миг мне вообще кажется, что — только амазонки. Тропические красотки с тёмными лицами и вороными кудрями, повязанными яркими широкими лентами, цветными косынками или по-северному заплетёнными в косы, в мужской одежде, лишь с платками вокруг талии, символизирующими нежную женственность. Вооружённые северными мечами, южными мечами или комплектами метательных ножей на перевязи; при них пистолеты и ружья. И в фокусе их испытывающих и настороженных взглядов — потрясённый Анну.
Слегка придя в себя от удивления, я понимаю: нет, не одни девушки. С ними — парни, северяне и южане вперемежку, и мины у них такие же настороженные и испытывающие. Просто парни одеты почти так же и вооружены так же — но заметно, заметно, конечно. Их — примерно человек двадцать, может, двадцать пять.
Я смотрю на них и понимаю: они все, и женщины, и мужчины — настоящие солдаты, профи. Почему-то это ясно сходу — выправка, что ли?
Вся моя компания, между тем, выходит на улицу. Я тоже выхожу, стараясь не привлекать к себе особенного внимания. Ар-Нель говорит негромко из-за плеча Анну:
— Это действительно твои люди, мой дорогой. Прямое следствие из твоих выкладок у Государева Дворца. Слухом земля полнится.
— Рабыни, — срывается у Лорсу.
Олу молча втыкает локоть ему под рёбра. И тут откуда-то из-за угла конюшни выходит потерявшаяся парочка — Элсу и его девочка-ординарец. Ясное дело — эти двое использовали в пути каждую минуту, чтобы улизнуть и остаться наедине, они обнимаются и шепчутся, даже когда вокруг кто-то есть, никого не впуская в собственный мир. Но сейчас событие слишком необычное: Элсу поступается принципами.
На миг они замирают, разглядывая наёмников. И вдруг Кору дёргает Элсу за рукав и шепчет что-то, а Элсу широко раскрывает глаза и протягивает руки раскрытыми ладонями вперёд:
— Мидоху?! Ты?!
Коренастый парень с усталым хмурым лицом и длинной чёлкой неожиданно ослепительно улыбается, гладит его ладони:
— Узнал, командир?! Прости, Львёнок, бестелесный Мидоху… Но — с тобой, никак, Кору? Ей-то, бедняжке, ещё хуже… Я — вот что… меня этот парень, — и кивком показывает на Дин-Ли, — выкупил из каменоломни. И я тебе присягну снова, сей же момент. Я, может, и бестелесный волк, но с тобой пойду, куда поведёшь, и драться у меня силёнок хватит.
— Хочешь увидеть своих стариков, Мидоху? — тихонько спрашивает Кору.
— Да, брат… прости, — поправляется Мидоху, смущаясь. — Мне дома рады будут… я ещё послужу Прайду. Вот другие…
Элсу сжимает его руки в своих.
— А что — другие?! — вступает Анну, окончательно оценив ситуацию. — Что, другие не люди? Я думаю, нет среди этих женщин трусов. Никакой трус бы не полез в такую петлю, ни до метаморфозы, ни после. Их никто не ждёт, их все бросили, их все прокляли. А они не боятся. Я думаю, эти женщины — наши сёстры.
— Командир, — говорит плотная смуглянка в ямочках, — я могла бы остаться, Творец — свидетель. Вот смотри, И-Кен со мной, он мне друг и… прикасался ко мне… но я домой хочу, понимаешь? Меня его старики приняли, у меня имя уже здешнее, а мне Чангран снится, командир. Я отца повидать хочу, я Чангран хочу повидать, хоть один-разъединый раз! Дура я, скажи? Дура, да?
Северянин И-Кен обнимает её за плечи. Высокая девушка с северной причёской, даже с цветными бусинами, украшающими глянцево-чёрные локоны, говорит, терзая пальцами завязки на вороте куртки:
— Мы все здесь — дуры. Законченные. Или дураки. Это не вопрос. Но — ты же знаешь, как может хотеться домой, Львёнок? До иглы в душе…
И все начинают говорить разом, все протягивают руки, чтобы дотронуться до Анну и Элсу, до их одежды, до волос — благословение лянчинцев.
— Львёнок, храни тебя Творец, всё, вроде, хорошо, но не хочется думать, что отец проклял…
— Львёнок, веришь — я не девка, я была командиром сотни, мне это всё несносно…
— Командир, дома т-чень цветут, а тут ещё только бутоны, и то — не везде…
— Ирсу точно сказала — игла в душе…
— Понимаешь, отец совсем дряхлый, ведь умрёт, не простив — а за что?!
— А бесплотным в Кши-На делать нечего, бесплотных язычники ненавидят…
— Скажи, Львёнок, ведь убьют нас всех дома-то? Я же чувствую — убьют, а не идти не могу…
— Мне-то уже терять нечего…
— Я только хочу, чтобы братья знали — я никого не предавала, я не сдавалась, меня ранили…
— Львёнок, радость моя, возьми меня в свиту, я ни к кому не прикоснусь, как девка, я — твой солдат!
И Элсу пожимает чьи-то руки, Кору обнимают и тискают, а Анну стоит в окружении преданно смотрящих на него девушек, кивает, краснеет, кусает губы — и взгляд у него влажный. Он даёт всем высказаться, потом говорит сам.
— Все знают, что такое «сестра»? Это — как брат, только женщина. Вы — волчицы, вы — сёстры. Мы вернёмся домой, мы сперва пойдём в Данхорет, а потом в Чангран. И мы скажем всем: не может быть, чтобы сестра-солдат, отдавшая половину себя за Лянчин и за Прайд, была проклята! Мои люди больше никого никогда не бросят.