Фрэнк коснулся губами ее губ и почувствовал, как она тихонько вздохнула.

     — Ты опять.

     — Что? — спросил он, целуя ее один раз, второй, третий и каждый раз все больше теряя контроль над собой. — Что — опять?

     Донна изо всех сил старалась не закрыть глаза, не поддаться желаниям, терзавшим ее. Не полюбить его.

     — Переворачиваешь мне мозги.

     Фрэнк легонько прикоснулся ладонями к ее вискам.

     — Они тебе вовсе не нужны.

     Донна тонула, тонула. Она вонзилась пальцами в его руки будто для того, чтобы удержаться на поверхности.

     — Что? Ты собираешься думать за нас обоих?

     Его губы нежно двигались по ее лицу, покрывая такими бережными поцелуями, что ей хотелось заплакать. Фрэнк чувствовал, как она дрожит.

     — Это в мои планы не входило. Я вообще не собирался думать. — Он запустил пальцы в ее волосы, наслаждаясь ощущением близости. Он всегда полагал, что, когда любовь явится — если такое вообще случится, — она явится мгновенно. Но все же не предполагал, что придется заниматься серфингом на гребне молнии.

     Сейчас он делал именно это.

     Фрэнк снова наклонился к ее рту, и на этот раз, когда она приоткрыла губы в молчаливом приглашении, он окончательно потерял голову, чувствуя только сильное до боли желание.

     Желание никогда не приходило к нему с такой болью.

     Он не знал, сколько еще может удерживать рвущиеся с цепи чувства.

     Наконец, расслабившись в гараже, куда в любую минуту могли войти, Донна позволила себе шалое удовольствие упиться чувствами. Позволила проснуться тому, что пробуждал в ней Фрэнк.

     Она застонала, когда он оторвался от ее рта, а потом поднял ее подбородок и оставил нежный поцелуй на шее. Может быть, она даже произнесла его имя — Донна не знала точно. Оно так колотилось в мозгу, что могло и вырваться наружу.

     Она ни в чем не была уверена, кроме того, что ей нравится то, что он делает с ней.

     — Все еще хочешь отделить гладкое от пестрого? — спросил он.

     Прильнув к нему всем телом, Донна дотянулась до выключателя и включила машину. Вода ринулась в камеру. Шевеля губами в дюйме от его рта, она прошептала:

     — Пусть работает.

     Фрэнк снова поцеловал ее, и через три секунды в теле Донны не осталось ни одной нерастворившейся косточки.

     Дверь, соединяющая гараж с домом, со стуком распахнулась.

     — Мам, не забудь, что мне нужна будет голубая рубашка на завтрашний праздник...

     Тейлор замер с одной ногой, занесенной над порогом гаража. Его лицо превратилось в маску удивления, а потом злости, он молча переводил обвиняющий взгляд с Фрэнка на Донну. В следующее мгновение он развернулся на пятках и убежал.

     — Тейлор! — закричала Донна. Боже, что она сделала? Сыновья не готовы к появлению в ее жизни другого мужчины. Как она могла? Она ведь и сама не готова к этому. — Тейлор, не...

     Донна бешено метнулась за мальчиком. Фрэнк остановил ее.

     — Нет, позволь мне.

     Она посмотрела на Фрэнка, досадуя на него, но еще больше досадуя на себя. Почему она проявила такую слабость?

     — Он убежал из-за тебя.

     Оба понимали, что он не заслуживает обвинения, но на данный момент Фрэнк проглотил несправедливый упрек.

     — Значит, мне и говорить с ним.

     Он оставил ее, беспомощную и растерянную. И в таком смятении, что впору было разрыдаться.

     А за спиной урчала равномерно работающая стиральная машина.

     Фрэнк нашел Тейлора в его комнате. Когда он вошел, мальчик запихивал гитару в шкаф. Он захлопнул дверцу, что-то бормоча себе под нос.

     Спокойнее было бы не трогать его сейчас. Спокойнее и трусливее. Фрэнк подошел к Тейлору, и тот бросился лицом вниз на Стивенову кровать.

     — Сдаешься?

     — Уходи. — Голос звучал глухо, проходя сквозь подушку с эмблемой сиэтлских «Моряков».

     Фрэнк сел на край кровати. Он положил руку на плечо мальчика. Тейлор дернул плечом и еще глубже зарылся лицом в подушку.

     — Я все равно не уйду, Тейлор, — спокойно сказал Фрэнк. — Так что лучше скажи, почему ты убрал гитару. Ты хорошо продвигался.

     Тейлор приподнялся на локтях. Говорил он в стену:

     — Идиотская была затея.

     — Учиться? Не думаю. Это достойный уважения мирный путь доказать тем мальчишкам, что ты ничуть не хуже их. — Он помолчал. — Может быть, в некоторых отношениях даже лучше.

     Тейлор сел и посмотрел на Фрэнка. Его подбородок задрался точно как у Донны, когда она чувствовала себя задетой.

     — Тебе-то что? Ты же не мой отец.

     — Нет, — согласился Фрэнк. — Но мне не обязательно быть твоим отцом, чтобы любить тебя. — Он снова положил руку на худенькое мальчишеское плечико, и на этот раз Тейлор не отстранился. — И я люблю тебя, Тейлор. — Он говорил очень спокойно, придавая вес каждому слову. — Очень люблю. Тебя, твоего брата, твою тетю Лизу.

     Тейлор набычился, наблюдая за выражением лица Фрэнка.

     — А маму? — с вызовом поинтересовался он.

     — Да, — кивнул Фрэнк и улыбнулся. Тейлор не мог устоять против его улыбки. — Я очень люблю твою маму. — Ему очень приятно было произнести это вслух. Приятно и страшно одновременно. — Тебе это мешает?

     Тейлор пожал плечами, не в силах разобраться в своих чувствах.

     — Вроде бы да.

     — Открою тебе тайну. — Фрэнк нагнулся поближе к мальчику. — Мне это тоже непросто.

     Тейлор взглянул на него с удивлением.

     — Почему?

     — Потому что я ни к одному человеку не испытывал еще таких чувств. Но тебе это не должно мешать. То, что происходит между твоей мамой и мной, никак не повлияет на ее отношение к тебе и брату. И к вашему отцу. — В глазах мальчика он видел отсвет внутренней борьбы. Фрэнк обнял Тейлора за плечи и привлек к себе. — Давай я попробую объяснить так. Какое твое любимое мороженое, Тейлор?

     Тейлор начал сдавать позиции.

     — Ну, это просто. Ирисное.

     — Отличный выбор. Но представь себе, что его вдруг перестали делать. И никогда больше не будут производить ирисное мороженое. — Он посмотрел Тейлору в глаза. — Следует ли из этого, что ты вообще не станешь есть мороженое? Даже не попробуешь другой сорт?

     Тейлор рассмеялся над нелепым предположением.

     — Нет, конечно. — Он замолчал, сообразив, к чему ведет Фрэнк. — Так ты — другой сорт мороженого?

     — Я надеюсь на это.

     Тейлор вздохнул, потом кивнул очень по-мужски.

     — Думаю, я смогу это пережить.

     — Только об этом я и прошу. — Фрэнк встал с кровати и подошел к шкафу. Когда он открыл дверцу, гитара вывалилась на пол. Подняв, он подошел к Тейлору. — Если не считать продолжения уроков. — Он протянул инструмент Тейлору.

     Тейлор прижал гитару к груди, положив пальцы на лады, как учил его Фрэнк.

     — О'кей. Будешь слушать?

     Фрэнк присел на столик.

     — Конечно.

     Тейлор начал играть. Пальцы двигались уже гораздо увереннее, извлекая мелодичные звуки.

     Донна стояла, прислонясь к стене у комнаты Тейлора, и глотала слезы. Не в силах сидеть на месте, пока Фрэнк улаживает ее семейные дела, она поспешила за ним. И успела к разговору между сыном и Фрэнком.

     Он побеждает всех, думала Донна. Ничего удивительного. Он уже победил ее, во всяком случае ту часть ее сердца, которая управлялась рассудком.

     Чувства еще сопротивлялись. И не собирались сдаваться. Тут уже действовал инстинкт самосохранения.

     Она не сможет еще раз пройти через горе, венчающее любовь. Она любила Тони всем сердцем, а он оставил ее на груде черепков. Черепков разбитого сердца и разбитой жизни, которую надо было воссоздавать одной.

     И еще он ей оставил вину.

     С самой его смерти ее преследовало ужасное, непреодолимое чувство вины. Вины, которая наваливалась ночными часами. Вины, которая не отпускала и сейчас. Тони покончил с жизнью, как было написано в его предсмертной записке, потому что он не мог смотреть ей в глаза.