— Я знаком с месье Вейлем, — сказал Иван.

— Там есть таверна, которую часто посещают охотники. Ее держит один кайюн, по прозвищу Большой Жак. Он направит тебя к одному из охотников, занимающихся промыслом на болоте. Он сумеет очистить это поганое гнездо аллигаторов, но это опасное место, и нужно быть крайне осторожным.

Оставив свой саквояж и пообещав вернуться к обеду, Иван рано утром отправился в путь.

Когда он выезжал из Монтроза, выдался приятный весенний денек. Кобыла Рафа резво бежала впереди. Дорога шла вдоль ручья, по обеим сторонам которого в зарослях кустарника и вереска росли плакучие ивы и могучие дубы. Иван, откинувшись на спинку сиденья, лениво о чем-то размышлял.

Сегодня, конечно, будет жарко, а у него была светлая, легко поддающаяся загару кожа, которая так идет к его светло-каштановым волосам. Соломенная шляпа прикрывала его глаза, о которых однажды красивая жена-креолка его соседа Гаспара Пуатевэна как-то сказала, что они такие голубые, как ее сапфиры.

В это утро он был одет, как всегда, выезжая на плантации по утрам, — в камзоле, сшитом из грубого ирландского полотна, и белых хлопчатобумажных бриджах, которые, по его приказу, ему стирали ежедневно.

Он был уверен в успехе своей миссии. Благодаря своим вкрадчивым манерам, вполне естественному стремлению всегда получать только самое лучшее он обычно добивался того, что желал. В свои тридцать три года он в жизни не знал никаких лишений, получая лишь удовольствия от своего богатства, хотя и считал себя пионером в этом диком, необозримом штате Луизиана.

Когда они с Элизабет поженились, он, взяв жену и свое полученное от бабушки наследство, уехал в Новый Орлеан. Когда беременная Элизабет пребывала в роскошном доме его друзей в городе, он вместе со своими рабами отправился в глубинку, где обнаружил плодородные земли возле ручья, пригодные для выращивания сахарного тростника. Там он раскинул палатку, в которой жил, присматривая за рубкой кипарисов на болоте, граничащим с его межой и строительством небольшой мельницы для измельчения тростника. Вскоре вполне приличный дом был построен. Отдав распоряжение рабам засеять поля тростником и продолжать строить мельницу, он на пароходе отправился за своей женой и очаровательной дочкой.

Сахарный тростник приносил ему сказочный доход, и все эти успехи он приписывал исключительно себе. Он вел жизнь процветающего плантатора, был глубоко всем удовлетворен, ему все нравилось, и все было у него хорошо до тех пор, пока этот ужасный случай на Черном ручье не окрасил кровью его воды.

Раф вел его вдоль Террбона, одного из ручьев, который его соседи называли "мертвой водой", так как он получал воду из реки только во время ее разлива. Над ручьем порхали пунцовые бабочки. Казалось, что здесь вообще не существует никакого течения, но Иван знал, что оно есть и меняет свое направление в зависимости от приливов. Извиваясь, он тек на юго-восток по направлению к району озер и болот, который лежал между фермами, плантациями и Мексиканским заливом. По мнению его соседей, на болоте кишмя кишели капперы, контрабандисты, занимавшиеся незаконной торговлей рабами, а также охотники, ловящие на капкан, и рыбаки.

Пришпорив кобылу, Раф объехал повозку, запряженную ослом и нагруженную сухим мхом, который наверняка пойдет на набивку матрацев. Этим, несомненно, займется этот седоватый кайюн, который, увидев их, радостно закричал:

— Добрый день, месье!

Колеса одноколки заскрипели по раковинам устриц, которые здесь разбросал какой-то местный фермер, чтобы по дороге на берегу ручья можно было проехать и во время дождя.

Здесь не было плантаций, а лишь приспособленные к местной погоде высокие дома кадианцев, построенные на узкой полоске твердой земли вдоль ручья. Покатые крыши, свисая, закрывали и переднее крыльцо, такое широкое, что на нем могла разместиться вся семья, а позади них виднелись садики, кухни и пасущийся скот. За садами холмистая земля переходила в болото.

Дорога привела к рыбному рынку и к лавке торговца мехами. За сараем была небольшая пристань с привязанными легкими рыбацкими лодками-скиф. Направо стояла упомянутая Хаммондо таверна, построенная из непокрашенных кипарисовых бревен, которым непогода придала блестящий серебристо-серый цвет. За ней росла кипарисовая рощица — стволы ее деревьев наполовину были покрыты водой. Пробивавшиеся через густую тень лучи света падали на плавающие по воде листья.

— Остановись!

Раф слез с кобылы, удерживая ее под уздцы, покуда Иван не выбрался из одноколки. Войдя в таверну, он очутился в совершенно пустой непобеленной комнате, если не считать несколько грубо сколоченных столов, на которых были сложены перевернутые стулья. Громадного роста человек, закатав штанины, старательно драил пол, обмакивая тряпку в стоявшее рядом ведро с водой.

— Добрый день, — приветливо сказал он и спросил по-французски: — Что месье угодно?

Иван попятился назад, чтобы не промочить свои отлично вычищенные сапоги.

— Добрый день. — Его образование предусматривало умение изъясняться на приличном французском, но он был далек от местного наречия, хотя и позволял ему общаться с туземцами. — Мне сказали, что вы можете порекомендовать мне опытного охотника.

— На болотах бродит немало охотников, — ответил хозяин таверны. В его открытых черных глазах промелькнула настороженность. — О какой дичи идет речь, месье?

— Я хочу покончить с аллигаторами, расплодившимися на Черном ручье возле моего дома. Там живет крупный старый самец, который на днях утащил одного из детишек моих рабов.

— Ах, вон оно что! — с сочувствием воскликнул кайюн.

— Его убить нужно, а если можно, то и уничтожить это мерзкое гнездо.

— Но ведь все равно кто-то из них останется, разве не так?

Этот крупный кайюн пристально разглядывал его, и Иван вдруг почувствовал приступ раздражения. Он не рассчитывал на такой разговор. Кайюны не отличались раболепием, какими бы бедняками они ни были. Несмотря на то, что Иван прожил на Черном ручье почти четыре года, он все еще сталкивался с подозрительностью со стороны этих связанных между собой потомками вытесненных рыбаков и фермеров из Новой Шотландии, поселившихся здесь несколько поколений назад. Это бесило его больше всего.

До этого верзилы, вероятно, дошло, что от него не убудет, если окажет посетителю услугу.

— Кажется, у меня есть человек, который вам нужен. Это — старый пират по имени Наварро — он прекрасный охотник на аллигаторов.

— Пират?

— Так говорят. И еще — Лафитт прогнал его из своей банды. Он уже много лет живет на болоте, но это опасный человек.

Иван бросил на владельца таверны подозрительный взгляд.

— Где его можно найти?

Кайюн засмеялся.

— Вам никогда его не найти, месье. Вы погибнете, если только попытаетесь. Он — самый лучший для вашего дела, но очень много пьет виски, а свою дочь посылает на рынок торговать рыбой и шкурками. — Он снова вопросительно посмотрел на Ивана. — Сюда приходят и другие — продавать улов. Я провожу вас на рынок, и мы там все выясним.

— Благодарю, — сказал Иван. — Может, нальете стаканчик виски для меня, а другой для себя?

— Благодарю вас, месье. — Поставив для Ивана стул, он зашел за стойку и вернулся с двумя стаканчиками виски. Протягивая свою длинную, тяжелую руку, он поставил стаканчик перед Иваном.

— Меня зовут Жак Менар. Меня обычно называют Большой Жак, так как на ручье еще есть Жак — Маленький Жак.

— Кроули. — Иван бросил на стол золотую монету. Глаза у Жака сразу расширились. Он поднял свой стаканчик.

— Как узнать дочь этого человека?

— Узнаете, узнаете, — ответил владелец таверны, рукавом вытирая губы. — Другой такой нет на всем Ручье. Мужчины называют ее дикаркой. — Допив виски, он продолжал: — Выпейте еще виски, месье, потом мы пойдем и посмотрим, там ли она.

Выйдя из таверны, Иван, указав на своего грума, попросил, чтобы его накормили. Перейдя через дорогу, они миновали несколько лодок, с которых сгружали рыбу.