Майкл был просто счастлив, что такая периодическая дремота не прекращалась у нее в течение всего полета. В аэропорту не произошло никакой задержки. Шофер, которого он посвятил в картину ее болезни, помог Майклу усадить ее в самолет, и после нескольких несвязных вопросов, на которые Майкл дал, по всей видимости, удовлетворившие ее ответы, она откинула голову на удобный подголовник кресла и снова заснула.

И только тогда, когда береговая линия Англии исчезла из поля зрения, Майкл почувствовал себя в полной безопасности — и даже поздравил самого себя. Наиболее опасная часть всего предприятия теперь осталась позади, он был на пути к друзьям в страну, которую всегда считал своей родиной. Какие трудности ему не встретятся, — а он не сомневался, что они непременно будут, когда Джорджина выздоровеет, — все они будут ничто в сравнении с тем, что было. Он начал ощущать, что успешно завершил превосходный ход, такой, который вполне достоин даже шинфайнера. По мере того, как стало о себе заявлять присущее ему радостное возбуждение, он начал для собственного удобства преодолевать комплекс вины, и к тому моменту, когда под крыльями самолета появился Дублин, он уже уверил себя, что его племянница не только не будет недовольна его своеволием, но, наоборот, будет счастлива — и может, даже будет чувствовать себя обязанной ему — от его умного разрешения ее дел.

Когда шасси коснулось земли, он попытался привести ее в сознание настолько, чтобы она смогла выйти из самолета, но к автомобилю, который, к его облегчению, уже ждал, ему пришлось чуть ли не нести ее. Она без всяких возражений расположилась на заднем сиденье, пока он получал багаж, и он совсем не удивился, когда, возвратившись с чемоданами, увидел, что она опять крепко уснула. Он раздумывал, стоит или нет поесть перед долгой дорогой до Керри, однако решил отказаться от этого. Джорджина не выказала никакого интереса к еде, которую предлагали во время полета, и если он будет настолько глупым, что станет настаивать на том, чтобы она съела что-нибудь, она может прийти в полное сознание, что, несомненно, подвергнет опасности исход его предприятия. Поэтому он сел рядом с шофером и приказал ему отъезжать.

Ехать им пришлось несколько часов, и ни разу в пути Джорджина не приходила в сознание на время, достаточное для того, чтобы полюбоваться очаровательным пейзажем и видом множества мелких земельных наделов с крохотными коттеджами, проплывавшими мимо. Не раз Майкл думал разбудить ее, не желая пропустить возможность разделить с ней первый ее взгляд на достопримечательность или на красивую местность, знакомые ей только по названию еще с раннего детства. Однако он предусмотрительно сдерживал такие порывы и довольствовался уверенностью в том, что красивые сами по себе виды, которых она не увидела, и наполовину несравнимы с теми, которыми она будет наслаждаться, когда поживет в графстве Керри.

Так они и пересекли Килдэр и Лэйиш, Тиллерэри и Лмерик [3], и уже когда спускались сумерки, пересекли границу Керри, там, где вокруг начали подниматься горы за пологими склонами холмов, и соленый запах моря доносился освежающим бризом прямо с Атлантического океана. Они ехали дальше, по прямым безлюдным дорогам, все время выше и выше, пока наконец во тьме не сверкнули огни, и Майкл облегченно вздохнул.

— Приехали, — сказал он шоферу. — Этот свет впереди и есть Орлиная гора.

Джорджина шевельнулась, разбуженная голосом дяди, и попыталась понять, что она делает тут, растянувшись на заднем сиденье автомобиля, но, по целому ряду причин, ее мозг работал еще недостаточно хорошо, чтобы дать на это ответ. Она наморщила лоб, борясь с тревожащими ее мыслями, и незнакомое чувство дурного предзнаменования посылало и посылало сигналы тревоги ее вялому мозгу. Потом ее забеспокоило чувство голода, но как раз в тот момент, как она собиралась попросить дядю дать ей поесть, автомобиль дернулся и остановился, и она услышала мужской голос, приветствовавший Майкла с очаровательно теплым и певучим акцентом. Они обменялись несколькими словами еще до того, как дверцы автомобиля открылись и поток холодного воздуха заставил ее вздрогнуть.

— Быстро, — сказал голос, — давайте проведем ее в дом, пока она не простудилась.

Она почувствовала, что ее поднимает пара сильных нежных рук и крепко держит около ровно бьющегося сердца, пока ее несут в дом, а там вверх на несколько ступенек; все время ее тяжелая головка покоилась на широкой груди незнакомца. Она опять услышала его голос, когда он положил ее на что-то мягкое.

Он сказал:

— Кэт, уложи ее, пожалуйста, в постель и побеспокойся о чем-нибудь горячем для питья.

Ласковые руки раздели ее и натянули теплое одеяло до подбородка, но хотя ей и хотелось чем-то отблагодарить владелицу этих рук и выпить бульон, она была слишком слаба даже для этого.

Глава третья

Когда Джорджина на следующее утро проснулась и изумленно огляделась вокруг в незнакомой комнате, она предполагала в течение нескольких ужасающих секунд, что повредилась в уме. Вереница смутных противоречивых впечатлений теснилась в ее памяти. Летела ли она в самолете?

Почему перед тем, как проснуться, она ожидала увидеть себя на заднем сиденье движущегося автомобиля? Последним ее отчетливым воспоминанием был спор с дядей, но все последующее — пустота. Нет, нет, было еще что-то? Она вспомнила пару сильных рук, поднявших ее так уверенно, что она сразу же почувствовала себя в безопасности, и голос, твердый низкий голос с певучим акцентом: ирландским акцентом!

Она села в постели и сразу же полностью проснулась, лишь только значение происшедшего дошло до нее. Она вспомнила и другие ирландские голоса — женский — имя женщины было Кэт, — но других имен она не знала, за исключением, конечно, дяди; его акцент всегда становился тем сильнее, чем ближе он находился к Ирландии: прошлой ночью его речь превратилась в почти непонятный провинциальный — ирландский — говор! Она выбралась из старомодной кровати с балдахином и пошла через комнату к окну, но на последних шагах пошатнулась, когда на нее нахлынула волна головокружения. Задыхаясь, она тревожно ухватилась за тяжелую штору, закрывавшую окно, и из последних сил попыталась раздвинуть эти громоздкие полотнища пошире. Ее худшие опасения подтвердились. Окно как бы обрамляло картину, по многим характерным особенностям которой можно было заключить, что они, как она знала, могут принадлежать только одной-единственной стране в целом мире; и одному-единственному графству. Сотни раз она слышала описание взлетающих вверх и снова опускающихся холмов, густо поросших травой, которые теперь она видела вдали слева от себя, и молочного цвета озера, угнездившегося ниже и меняющего свой цвет вслед за небом. Справа от нее были усыпанные валунами горы, которые, как ей было известно, давали среди своих зубчатых гребней приют царю птиц — орлу. Когда она посмотрела вниз, то представила себе, что должен ощущать орел, когда он разглядывает местность из своего гнезда, которое находится в поднебесной выси. Дом прикрепился высоко, почти у вершины утеса, немного сбоку; скалистый склон утеса, казалось, падал ниже ее окна и исчезал внизу, в волнах океана, который пенился и волновался вокруг подножия утеса. Скалы, бывшие, несомненно, много лет тому назад единым целым, образовывали цепкие когти, выдававшиеся, как пальцы скелета, в кипящее море, и среди темных расщелин и глубоких трещин раздавались вздохи ветра, и, вместе с сердитыми криками кружащих над ними морских птиц, они сливались в нестройные стенания, отражавшиеся от скал вновь и вновь.

Какой-то шум за спиной заставил ее обернуться так резко, что она чуть не потеряла равновесие и опять ухватилась за тяжелую штору, чтобы не упасть, а ее испуганный взгляд искал в комнате источник этого шума.

— Боже правый, милая! — Старая женщина, вошедшая в комнату, поставила поднос, который она несла, и поспешила к ней. — Тебе не следует подниматься с кровати, совсем нельзя, совсем.