— По-моему, Руни, — отрывисто бросил обвинение Кассел Д. Уэйли, — вы на этот раз перешли все границы.

Не собираясь выслушивать бессвязные объяснения Майкла, он направил Сузан к телефону:

— Вызовите врача быстро, а потом выведите этого старого идиота отсюда или я не отвечаю за свои действия!

Не обращая внимания на гневный рев Майкла, он двинулся к Джорджине и начал слегка похлопывать ее по щекам, все время повторяя:

— Джорджи, проснись, слышишь меня? Джорджи!

Майкл стряхнул сдерживавшую его руку Сузан, когда увидел, что племянница зашевелилась и услышал ее тихий долгий вздох. Его обеспокоенное лицо расслабилось в улыбку облегчения, когда до него донесся ее приглушенный голос, но опять напряглось и стало угрюмым, когда он разобрал слова, которые она прошептала:

— Уолли, дорогой, не смотри так испуганно, я буду в порядке через минуту, в полном порядке.

«Уолли, дорогой! Так вот куда ветер дует!» Майкл сгорбил спину и ушел, чтобы снова не подвергнуться позорному обращению. Углубившись в мысли, он прошел в свою собственную контору и уселся там в ожидании. Однако ему, на самом деле, не было необходимости ждать врачебного заключения; слишком часто и раньше ему приходилось быть свидетелем, как взрослые люди падали пораженные прямо на улице, с таким же самым выражением переутомления и истощения, какое он видел и раньше на лице племянницы. Эти люди походили на крыс, бегущих по бесконечной ленте, потому что они вечно силились как можно быстрее достичь лучших результатов. Некоторые из них были достаточно умны, чтобы понять, что они ничего не выиграют, но были при этом слишком испуганы или слишком околдованы, чтобы спрыгнуть; они продолжали свою гонку, убежденные, что куча денег, которой они алчно овладевают, олицетворяет собой все наилучшее в жизни. Майклу было их жаль. Никогда они не узнают той радости, какую находишь в одинокой прогулке по мягкому упругому торфу в прекрасное весеннее утро, или того эстетического наслаждения от заброса мухи на крючке лески в сверкающее прозрачное озеро с трепетным ожиданием поймать одну из мириад форелей, усыпанных коричневыми пятнышками, дразняще скользящих под самой поверхностью воды. Заблудившись в воспоминаниях, он снова оказался в Ирландии, где, как иллюстрация слов племянницы, он безрассудно растратил свою долю семейного наследства, в одном за другим опрометчивом предприятии. Возможно, она была права, однако по меньшей мере в графстве Керри, в доме его предков, где он тратил свое состояние, его будут вспоминать, одни с любовью, другие с признательностью.

Неожиданно его сгорбленная спина распрямилась, а затуманенные голубые глаза заблестели от воодушевления. Телеграмма — вот все, что ему потребуется! Телеграмма должна стать предвестником свободной жизни для племянницы и — он чуть ли не выскочил из своего кресла от бурного оптимизма, — может быть, выпадет немного свободы и для других!

Глава вторая

Майкл счел свой план действий невообразимо простым для исполнения; возможно, это было так потому, что его ирландская удача, которая, как казалось, покидала его столь часто в прошлом, теперь стала работать на него, и поэтому каждое усилие, которое он прилагал для достижения своих целей, завершалось успешно. Моментальный ответ, полученный им на телеграмму, стал самой первой поддержкой его боевого духа, и в последующие дни он носил его с собой как талисман, снова и снова заглядывая в него всякий раз, когда его решимость подвергалась колебаниям.

Целых три дня Джорджина провела в своей спальне в полном покое. Врач был совершенно непреклонен в отношении возможных посетителей, и Майклу пришлось уносить ноги из ее комнаты до тех пор, пока в конце концов он не решил подстеречь самого врача после одного из утренних визитов.

— Доктор, — схватил он его за руку, когда тот проходил мимо, — мне надо сказать вам пару слов. Я — Майкл Руни, дядя Джорджины.

— Хорошо, мистер Руни, о чем же вы хотите узнать? — Голос врача звучал напряженно. Майкл быстро оценил его — это был переутомленный врач общей практики, у которого нет времени на шутки, — и поэтому не стал хитрить.

— Я не собираюсь у вас спрашивать, что с моей племянницей, доктор, — лицо Майкла — лицо пожилого уличного мальчишки — было испещрено глубокими морщинами. — Все что мне надо — это знать, через сколько времени я смогу увезти ее, вырвать из этого бесконечного круговорота бизнеса? Вам следует знать, что если эту девушку не вытащить из такого окружения, то она окончательно выйдет из строя. Я — единственный ее родственник в этой стране, и я намерен воспользоваться своим правом хотя бы на время побеспокоиться об ее здоровье. — Он глубоко вздохнул. — Нравится ей это или нет! Так что если вы можете сказать мне, когда она будет в состоянии уехать отсюда, я устрою ее отъезд, вырву из ее окаянного бизнеса на время, достаточное для того, чтобы научить ее, как следует жить по-настоящему.

— Гм. — Доктор колебался, а его глаза тем временем внимательно обследовали Майкла, не миновали они ни пузырей на брюках от коленей, ни носков, даже отдаленно не подходящих к его костюму, ни сумасшедшей расцветки галстука, отражавшего проигранную битву с клетчатой рубашкой, потом улыбнулся:

— Мистер Руни, вы — единственный человек в этом заведении, который не докучал мне просьбами разрешить ему поговорить с моей пациенткой о бизнесе. Как, сегодняшний день вам подходит?..

Лицо Майкла осветилось от облегчения, он протянул руку, чтобы от души обменяться рукопожатием с врачом и попытаться этим передать ему переполнявшую его благодарность. Затем хрипло сказал:

— И еще одно, доктор, — брови врача вопросительно поднялись, — можно попросить вас сохранить это между нами? Мне бы хотелось, по возможности, увезти ее отсюда без суматохи или споров.

Врач ответил быстро вспыхнувшей улыбкой, и сказал уклончиво:

— У меня намечен очень плотный график работы, мистер Руни, так что вполне возможно, что я не смогу посетить вашу племянницу сегодня во второй раз. Я оставил указания, чтобы ее не беспокоили, однако только для того, чтобы эти хищники не добрались до нее. Таблетки, что я прописал, обладают снотворным действием, и во время переезда она будет сонной и отдохнет, но я полагаюсь на вас, что вы проследите, чтобы она как можно меньше тревожилась во время поездки. — И с вежливым поклоном, сказавшим Майклу, что теперь он, Майкл, должен полагаться только на себя, врач повернулся на каблуках и медленно направился к лифту.

Майкл испустил вздох облегчения; та легкость, с которой была решена самая сложная задача, была прямо-таки пугающей. Когда он направился к комнате Джорджины, его походка стала беспечной, это отражало его возросшее настроение — теперь уже не будет никаких сложностей — ирландская удача была с ним!

Единственными звуками в комнате Джорджины, когда он вошел туда, были звуки ее легкого дыхания. Он с состраданием смотрел на белый овал ее лица, безмятежного во сне, однако даже во мраке при зашторенном окне, слишком бледного, печально бледного, и тогда он спокойно направился к стенному шкафу, где, как он знал, лежали ее чемоданы. Он аккуратно вытащил один чемодан из целой пирамиды и поставил его на пол, потом направился к гардеробу, в котором хранилась ее одежда. В полной растерянности смотрел он на множество костюмов и платьев, представших его глазам, а потом, пожав по-мужски беспомощно плечами, снял с вешалок несколько ближайших к нему и платьев, и костюмов, и положил их на пол рядом с чемоданом. Затем собрал с полки в кучу изящное тонкое, как паутина, нижнее белье, решив, после секундного замешательства, что она простит ему его неуклюжее вторжение в ее личные вещи, потом добавил к этой куче несколько свитеров и две-три пары обуви, после чего втиснул все это с отчаянной поспешностью, но бесшумно в чемодан. Когда были защелкнуты застежки, у него на бровях выступили капли пота, стекавшие, как слезы, и он, прежде чем выйти в коридор со своей ношей, слегка ослабил узел галстука душившего его. И опять ему повезло — в коридоре не оказалось ни души, и через пару секунд он уже был в своей комнате. Когда он наливал себе глоток виски, то заметил, что руки слегка дрожат.