— Я не выйду за тебя замуж, даже если ты останешься единственным мужчиной на земле! — провозгласила она отчетливо в тишине, царившей в комнате.

Он не выказал своего удивления ни единым мановением ресниц; он стоял неподвижно и молча, ожидая, что она продолжит.

— Я слышала, — беспощадно обвиняла она, — как вы с моим дядей замышляли, расхваливая меня и с помощью лести, добиться, чтобы я построила наш завод здесь, в Керри! В ту ночь я поняла, что все, что моя мать рассказывала мне об ирландцах, — святая правда; вы — бессовестные, самодовольные бездельники, которые гораздо скорее станут нахлебниками у каких-нибудь ничего не подозревающих чужаков, чем будут работать для своего собственного спасения. Я сносила ваше непрошенное ухаживание единственно, чтобы одурачить вас так, как вы хотели одурачить меня, но я заверяю вас, старейшина Ардьюлин, что здесь не будет построена никакая фабрика, так что все ваши усилия были напрасны!

Пока она это говорила, Лайэн начал постепенно бледнеть, пока к концу ее тирады его лицо не стало казаться высеченным из мрамора. Джорджина, стройное тело которой сотрясалось от силы ее гнева, с трудом сдержала себя и подавила унизительные слезы, которые вот-вот готовы были брызнуть, и когда она уже никак не могла заставить свой голос оставаться спокойным, она замолчала.

Он выпрямился, расправив плечи, как если бы на него свалился неожиданный груз. Его голос подействовал на ее трепещущие нервы, когда он прорвался через его губы, сомкнутые столь плотно, что казались неподвижными.

— Позвольте поздравить вас. Я думал, что Дидра обладает изрядной долей артистических способностей, но она никогда не смогла бы разыграть такой спектакль, как вы. Вы, мисс Руни, потеря для театра — ни разу во время наших любовных сцен вы не позволили прорваться наружу вашему полному отвращению ко мне! Этим вы, конечно, обязаны воспитанию. Ваш дядюшка уверял меня, и я исключительно по глупости отнесся к этому с невниманием, что вы — расчетливый бизнесмен, что у вас полностью отсутствуют чувства, но, Боже мой, теперь я ему поверил!

Она внутренне вздрогнула, а качнувшая голова выразила гордое полное пренебрежение к его словам, и увидела, что его кулаки сжались в попытке не дать прорваться еле-еле сдерживаемому бешенству, от которого напряглось все его тело. Он наклонился над ней как хищная птица, его орлиные глаза сверлили ее бледное лицо в поисках хотя бы признака раскаяния, однако она в ответ с презрением посмотрела на него, молясь, чтобы броня ее уверенности скрестила шпаги с человеком переменчивого темперамента, человеком, происходящим из древней линии дерзких разбойников, который может отказаться признавать и в гораздо меньшей степени подчиняться любым цивилизованным правилам поведения.

Ей потребовалось много усилий, чтобы, пожимая плечами, небрежно ответить ему тем же:

— Чему вы поверили, меня больше не заботит, я намереваюсь покинуть эти места как можно скорее.

С едким сарказмом она обратилась к Лайэну:

— Могу ли я попросить, и дальше рассчитывая на ваше гостеприимство, оказать мне любезность и позаботиться об автомобиле, который довез бы меня до ближайшей железнодорожной станции завтра утром?

Не дожидаясь ответа, она быстро повернулась на каблуках и почти выбежала из комнаты.

Глава седьмая

Вернувшись в свою комнату, Джорджина отпраздновала свой успех тем, что бросилась в горьких рыданиях на кровать. Она не понимала, почему чувствовала себя такой пристыженной своими действиями; она не заслуживала того, чтобы быть униженной. Однако она не могла забыть его потрясенного лица, недоверие и презрение, которые она увидела в его глазах, будут всегда терзать ее. Она получила мало утешения от того, что он ни извинился за сговор, в котором она его обвинила, ни стал отрицать его; в основном его гнев, казалось, возник из-за тех критических замечаний, которые она отпустила по адресу его земляков вообще, и знание того, что ей известны его собственные хитрые планы, на первый взгляд, задело его в самой ничтожной степени.

Когда она наконец разделась и улеглась в кровать, перед ней была ночь мучительных мыслей, мыслей, которые не давали ей уснуть до тех пор, пока она не услышала щебет первых птиц, приветствовавших рассвет песней, чего она не могла одобрить, промучившись всю ночь; она предвидела, что будет страдать в сто крат больше, когда снова встретится лицом к лицу с Лайэном Ардьюлином.

С утомленными глазами, с кровью, пульсирующей в висках, она укладывала свои вещи перед тем, как спуститься к столу. Завтракала она в одиночестве. Майкл, как сообщила ей Кэт после того, как отметила изнуренность ее лица, отбыл с первыми утренними лучами, захватив свои рыболовные снасти и переодевшись, а Сам, который тоже позавтракал рано, просил сообщить ей, чтобы она была готова примерно к девяти часам, когда ее будет ждать автомобиль.

Кэт, по-видимому, считала, что на этот день запланирован пикник, и Джорджина решила, что если она не будет упоминать о своем отъезде, то это причинит им обеим меньше боли. Она уже раньше почувствовала большую нежность к старушке, которая, как она была уверена, отвечала ей взаимностью, однако склонность Кэт к эмоциональным сценам могла привести к мучительному испытанию даже в случае неотложной причины отъезда, и она не смогла вынести мысли о кульминационной развязке, которая могла бы наступить, если бы Кэт было известно, что эта их встреча может оказаться последней. Джорджина отчаянно пыталась прикрыть непринужденной болтовней отсутствие у нее аппетита до тех пор, пока, уже перед девятью часами, она не поднялась из-за стола и не расцеловала Кэт в обе щеки, таким образом простившись с ней от всей души.

Кэт вспыхнула от удовольствия и ответила ей поцелуем, как раз когда, почти в одно дыхание, журила ее:

— Теперь прослежу, чтобы ты не забыла взять с собой пальто, когда будешь выходить, дорогая, сейчас исключительно хорошая погода, в эти последние пять дней, однако она не продлится слишком долго, я думаю и лучше обезопаситься, чем беспокоиться.

— Да я не забуду, Кэт, — улыбнулась Джорджина, — так хорошо, что ты заботишься обо мне. Такое приятное изменение… — Ее голос прервался, заглушенный наплывом безысходной скорби.

— Не болтай глупостей, — рассмеялась Кэт, довольная. — Ты никогда в жизни не будешь способна с полным правом еще раз повторить эти слова. Или же я не знаю Самого так хорошо, как, я думаю, я его знаю. А вот и он! Наверняка, он славно посмеется, когда я расскажу ему, что ты только что сказала.

— Нет, пожалуйста! — Джорджина открыла рот от изумления, когда увидела встревоженными глазами высокую фигуру Лайэна, неожиданно появившегося в дверном проеме, но Кэт осталась глуха к ее мольбе.

— Ты позорно пренебрегаешь своей будущей женой, — ворчала она на него с фамильярностью человека, выхаживавшего его от всех детских болезней. — Она после случившегося так унывает, когда не видит тебя, что чуть не болеет, она мне сказала: «Обо мне никто не заботится!». Слыхал ли ты что-либо подобное? — подмигнула она ему. — Я оставляю вас, чтобы ты переубедил ее на этот счет.

Она торопливо вышла, оставив подавленную Джорджину. Лицо Лайэна было непроницаемо. Не обратив никакого внимания на ее горящие щеки, он неторопливо вошел в комнату и решительно сказал:

— Если вы готовы, то пойдемте. Машина ждет внизу.

Все еще возбужденная, она попыталась обойти его.

— Мне надо взять свой чемодан, он у меня в комнате.

Он протянул руку, задерживая ее.

— Нет необходимости, я захвачу его. У вас есть пальто?

— На кровати, — пробормотала она, с болью ощущая холодность, исходящую от него, — и перчатки, и сумка.

Он побежал по лестнице вверх, перескакивая через три ступеньки, и почти сразу же вернулся с ее вещами. Менее чем через пять минут она уже сидела на заднем сиденье на удивление дорогого автомобиля, следя за исчезающей вдали Орлиной горой затуманенными слезами глазами.