1911. Февраль.
Промельк («Янтарно-гитарныя пчелы…»)
Янтарно-гитарныя пчелы
Напевно доили азалии,
Огимнив душисто-веселый
Свой труд в изумрудной Вассалии.
1911. Июль.
Дылицы.
Миррэты
Зоюсе
В березовом вечернем уголке
С тобою мы на липовой скамейке.
И сердце бьется зайчиком в силке.
Олуненные тени, точно змейки,
То по песку, то по густой аллейке
В березово-жасминном уголке.
Жасмин — мой друг, мой верный фаворит:
Он одышал, дитя, твое сердечко, —
Оно теперь душисто говорит,
Оно стрекочет нежно, как кузнечик.
Да освятится палевый наш вечер
И ты, жасмин, цветущий фаворит!
1911.
Лепестки оживают
Эти люди не в силах загрязнить то, что я любил в тебе; их слова падали подобно камням, брошенным в небо и неспособным смутить ни на минуту ясной его лазури…
Помнишь, Женя? — это было в мае,
Года два, мой друг, тому назад.
Если ты забыла, дорогая,
Не забыл, быть может, старый сад.
Вечерело. Мы вдыхали струи
Ветерка, обнявшего сирень.
Что за речи! что за поцелуи!
Что за чудный, незабвенный день!
Подойдя задумчиво к сирени,
Ты роскошный сделала букет
И сказала: Вот тебе от Жени,
Получай, возлюбленный поэт!
Засмеялась ласково и нежно,
Я пьянел, вдыхая аромат.
Ты взглянула в очи мне прилежно,
Прошептав: Мне грустно, милый брат…
Вздрогнул я, склонился на колени,
Я тебя, голубку, утешал
И тебе, моей любимой Жене,
Губки, глазки, ручки целовал.
…Мы расстались: мы с тобой «не пара»,
Как сказали «добрые друзья».
Но нельзя забыть признаний жара
И тебя нельзя забыть, нельзя!
И нельзя забыть былого тени,
Эти раз любившие сердца,
Этот вздох, душистый вздох сирени,
Эти ласки, ласки без конца!
До сих пор, тревожа и волнуя
Душу мне, палят мои уста
Эти, только наши, поцелуи
Под охраной нашего куста.
О, когда б вернулись чувства мая,
Чувства наша светлые назад!
Помнишь, Женя? помнишь, дорогая?
Если ты забыла, помнит сад.
1908. Февраль.
Сердце мое…
Сердце мое, этот колос по осени,
Сжато серпом бессердечия ближнего,
Сжато во имя духовнаго голода,
В славу нетленных устоев Всевышнего.
Пусть же слепые жнецы, бессознательно
Сжавшие сердце мне многолюбивое,
Им напитаются с мысленным отблеском
Радуги ясной, сулящей счастливое.
1908. Август.
Мыза Ивановка
Молчанье шума
Убийцей жизни, мысли пробужденья,
Порывов светлых, воздуха и грез —
Преступным городом — убийцей вдохновенья —
Ползу среди ударов и угроз.
Ползу без направленья, без сознанья,
Без чувств, без глаз, без слуха и без сил…
И шумом города смеется мне Молчанье
Мертвее, безнадежнее могил.
1908. Март.
Петербург.
Что такое греза?
Что такое — греза? Что такое — греза?
Это мысль о розе. Но еще не роза…
Что такое — греза? Что такое — греза?
Это бархатисто-нежная мимоза…
Что такое — греза? Что такое — грезы?
Это серафима блещущие слезы!
1909. Май.
Мыза Ивановка.
Стансы («Счастье жизни — в искрах алых…»)
Счастье жизни — в искрах алых;
В просветленьях мимолетных,
В грезах ярких, но бесплотных
И в твоих очах усталых.
Горе — в вечности пороков,
В постоянном с ними споре,
В осмеянии пророков
И в исканьях счастья — горе.
1907.
Триолет («Мне что-то холодно… А в комнате тепло…»)
П.А. Ларионову.
Мне что-то холодно… А в комнате тепло:
Плита натоплена, как сердце нежной лаской.
Я очарован сна загадочною сказкой,
Но все же холодно, а в комнате тепло.
Рассудок замер. Скорбь целует мне чело.
Таинственная связь грозит своей развязкой,
Всегда мне холодно… другим всегда тепло!..
Я исчервлен теплом, как сердце — едкой лаской…
1909. Май.
Мыза Ивановка.
Мечты о Фофанове
В кустах белоснежных черемух
Принцесса веселая Мая
Уснула, с отрадой внимая
Весеннему щебету птиц,
И видит во сне голубая
Принцесса веселая Мая:
Пирует в лазурных хоромах,
В сияньи восторженных лиц,
Ее любимец давних лет
Царевич пылкий Триолет!
1911. Май
Стансы («Звезда любви — звездой погаснет…»)
К.М. Фофанову