Дороти покачала головой.

— Это я в жизни актриса, а на сцене, по правде говоря, я не так уж хороша. Мой агент однажды сказала мне, что я растратила свой актерский талант за пределами сцены. Удивительно, как я только прошла в драм-школу, хотя мне там очень нравилось. Отец хотел, чтобы я занялась чем-нибудь более серьезным, например, поступила на курсы секретарей, но не думаю, чтобы из меня получился хороший секретарь.

Улыбка затеплилась в уголках рта Гатри.

— Да, для секретарши ты слишком взбалмошна.

Дороти покачала головой.

— Я была бы очень рада получить роль, — проговорила она, — хотя бы для того, чтобы доказать, что я чего-то стою. Между ролями мне приходится подрабатывать официанткой.

— Официанткам не по карману прыгать в самолет и мчаться в Австралию, — заметил Гатри.

— Отец одолжил мне денег, я уже говорила. Он сказал, что я должна поехать посмотреть Биндабурру, как того хотел дядя Стив. Пьесу как раз прикрыли, и на примете вроде бы ничего не было, так что я села на первый самолет и прилетела. Честно говоря, я была рада сбежать оттуда. Ясно было, что мне не суждено стать большой звездой.

Солнце потихоньку садилось, окруженное ореолом багрового и золотого цветов, светлая кора эвкалиптов окрасилась в нежно-розовую. Некоторое время они сидели молча, следя за двумя пеликанами, скользящими по водяной глади.

— Ну, по крайней мере, Ральф считает тебя звездой, — произнес Гатри как-то неохотно.

— Нет, это Ральф — звезда, — сказала Дороти уныло. — По крайней мере, будет ею. Он на самом деле хороший актер. — Она помолчала, разгребая носком туфли сухие листья. — Я не знаю, почему я сказала тебе, что он еще любит меня. Это было глупо с моей стороны. Я… Я думаю, что я просто не могла смириться с тем, что он больше меня не любит…

Дороти замолчала. Гатри, не глядя на нее, поправил костер.

— А что произошло между вами?

— А, обычная история. Ральф получил роль в популярном сериале и стал здороваться со звездами первой величины. Я больше не соответствовала его имиджу. — Дороти вздохнула. — Обиднее всего было то, что он завел роман с одной из актрис, участвующих в тех же съемках. У него не хватило духу сказать мне об этом самому. А когда я вывела его на чистую воду, он обратил все в шутку. Он сказал, что это ничего для него не значит, но этим сделал только хуже.

— И ты до сих пор чувствуешь себя преданной и оскорбленной?

— Да, — островок под ногой Дороти, свободный от листьев, становился все больше и больше. — У Ральфа была репутация Легкомысленного человека, и все мои друзья предупреждали меня об этом, но я была так уверена в себе, что не стала их слушать. Я говорила всем, что докажу, что они не правы, и было ужасно обидно признавать, что ошиблась все-таки я. — Дороти помолчала, вспоминая те горькие дни. — Да, преданной и оскорбленной, именно так я себя и чувствовала. — Она взглянула на Гатри. — А как ты догадался?

— С лучшими из нас случается подобное, — ответил он с кривой улыбкой на устах.

От мысли, что у него тоже был роман с какой-то женщиной, сердце Дороти сжалось. Что это могла быть за женщина, которую он любил и которая, судя по всему, тоже бросила его? Любит ли он ее до сих пор?

Дороти посмотрела на огонь.

— Ты поэтому еще не женился?

— Отчасти. Как и Стив, я понял, что это удачный выход.

— И ты еще любишь ее? — спросила Дороти у языков пламени.

— Нет. — Она почувствовала на себе его взгляд. — А ты еще любишь Ральфа?

Дороти подняла глаза и встретилась с его.

— Нет, — сказала она. — Больше нет.

Сумерки вокруг них сгущались. Дороти придвинулась поближе к огню. На ней был джемпер, но все равно холод давал о себе знать. Увидев, что она зябко ежится, Гатри принес свой толстый шерстяной свитер.

— Вот, надень, — сказал он. — Я так и знал, что ты не возьмешь с собой ничего теплого, и прихватил один из моих свитеров.

Дороти с благодарностью натянула его. Он был теплым и длинным, и она сразу почувствовала, как согревается в нем.

— Прекрасный свитер, спасибо. — Дороти неожиданно почувствовала какую-то необъяснимую застенчивость. Она поправила на себе свитер, представляя, как он выглядел бы на высокой худощавой фигуре Гатри. При этой мысли она посмотрела на него и заметила растерянность, тревогу и смущение — чувства, очень знакомые ей в последнее время.

Гатри разгреб угли, пристроил на них чугунную сковороду и принялся жарить бифштексы. Затем он снова развел костер, и они ели, глядя на языки пламени. Дороти была мало занята едой, она думала, как тепло и комфортно в его свитере и как еще теплее и комфортнее было бы в его объятиях.

Затем они сидели и смотрели, как из-за горизонта с удивительной быстротой поднималась луна, как ее плоский желто-золотой диск постепенно становился все четче и ярче. За пределами пространства, освещенного дрожащими языками костра, было совсем темно. Чувства Дороти обострились невероятно. Она смотрела, как хлопотал у костра Гатри, устанавливая котелок, чтобы вскипятить еще воды, и когда он поднял лицо, сердце девушки сжалось от внезапной ужасной мысли — она была влюблена в него.

Это было вовсе не безрассудное увлечение, которое охватило ее с Ральфом. Это была спокойная уверенность, что вот тут, возле костра, на берегу тихого озера, она нашла свою вторую половину. Глубина этого чувства потрясла Дороти.

— Что-то ты молчишь? — Голос Гатри вернул Дороти к действительности. — О чем ты думаешь?

О тебе! О том, как сильно я люблю тебя. О том, как я хотела бы лечь прямо на твердую землю возле тебя, обнять, и чувствовать, как твои руки ласкают меня, чувствовать вкус твоих губ на своих. Я хочу, чтобы ты обнял меня и сказал, что никогда не отпустишь.

— Я… Я думала, хорошо бы, чтобы дядя Стив был здесь, — соврала она.

Гатри подбросил в огонь еще одно полено.

— Он бы обрадовался, узнав, что ты приехала.

— Трудно поверить, что ты знал его лучше меня, — проговорила Дороти, вертя в руках листик. Сможет ли она признаться Гатри, что любит его? Сможет ли когда-нибудь?

— Не думаю, чтобы кто-нибудь по-настоящему знал Стива. Я был знаком с ним только в течение последних полутора лет. Я впервые увидел его после смерти отца, и мы стали со Стивом партнерами. Только тогда я понял, какой он хороший человек. — Он помолчал, потыкав палкой угли. — Он, кстати, просто обожал тебя.

— Так если ты знаешь, что он обожал меня, почему ты не допускаешь, что он хотел оставить мне Биндабурру?

Гатри кинул свою палку на угли и поднялся.

— Нет, — сказал он. — Прости Дороти, но Стив этого не хотел. Он собирался оставить Биндабурру мне.

Дороти тотчас пожалела, что затронула эту тему. Она забыла, что представляла реальную угрозу планам Гатри. Он мечтал, чтобы Биндабурра полностью стала его собственностью, но этого не могло случиться, пока она останется тут.

Как она могла остаться, зная, что он мечтает, чтобы она уехала?

Как она могла уехать, зная, что никогда больше не увидит его?

Дороти лежала в спальном мешке, разглядывая ночное небо. Никогда еще она не видела столько звезд. Их было так много, и они были так ярки! Млечный Путь тянулся, словно светящаяся дорожка, прекрасный, таинственный, но невероятно далекий и равнодушный к ее отчаянию. Дороти заметила его слабое отражение в водной глади озера.

Гатри лежал неподалеку, за ним призрачно возвышались бледные стволы эвкалиптов. Трудно было сказать, спал он или нет. Было слышно только ровное мерное дыхание.

Почему именно он? Почему на его месте не мог бы быть кто-нибудь, вроде Ральфа, чей мир она могла разделить, для кого она не был бы помехой, кто любил бы ее и заботился, кто не оставил бы ее лежать тут в одиночестве под звездным небом…

Далеко вверху вспыхнула падающая звезда, Дороти закрыла глаза и загадала желание: проснуться утром, свободной от этой любви к Гатри. Но тут же ей захотелось, чтобы он повернулся и протянул с улыбкой руки навстречу ей, чтобы он притянул ее к себе, и они занимались любовью под луной, а потом она заснула в его объятиях, чувствуя себя в покое и безопасности.