Последнее: на определенном расстоянии от минных колодцев уложить взрывчатку. Она первой примет удар взрывной волны, сдетонирует, удесятерит силу взрыва и передаст ее дальше, этим бесконечным, тянущимся далеко вглубь бетонных штолен штабелям оцинкованных ящиков с пистолетными, винтовочными и крупнокалиберными патронами.
Все!
Он поднялся и, не стряхивая с рук землю, тяжело вытер лоб. Оглядел помещение, смутно освещенное пыльными лампами в сетках. Его бойцы тоже разогнулись, начали отряхивать одежду.
— Скорее наверх!
Парни подхватили пустые рюкзаки, оружие и поспешили к выходу. У дверей все так же величественно стоял Божидар.
— Весело погуляли? — осклабился он и хохотнул, будто действительно они пировали на вечеринке.
Налегке, без груза и тележки, они вдоль стен строений подкрались к люку колодца.
Но предстояло еще решить, как быть с Лусьяно. Рабочие и юноша подошли к группе. Андрей увидел: дель Рохос едва держится на ногах, хоть и крепится. Гнев Лаптева поослаб. Вернувшись на тот берег, он строго накажет студента: анархист совершил тяжкий проступок. Но что же делать с ним сейчас? Обратный путь по трубе он не выдержит, даже если бы товарищи смогли нести его, а это исключено — они едва протиснутся сами. Рабочие, еще оставшиеся на заводе, предупреждены. Они уйдут вместе с диверсантами. Что же делать? Все же взять с собой? Он задохнется в подземелье отравленными газами. Если и выдержит, то все равно затормозит продвижение всего отряда. А теперь каждая минута — против них. Оставить здесь?.. Нет. Он не в силах вынести смертный приговор этому парню...
Лусьяно молча и выжидающе огромными глазами смотрел на него, будто читая его мрачные мысли.
— Они предлагают, — сказал Божидар, — провести этого щенка через заводскую проходную. В проходной каждого обыскивают и проверяют жетон. На жетоне лишь номер. Один из рабочих, которые уйдут в преисподнюю с нами, отдаст ему свой жетон. А эти двое решили идти с ним. — Серб сплюнул. — Решили рисковать собственными головами из-за этого... так его растак!
Что ж, это был единственный выход.
— Ждите нас в излучине реки, у лодок, — сказал Андрей. — Спасибо, камарадос!
Они спустились в колодец. Рабочий, остававшийся все время внизу, у лестницы, сказал, что вторая группа еще не возвращалась. Что ж, им пришлось пробираться дальше.
Они миновали пещеру со сталактитами, втянулись в головную трубу, когда сзади, наверху, послышался истошный вой сирены, затарахтели выстрелы, разорвалась граната в подземелье — и тугая взрывная волна ударила в спину, бросила в жижу Феликса Обрагона, шедшего последним. Забыли опустить крышку люка? Охранники обнаружили убитых часовых? Или худшее — накрыли группу пикадора?.. Скорей к лодкам!
Обратный путь по трубе они проделали вдвое быстрей. Вот и смутно светлеющий круг впереди. Стрелки показывают: 4.10. У них еще тридцать пять минут.
Но, еще не выбравшись из трубы, Лаптев понял: на берегу что-то происходит. Слышалась стрельба. Отверстие трубы озарялось вспышками. Что? Сообщили с завода на передовую о появлении диверсантов или фалангисты обнаружили оставшуюся в засаде группу комиссара?..
Звуки выстрелов подсказали Андрею, что схватка происходит в стороне от того места, где они укрыли под навесом ветвей свои лодки, — там, где должна была залечь группа Гонсалеса. Она будет сдерживать франкистов, пока все участники диверсии не покинут правый берег и он не подаст условный сигнал.
Вот и лодки.
Андрей приказал своей группе:
— Отплывайте! Остаемся только я и Божидар.
Лодки вспороли носами воду. Течение подхватило и понесло их вниз. Бойцы налегли на весла — и вот уже одна за другой черные их тени растворились в предрассветном тумане.
Совсем недалеко, за бугром, сыпал очередями пулемет, мгновениями замолкая, будто захлебываясь от ярости. Частили винтовочные выстрелы.
«Черт подери, где же Росарио и его группа? Где Лусьяно и рабочие?..»
Он ждал. Пытался растянуть секунды и минуты, как пружины эспандера, все ясней понимая: что бы там ни произошло с группой пикадора и с Лусьяно, ждать дольше бессмысленно. Каждая секунда промедления может стоить жизни бойцам группы Гонсалеса. Но Андрей знал и другое: если отойдут они, никому из бойцов лейтенанта уже не добраться до левого берега... Может быть, он думал еще и о том, что в эти мгновения решается его спор с комиссаром? Может, думал о Лене?.. Нет. Только о парнях, которые ушли вслед за Росарио и должны вернуться. Он действовал по неписаному параграфу незыблемого закона: товарищей не бросают в беде. Почему же нет группы? Ему почудилось, что сама труба, как удав, стиснула его товарищей извивающимися стальными кольцами...
Пулемет замолк. Снова зашелся в кашле — и снова оборвалась очередь. Одинокими и беспомощными показались хлопки винтовочных выстрелов.
Он больше не имеет права ждать...
Однако не успел Андрей подать сигнал к отходу, как послышались треск сучьев, шарканье тяжелых шагов, колыхнулись ветви и на берег выбрались из-за кустов люди. Бойцы поддерживали под руки тяжело раненного, его безжизненные ноги носками сапог гребли траву, сучья, песок. В этом обвисшем Андрей узнал комиссара.
Гонсалес мутным взглядом посмотрел на командира:
— Todo está terminado... No podemos sostenernos más... [11] — Вскинулся, глаза его загорелись: — ¡Ordene! ¡Ordene! [12]
Лаптев помог бойцам уложить комиссара на дно лодки, сам перевалился через борт, обеими руками обхватил весло и отвел его для гребка. И в эту последнюю секунду на берег выбежали двое, они несли третьего. Это были рабочие и Лусьяно.
— В лодки!
Пока отплывали, Божидар перебросился с рабочими несколькими словами. Перевел Андрею:
— Они уже успели выйти за ворота, когда на заводе началась тревога. Лусьяно был бодрый. Он сказал, что может быть погоня, они не должны идти прямо к лодкам — выдадут всех нас. Они пошли далеко в обход, и сил у него не хватило. Несли его, поэтому опоздали.
Лодки вырвались из-под навеса ив. Только те две лодки, предназначенные для группы Росарио, безмолвными пустыми гробами качнулись на черной воде.
Лаптев греб, а сам до рези в глазах вглядывался в уходящий берег. Потом, одной рукой подняв весло, чтобы не мешать грести другим, дотронулся до колючей щеки Гонсалеса. Комиссар шевельнулся, открыл глаза. Взгляд его был осмыслен. Он разомкнул губы, с сипом спросил — Андрей не разобрал слов.
— Комиссар спрашивает о той группе, — перевел Божидар.
Андрей пожал плечами и снова взялся за весло.
Они миновали излучину и вышли на открытое место. Со стремительным посвистом взмыла ракета, вспыхнула в небе и повисла, казалось, над ними, над их лодкой, озарив мертвенным ярким светом реку и каждую щепку на ее волне. Бойцы невольно припали к бортам. Но их уже заметили. С франкистского берега ударили сначала винтовочные выстрелы, а потом застучал пулемет. Вода вспенилась фонтанчиками. Из лодки ответили выстрелами наугад, на звук. Пулеметная очередь настигла их. Пробарабанила по борту, вылущила щепу. Кто-то вскрикнул. Андрею обожгло лоб и сбило в воду берет. Он перегнулся, подхватил берет, натянул на голову. На глаза, на лицо потекла густая горячая вода. Провел ладонью. Вода была липкой. Поднес руку к глазам. Пальцы черные. Кровь? Почему же не больно?..
Ракета с шипением врезалась в реку. Стало очень темно. Бойцы налегли на весла. Лаптев услышал глухие стоны.
— Кого?
— Комиссара! — отозвался Божидар. — Снова в грудь.
Опять взлетела ракета. И еще одна, и еще... Но их лодка была уже далеко, а первые достигли своего берега. Оба рубежа полыхали огнем, трассирующие пули со свистом прочерчивали над их головами цветные арки. Еще в воде их лодку подхватили, втянули на песок.
— Помогите комиссару!
Санитар склонился над Гонсалесом, начал с хрустом разрывать санпакет. Раненый хрипло стонал. В куртке на груди темнела дыра. Из нее медленной струйкой сочилась кровь. На смуглом лице комиссара выделялись побелевшие губы.