— Если бы только они... — мрачно проговорил Ксанти. — Город кишмя кишит контрреволюционерами, хотя сегуридад — служба безопасности каждый день вылавливает их и ставит к стенке. Многие посольства превращены «пятой колонной» в убежища и склады оружия. По нашим данным, двадцать тысяч контрреволюционеров укрываются в иностранных дипломатических миссиях и ждут своего часа. Вот, например, посольство Чили. Посол Нуньес Моргадо — дуайен дипломатического корпуса в Мадриде. А за стенами посольства — фалангистов как клопов. И не тронь их — республика строго соблюдает право экстерриториальности посольств...

В небе послышался рокот моторов. Еще не видя самолетов, Ксанти определил:

— Наши.

В синеве плыли, барражируя, истребители — «яки».

— Пятого ноября наши самолеты впервые появились в этом небе, а шестого они сбили девять «юнкерсов»! — снова оживился Ксанти. — Народ приветствовал их, как тореадоров на корриде. Наши «ястребки» испанцы называют курносыми, а всю республиканскую авиацию — славной.

Навстречу шел высокий мужчина в берете и мягкой куртке, с фотокамерой через плечо. На носу его были очки в тонкой металлической оправе. Широкое лицо, усы. Лицо было характерным — открытым и мужественным. Увидев Ксанти, мужчина приветственно взмахнул рукой:

— Hullo! I glad to see you! [3]

— How do you do? [4] — ответил Ксанти и обернулся к своим спутникам: — Это американский корреспондент Хемингуэй.

Они перешли с английского на испанский — и Лаптев с завистью определил, что Ксанти объясняется и на нем свободно.

— Янки предлагает заглянуть в кабачок и выпить по рюмочке за нашу встречу, — перевел Ксанти. — Вездесущий парень. Еще прошлой осенью в Валенсии нас познакомил корреспондент «Правды» Кольцов. Ну что, примем предложение? Вроде бы парень он неплохой. И писатель известный.

Тут же, на Гран-Виа, они спустились в полуподвал. Вдоль длинного помещения бара тянулась стойка, а в сводчатом зале теснились столики. Хемингуэя здесь знали. Официант, дружелюбно улыбаясь, принес четыре высоких бокала.

— Старик разрешил мне рассказать американцу кое-что о нашей работе, — продолжил Ксанти, прерывая разговор с писателем и обращаясь к Лаптеву. — Я как раз вернулся из-под Талавера-де-ла-Рейна. Там мы устроили фейерверк на франкистском аэродроме... Хемингуэй говорит, что интересуется нашей работой и даже хочет написать книгу... Спрашивает: ты тоже занимаешься такой работой? Я ответил, что у всех нас одна работа — война против фашистов. — Он посмотрел на часы: — Excuse us, but we have no time [5].

Все встали.

— Он говорит: «Ничего, мы еще встретимся и найдем время побеседовать». В ближайшие дни он собирается под Гвадалахару — думает, что скоро там будет жарко.

С улицы сквозь толстые стены в полуподвал проник шум.

— Началось. Бомбежка или артобстрел.

Они вышли из бара. За эти несколько минут улица преобразилась: ни души на тротуарах, ни одного автомобиля на проезжей части. Били зенитки. Впереди поднималось красное облако.

Вдоль стен домов они стали пробираться к «Флориде».

В отеле, увидев Хозефу, Ксанти радостно воскликнул:

— Хо, Лена! Я и не знал, что ты здесь! — Он обнял девушку, чмокнул ее в щеку.

Андрей с удивлением и досадой посмотрел на товарища: «Ишь ты!.. Вот ее настоящее имя: Лена!..»

— Как дела, комсомольский бог? — продолжал Ксанти. — Как дома? Как мама? Не обижает тебя этот джигит?

«Откуда он так хорошо знает ее? В Испании они не встречались — это факт».

— Откуда ты ее знаешь? — спросил он, улучив минуту, когда спускались в вестибюль.

— Знаю — и весь сказ! — хитро улыбнулся Ксанти. Окликнул девушку: — Уж очень он тобой интересуется, этот пестроголовый блондин! Будь осторожней с ним!

Хозефа беспечно рассмеялась.

Когда усаживались в машину, Ксанти совсем другим тоном — тоном приказа, сразу поставив все на свои места, сказал:

— В Гвадалахару отправляйся сегодня же. — Но снова прорвалось дружеское: — Рад, что тебя перевели сюда.

Легковушка Андрея, как обычно, пылила в голове колонны. Гонсалес, сидя рядом с шофером, попыхивал нестерпимо вонючей сигарой. Андрей и Лена расположились сзади. Девушка прильнула к дверце, высунула голову в открытое окно. Ветер рвал ее волосы.

Он видел только овал ее щеки, сейчас, против света, будто припудренной легким пушком. За эти месяцы кожа ее посмуглела, стала темней волос, а сами волосы выгорели. «Золотая пшеница».

Машину тряхнуло на выбоине. Лена рассмеялась. Андрей все смотрел на нее. Вдруг подумал: «А как она относится ко мне? Вдруг я для нее просто... Что «просто»?.. Возьму и скажу! Ни комиссар, ни шофер не поймут. Так и скажу: люблю!..» Девушка будто почувствовала. Обернулась. Она улыбалась, глаза были затуманены — словно она думала о чем-то радостном, но мысли ее были далеко-далеко. «Неужто и вправду — моя судьба? Нет, сейчас говорить ей не время... Нужно думать о предстоящей работе...» Усилием воли он заставил себя переключиться на мысли о новом задании. Снова надо было решать задачи с бесконечным количеством неизвестных. Впрочем, как каждый день, проведенный на этой земле.

Но оттого, что Лена была рядом, он испытывал странное ощущение — будто набрался новых сил и может справиться с любым делом.

11

Саперный батальон разместился на окраине Гвадалахары, в старинной казарме, на стенах которой висели обоюдоострые мечи и рыцарские доспехи. Гигант югослав тут же вооружился мечом, попытался напялить на голову стальной шлем с забралом и остался доволен: средневековые гидальго были по сравнению с ним мальцы. В сумрачных комнатах со сводами пахло кожей, потом и кислым вином — вековой запах казармы. Парни обжили комнаты, облюбовали койки, занялись будничными делами.

Андрей понимал — нужно срочно выводить отряд на задание. Комиссар был согласен с ним: мужчина чувствует себя мужчиной в хорошей контиенде — драке. Но несколько дней ушло, чтобы осмотреться, сориентироваться, наметить объекты диверсий.

Гвадалахара — небольшой городок со средневековыми узкими улочками и старинными домами-крепостями из дикого камня — теснилась в узкой долине меж холмов на левом берегу реки Энарес. Франкисты были на правобережье, в тридцати километрах за Энаресом, если идти на северо-запад. Гвадалахара — как бы замок, запирающий три сходившиеся здесь дороги на Мадрид: из Бургоса, Сарагосы и Теруэля. Главной была та, что вела из Сарагосы — так называемое Французское шоссе, международная автомагистраль Мадрид — Париж. По этой магистрали мятежники были ближе всего к Гвадалахаре. Они занимали позиции у Сигуэнсы — городка, маленьким кружком обозначенного на карте. Пожалуй, надо прощупать противника прежде всего в районе шоссе. Хотя можно предположить, что именно этот участок наиболее укреплен фашистами.

Днем с переднего края Андрей провел рекогносцировку, а ночью с небольшой группой направился за линию фронта. Пока лишь с одной целью — разведать местонахождение вражеских позиций. Пошел и комиссар — решил, видимо, утверждать свое положение в отряде не только правами, которые ему предоставлены.

Они миновали нейтральную полосу. Левее, на самом шоссе, остался вражеский пост. Выждали, пока по шоссе пройдет патрульный броневик, и тенями перемахнули дорогу, взяли направление на Сигуэнсу. Поселок должен быть недалеко. Мрак и тишина обступили их. И вдруг в упор ударили винтовочные залпы, зачастил пулемет, взвыли мины. Двое из группы были сразу убиты. Близким разрывом мины Андрея контузило. На мгновение он потерял сознание. Потом почувствовал, как сильные руки подхватили его, понесли. Он начал вырываться.

— Это я, я, Феликс! — склонился над ним Обрагон.

— Приказываю отходить!..

Унося убитых, помогая раненым, они повернули назад. Стрельба так же сразу прекратилась, как и началась. Среди камней сделали короткую остановку. Божидар протянул Андрею флягу: