Изменить стиль страницы

Партизаны подхватили припев:

Он не сводил очей с меня, все любовался мной…

Тоня продолжала петь:

«Что за чудо парочка», — подруги говорят.
«Нету лучше, чем они», — старики твердят.
Но вот настал суровый день — я как лен зимой,
Все те ласки прежние он отдает другой.
Научи, родная мать, соперницу сгубить
Или сердцу бедному прикажи забыть…

Снова партизаны подхватили припев:

Или сердцу бедному прикажи забыть…

Тоня пела:

«Нет запрета, доченька, сердцу твоему,
Как сумела полюбить, так сумей забыть…»

Тоня еще не закончила песню, как в комнату, шаркая туфлями, вбежала мать девушки. Вбежав, она, задыхаясь, сказала:

— Немцы приехали… Машина остановилась у дома…

Партизаны повскакали с мест. Тоня побежала вслед за матерью на кухню.

Тотчас вернувшись назад, Тоня сказала:

— Немцы… Человек двадцать в машине… Сюда идут…

Партизаны схватились за револьверы. Подбежав к окну, Тоня сказала:

— Выбейте раму… Скорей… Бегите по огороду… Через пруд… К лесу…

Василий Иванович с силой распахнул раму, и партизаны стали выскакивать на огород. Василий Иванович сказал Тоне:

— Тонечка, давайте с нами… Скорей…

Девушка покачала головой, сказала:

— Нет… Не могу же я оставить маму…

Послышались солдатские шаги в соседней комнате.

На пороге появился гитлеровский ефрейтор. Василий Иванович выстрелил в него. И вслед за этим выстрелил вторично, уложив второго солдата, который стоял за ефрейтором.

Толкнув Василия Ивановича к окну, Тоня сказала:

— Бегите же… Не медлите… Они схватят вас…

Василий Иванович прыгнул на огород. Побежал вслед за партизанами. Фашисты еще не ориентировались в обстановке, и партизаны выиграли несколько минут. Они бежали теперь по тонкому льду пруда. Лед звенел и ломался под ногами, но партизаны благополучно миновали этот опасный участок.

Гитлеровцы не рискнули бежать по льду и, потоптавшись на берегу, кинулись за партизанами стороной, стреляя в них из автоматов. Добежав до перелеска, они остановились, не рискнули идти в темноте по неизвестной местности.

Остановились и партизаны. Василий Иванович угрюмо сказал:

— Эх, надо было Тоню уговорить идти с нами. Ведь осталась девушка у фашистов в лапах.

Товарищи сказали:

— Она не пошла бы без матери. А где же было время уговаривать старуху?

— Все это так, — сказал Василий Иванович. — Она и мне ответила, что не пойдет. Но все-таки надо было что-то сделать… Погодите, я сейчас вернусь, попробую дойти до ее дома.

Товарищи силой стали удерживать Василия Ивановича. Сказали ему: «Пользы не принесешь, а погибнешь ни за понюшку табаку».

Василий Иванович согласился с этим. Пошел с товарищами.

Устроились в землянке, в которой стояли раньше. Два дня Василий Иванович угрюмо молчал. Наконец сказал, что надо бы разведать — как обстоят дела в деревне.

Пошли два разведчика. Принесли нехорошие вести. Сказали, что гитлеровцы увезли с собой Тоню и ее мамашу.

Еще прошло несколько дней, и партизаны узнали, что нацисты убили Тоню. Тяжело воспринял это известие Василий Иванович. Сказал:

— Да, я так и думал. Как могло быть иначе.

Прошло еще несколько дней. Партизаны стали бывать у деда Пахома. Тот любовно встречал своих старых друзей, но обижался, что Василий Иванович к нему не заходит. Партизаны передали Василию Ивановичу эту обиду, и тот с неохотой пошел однажды к старику. Дошел с товарищами до Тониного дома. Увидел пустой дом. Не пошел дальше. Присел на крылечко, задумался.

Стали товарищи уговаривать Василия Ивановича. Все-таки не пошел. Сказал, вздохнувши:

— Не пойду к старику. Неловко мне к нему идти, и на душе темно. Вспомнилась мне Тоня, голосок ее тонкий, песня «Средь полей широких». Погибла девушка из-за нас.

Партизаны пошли к Пахому без Василия Ивановича. Рассказали старику об его переживаниях. Пахом нахмурился. Надел зимнее пальто. Пошел к крылечку, где остался Василий Иванович. Нашел там его в задумчивой позе. Сказал ему сердито:

— Негоже, товарищ, иметь такое поведение.

Василий Иванович ответил Пахому:

— Обиды не строй на меня, старик. Просто я, понимаешь, жалею девушку. Не выходит она у меня из головы. Погибла из-за нас.

Дед Пахом сказал Василию Ивановичу:

— Я и сам бесконечно жалею девушку. Ведь они, мерзавцы, не дали ей тихой смерти. Требовали сказать — кто да кто был у нее. На это она им ответила: «Были свои, русские, советские люди, а кто — я не намерена вам давать отчет». Мучили ее… Пытали…

Руки Василия Ивановича сжались в кулаки. Он тихо прошептал:

— Ну, они дорого заплатят за нее. Невольно мы — причина ее гибели. Из-за нас, из-за нас погибла светлая девушка Тоня.

Пахом сказал:

— Только ты, Василий Иванович, ошибку делаешь в своем разумении. Не за вас она погибла. Она погибла за советскую власть.

С удивлением Василий Иванович взглянул на старика. Встал с крылечка. Подошел к Пахому. Сказал ему:

— А ведь ты правильно говоришь, дедушка. Не за нас, за советскую власть погибла наша Тоня. Она и без нас поступила бы так же, как подсказывала ей совесть, — помогать своим, идти против гитлеровцев.

Пахом сказал:

— Не вам, так другим она помогла бы в борьбе за свою родину.

Василий Иванович с чувством пожал руку старику. Сказал ему:

— Не думал я, старик, что ты так правильно и мудро умеешь понимать. Душой своей ты настоящий партиец.

Щеки старика зарделись от волнения. Потупив глаза, он сказал:

— Завсегда стремился к этому, но малограмотность не дозволяла.

Василий Иванович вошел в дом вслед за Пахомом. И долгое время оставался у него, любовно с ним беседуя.

19. Вы арестованы, майор

Командир партизанской бригады товарищ С [18]пристально смотрит на стоящего перед ним человека в немецкой шинели. Человека этого привели разведчики. Он направлялся к лесу. Шел по полю в снегу. Разведчики окликнули его, и он, подняв руки, сдался им.

И вот теперь он стоит перед командиром партизанской бригады, вытянув по швам свои руки. Голова его, однако, низко опущена, что не соответствует бравому военному виду молодого человека. Командир говорит ему:

— Значит, вы были командиром Красной Армии?

Щелкнув каблуками, молодой человек торопливо отвечает:

— Так точно. Я командовал ротой. Я бывший лейтенант К. Попал в окружение. И вот теперь нахожусь в этой… школе…

— И что же вы, добровольно пошли в эту диверсионную школу? Или немцы заставили вас идти туда? — спрашивает командир.

Бывший лейтенант К. отвечает:

— Они предложили военнопленным… Да, на добровольных началах… Я рассудил, что в концлагере все равно конец от голода, от болезней. Решил пойти на предложение, с тем чтобы потом, при первом удобном случае, бежать к своим. Но вот прошел год, и я ничего не смог сделать. По-прежнему нахожусь в диверсионной школе.

— Знакомая картина, — задумчиво говорит командир. — И что же вы теперь хотите? Зачем вы к нам пришли?

Еще ниже опустив голову, К. говорит:

— Скажу откровенно — хочу какого-нибудь конца. Шел к партизанам, чтоб они меня расстреляли.

Товарищ С. улыбнулся, говорит:

— Ну это, знаете, не выход. Да и судить я вас не намерен. Вот отправлю вас самолетом на Большую землю — там дадите ответ командованию Красной Армии.

Бывший лейтенант К. снова щелкает каблуками. Помолчав, командир партизанской бригады говорит:

вернуться

18

Не раскрываю имени командира главным образом потому, что, восстанавливая этот рассказ по памяти, я не уверен — точно ли я описал некоторые детали этого поистине удивительного происшествия.