— Bonne nuit, ma cherie [76], — улыбнулась Анна Степановна, отпуская наконец-таки дочь к себе. Та пожелала матери доброй ночи и вышла.

Трак! Раздался в тишине комнаты тихий звук. Это сломалась костяная ручка веера, что Анна Степановна так сильно сжимала в руке на протяжении всего разговора с дочерью.

Глава 21

Анна Степановна в который раз прошлась из угла в другой угол офицерской. В пятый раз, что она здесь. Она вздохнула. Как можно так долго заставлять ее ждать!

Она бросила взгляд на маленькие часики, приколотые к корсажу. Дорогая вещица, но очень толковая. Их подарил ей Воронин, как будущей belle-mère [77]. Он был таким щедрым по отношению ко всей их семье. Даже Оленьке, самой младшенькой, привез тогда подарки — несколько книг какого-то Скотта. Судя по тому, что та была так рада, этот Скотт тоже стоил немало.

Анна Степановна с удивлением обнаружила, что ждет Анатоля всего три минуты. Ей же показалось, что она приехала сюда уже с полчаса как минимум. Она стиснула руки. Нет, она не позволит, чтобы какое-то глупое увлечение разрушило все, что так щедро предлагала судьба семье Ольховских в лице графа. Как же она радовалась, глядя на то, как попадает под чары красоты ее дочери Анатоль. Счастливый лотерейный билет для любой девицы!

Да, разумеется, Загорский — весьма неплохая партия для Марины. Но стояло два, по мнению, Анны Степановны неразрешимых вопроса: женится ли он вообще на Марине, и примет ли этот брак старый князь. На веку женщины было немало примеров, когда родственники не делали этого, и тогда брак превращался из обещания рая на земле в сущий ад. Да куда далеко ходить — ее собственный брак был таким. А подобного она для дочери не хотела.

Другое дело — Воронин. Богат, знатен, на хорошем счету у императорской семьи. Без старших родственников (есть, правда, две тетки, но они живут под Новгородом, и, судя по всему, особого влияния на судьбу племянника не имеют). Правда, не так красив, как Загорский, и, по мнению Анны Степановны, уж чересчур черняв, но bonté dépasse beauté [78].

Анна Степановна снова вспомнила, как встретила давеча мать Арсеньева в кондитерской monsieur Gruer, куда забежала купить маленьких марципановых пирожных. Она обожала их, а один из кредитов, открытых на имя Ольховских Ворониным в лучших городских торговых заведениях сразу же после обручения с Мариной, позволял теперь вкушать их когда душе угодно. Там она просто лоб в лоб столкнулась с этой важной дамой и не могла не lier conversation [79], в ходе которого выяснила, что в Киреевке дама была всего неделю, а затем уехала в свое собственное имение в Псковскую губернию.

— Я оставила вашу дочь под patronage своего сына и belle-fille [80]. Мне нужно было срочно ехать в имение. Эти немцы-управляющие — все поголовно friponnes [81], так и норовят обворовать… — разглагольствовала Арсеньева старшая, видимо заскучав по общению в деревне. Анна Степановна отключилась на мгновение от ее речи и увлеклась выбором пирожных, изредка кивая головой и вставляя «qu'est-ce que vous dites là! [82]», пока имя Загорского вновь не привлекло ее внимание.

— Князь Загорский? — переспросила она у своей собеседницы. — Я думала, он выехал в ссылку.

— Да уж, хорошенькое дельце! Я всегда знала, что он кончит этим, — возмутилась Арсеньева. — Ну, нет, он был у нас в имении несколько дней. Видимо, заезжал попрощаться. Не думала, что скажу это, но ma belle-fille поступила верно, поселив его во флигеле. Как удачно, что в Киреевке есть такой небольшой annexe [83]! Вот в Дубках такого нет, и так incommode [84]…

Далее Анна Степановна ее уже не слушала, а затем распрощалась, как можно быстрее. В ее голове словно собирались кусочки головоломки в одно единое целое. Марина вернулась сама не своя из деревни — раз. Там был Загорский несколько дней — два. Ее дочь об этом умолчала — три. В этом Анна Степановна убедилась тем же вечером, после концерта в доме Львовых. Лгать матери — страшнейший из грехов, равно как и непослушание… Поведение ее обычно послушной и тихой дочери не шло из головы женщины. Как же он заморочил ей голову, этот Загорский!

Нужен был еще один кусочек головоломки, чтобы прояснить картинку полностью и проверить, не ошибается ли она. Поэтому вернувшись в дом, Анна Степановна первым делом позвонила и вызвала к себе Парамона, седого дворецкого, служившего еще ее отцу. Нет, это тертый калач. Она еще помнит, как помогал он ей в ее истории. Старик всегда был сентиментален. Поэтому ему ни в коем разе нельзя доверять.

— Я только узнала, что мое письмо от прошлой среды не было доставлено с почтой адресату. Это возмутительно! — начала Анна Степановна издалека. — Кто отдает письма почтарю? С кого спрос? Ты же не сам относишь.

Парамон нахмурился.

— Виноваты, барыня. Бориска относит, лакей младшой. Прикажете наказать?

— Сама. Зови ко мне.

Потом все оказалось очень просто. Борису было приказано прежде, чем идти к почтарю или передавать полученную от него корреспонденцию, показывать ее барыне. Она щедро вознаградит его за труды и, разумеется, молчание.

Таким образом, Анна Степановна получила нынче утром письмо Загорского к Марине. Оно потрясло ее до глубины души — такие интимности, пусть даже на бумаге, позволительны только супругам. А фраза «Столько дней и ночей еще впереди до той поры, когда смогу назвать тебя своей супругой во всеуслышание…» заставило ее сердце заколотиться так, что ей пришлось принимать сердечные капли. Сие означало только одно — тайный сговор.

Анна Степановна заклеила аккуратно письмо воском, чтобы не повредить печать Загорского, конверт и самолично отдала его в руки Борису, чтобы письмо направилось далее по назначению. Сама же после долгих раздумий, как ей следует поступить, решилась ехать к Воронину. Записка, посланная к нему в особняк, вернулась обратно с небольшой припиской спустя довольно долгое время — пометка «D'urgence» [85]и убедительность человека Ольховской заставили ее найти адресата даже на службе. И вот она тут, в офицерской Зимнего дворца, куда приехала по его приглашению («…Si vous voulez me parler sans tarder, venez au palais…» [86]).

Анна Степановна услышала, как позади нее открылась дверь офицерской, и резко повернулась к входящему. Воронин (а это был именно он) быстро прошел через комнату к женщине и поцеловал ее руку в приветствии.

— Добрый день, Анна Степановна. Смею надеяться — все здоровы в вашей семье? — он выглядел очень встревоженным, что не могло не обрадовать женщину. — Ничего дурного не случилось?

— Благодарю вас, слава Господу, все в здравии. Что касается второго вашего вопроса, — тут она прервалась и, приложив к губам платок, поспешила опуститься на софу. — Ах, Анатоль Михайлович, даже не знаю, как ответить вам на него…

Анатоль почувствовал, как тревожно сжалось его сердце. Он даже не мог себе представить причину, которая заставила бы Анну Степановну приехать сюда и притом так споро.

— Простите, что побеспокоила вас на службе, — Анна Степановна промокнула уголок глаза при этом. — Но я решительно не знала, что мне делать и кому довериться в этом деликатном вопросе.

— Я подозреваю, этот деликатный вопрос касается Марины Александровны.