— О Господи, я так боялся, что ты не приедешь! — воскликнул он. — Когда уходил поутру, все казалось таким простым, таким реальным, но чем далее шло время, тем все более мне начинало мниться, что это мне привиделось.
Он подхватил ее на руки и, покружив по двору, внес в сторожку. «Совсем, как в старые добрые времена», — прошептал он, перенося ее через порог, и в ее сердце вонзилось острой иглой воспоминание о том времени, что они провели во флигеле Киреевки перед той разлукой. Теперь им предстояло снова разлучиться, только Сергей пока еще не знал об том. Он разливал вино по бокалам, рассказывая со смешком, что Степан уехал на станцию, чтобы заранее отобрать лошадей для завтрашнего отъезда, и Сергею пришлось самому стелить постель и сервировать стол вместо его слуги.
Марина осмотрела эту небольшую комнатку, где всей обстановкой была только большая кровать, стол со стульями, на котором стояла ваза с фруктами и вино. По всему было видно, что эта комната предназначалась вовсе не для лесничего, что сейчас где-то бродил поблизости от сторожки, готовый подать знак, если появиться кто-то чужой. Ему-то принадлежала большая соседняя горница, в которую можно было попасть из сеней. В этой же комнате стояла более изящная деревянная мебель да и кровать была с пухлой периной, явно не для отшельника-лесничего.
— И часто ты бывал тут, в этом maison de rendez-vous [382]? — едко спросила Марина, представив себе отнюдь не приятную картину, которая могла быть здесь, в этой самой комнате, с этим мужчиной, но с другой женщиной. Сергей поднял голову, взглянул ей в глаза долгим взглядом и медленно проговорил:
— Несколько раз и давным-давно, почитай, уж несколько лет назад.
— Или несколько дней?
— Arrêtez! [383]Я не девственником пришел к тебе, не буду отрицать. У меня были женщины и до тебя, и, увы, вынужден признать, и после. Но ведь и ты была не только в моих объятиях, — он прикрыл глаза на мгновение, а потом протянул к ней руки и мягко сказал. — Неужто нам нечего более обсудить, кроме этой темы? Иди ко мне, милая, я так скучал по тебе эти долгие часы, что провел розно.
Марина не хотела думать сейчас ни о том, сколько женщин бывало здесь с Загорским, ни о том, сколько женщин будет в его жизни после нее. Поэтому она вошла в его объятия, где так отчаянно хотела быть сейчас и навсегда. Хотела забыть обо всем, что ждет ее за дверьми этого домика, хотела снова почувствовать себя в раю, который только он мог ей показать. Хотела сохранить эти мгновения для того будущего, что ждало ее без него, такого любимого и родного.
Но когда она лежала после в его объятиях, когда Сергей так интересно рассказывал ей о тех городах, где он побывал и куда намеревался увезти ее, ее вновь охватили сомнения в правильности ее решения, что пришло ей на ум нынче утром. Довольно ли ей сил, чтобы уйти от князя сейчас, когда ее сердце так поет от счастья, а голова идет кругом? Разве не заслужила она стать счастливой рядом с этим человеком, что когда-то взял в плен ее сердце, прожить с ним всю свою жизнь в той любви, что только он мог дать ей?
— О чем ты думаешь? — прошептал Сергей, целуя ее в висок. — Ты такая тихая нынче. Что-то случилось?
— Нет, ничего, — тихо ответила Марина. — Просто мне страшно. Мне очень страшно нынче. Оставить все, поставить крест на репутации и честном имени…
— Другого выхода нет, увы. Я передумал все варианты, и этот единственный верный, — Сергей помолчал немного, а потом признался. — Я нынче писал к Анатолю.
Марина резко села в постели и с ужасом уставилась на него.
— Что ты сделал?! О Боже, зачем? Ведь теперь уехать и вовсе невозможно!
— Я не могу вот так, крадучись! — ответил ей в тон Сергей, тоже садясь в постели. — Я был обязан написать к нему и объясниться. Разве он не заслуживает этого? Не опасайся его препон — письмо придет лишь третьего дня с утренней почтой, а до этого момента мы будем уже в дороге.
— Это невозможно, — покачала головой Марина. Вот и свершилось, подумала она. Ничего не надо решать — все уже решено за нее. — У нас нет бумаг на дорогу, и ты не дал нам времени их сделать.
Сергей поднялся с постели и достал из дорожного саквояжа, что стоял тут же в комнате на стуле бумаги. Потом протянул их Марине.
— Вот подорожные и паспорта. Разумеется, они не наши имена, нас так быстро схватят. Поедем сначала в Петербург и заберем твою дочь тайно. А после пустимся до Одессы. Там можно сесть на английский или французский парусник и отплыть в Неаполь, — он рассмеялся, увидев ее потрясенное лицо, когда она просмотрела бумаги. — Да, я приехал сюда подготовленным полностью. Ведь эти празднества — мой единственный шанс заполучить то, что я так страстно желаю — тебя.
Сергей схватил ее за руку и подтянул к себе, принялся целовать, и она обняла его, охваченная страстью, что тут же забурлила в ее венах, выпустив бумаги из рук. Как можно отказаться от этого, думала она в то время, как он целовал ее в шею, легко прикусывая губами нежную кожу, заставляя ее тело выгибаться навстречу его ласкам. Разве можно от этого отказаться?
— Что, если я вдруг окажусь тяжела? — неожиданно вырвалось у Марины после, когда Сергей курил в открытое оконце (здесь даже окошко было на петлях, в этой «сторожке лесника»!), опершись плечом о стену. — Вдруг после выяснится, что я жду дитя от своего супруга? Ведь всякое может случиться.
Он лишь пожал плечами в ответ, не отрывая своего взгляда от листвы за оконцем.
— Дети всегда в радость. К тому же, я уже буду воспитывать дитя Анатоля, ты забыла? Так в чем разница — один или два, — он вдруг задумался, и сердце Марины ухнуло куда-то вниз. Ей показалось, что он догадался о причине, по которой она задала ему этот вопрос. — Но будет, конечно, гораздо тягостнее, если ты окажешься тяжела ребенком мужского пола. Ни один мужчина никогда не позволит другому воспитывать своего наследника. В этом случае, нам придется что-то решать — либо отдать дитя Анатолю, (нет, не смотри на меня так возмущенно!), либо жить довольно долго, возможно, всю жизнь под чужими именами, чтобы у нас это дитя не отобрали.
Марина устало прикрыла глаза. Всю жизнь в бегах! Отказаться от своего родового имени! Готова ли она принять от Сергея такую жертву? Готова ли допустить, чтобы он пошел на нее?
— Кстати, ты так и не поведала мне ничего о своей дочери, — внезапно проговорил Сергей от окна, и Марина порадовалась, что он стоит к ней спиной сейчас. Он застал ее своим вопросом врасплох, и она не смогла сдержать эмоций, что тут же всколыхнулись в ее душе. — Как ее имя? Какая она? Расскажи мне о ней.
Марина поколебалась немного, но потом все же заставила себя разлепить пересохшие от волнения губы и произнести:
— Она — маленькая озорница. Любит проказничать, хлебом не корми. Бедная Агнешка, ей уже совсем не справится с ней. Даже француженка не всегда способна обуздать порывы моей дочери к озорству! — Марина улыбнулась, вызвав в памяти лицо ее маленькой дочки. — А как она театральничает! Ты бы видел, какое лицо она строит, когда ее поймают на проказах! Сама невинность! И как такую наказать за проказы? Юная кокетка.
— Она схожа с тобой чертами?
— В ней часто находят мои черты, — уклончиво сказала Марина. Не могла же она сейчас сказать ему, что в основном, ее дочь схожа с ним самим — тот же цвет глаз, овал лица, мимика?
— Тогда я легко смогу полюбить ее, — улыбнулся Сергей, по-прежнему не поворачивая к ней головы, а она упала лицом в подушки и прикусила уголок наволочки, чтобы не закричать во весь голос от боли. О Боже, как же тягостно сейчас ей, как тягостно!
— Что с тобой? — на ее обнаженное плечо вдруг легла мужская ладонь. — Что с тобой, милая? Скажи же мне, — он развернул ее к себе лицом, пристально вгляделся в ее черты. — Ты переменила свое решение? Ты желаешь остаться… с ним? Не молчи, не держи в себе. Скажи мне, и я пойму. Я не буду тебя винить — на то, что мы задумали, нужна решимость, невиданная отвага для женщины.