Каким чудом в подобной ситуации мог Аниан получить письмо от Аэция?..

И тем не менее он его получил. Заручившись поддержкой Торизмонда, Аэций рассчитывал подойти к Орлеану 20 июня. Невероятно! Для этого Аэций должен был разделить свои легионы таким образом, чтобы они могли параллельно перейти через Луару по всем имевшимся мостам и затем соединиться вновь, да еще выставить один легион или сильный отряд, чтобы очистить южный берег от аланов.

Значит, надо было любой ценой продержаться до 20 июня, до подхода Аэция.

Увы, масло закончилось, снаряды на исходе, вода тоже. Теперь все труднее гасить пожары, стены начинают разрушаться под непрестанным обстрелом катапульт.

На закате 20 июня Аниан, убедившись, что Аэций не пришел в условленное время, запросил Аттилу через герольда о переговорах. Встреча была назначена на пять часов утра.

Аниан вышел через северные ворота без охраны. Его сопровождали только несколько дьяконов. Аниан не облачился в епископские ризы, возможно, из опасения разделить судьбу Никасия. Его ждал Онегез, пеший и без доспехов, в окружении немногочисленной охраны. Он проводил епископа к Аттиле.

Аниан первый приветствовал вождя гуннов, но тот встал и усадил гостя. По свидетельству аббата Миня, опиравшегося на древние свидетельства, беседа длилась ровно двадцать минут.

Аниан, как потом он сам рассказывал, попросил, не веря в благосклонный ответ, снять осаду в обмен на то, что орлеанцы поклянутся не участвовать в войне против Аттилы. «Они уж точно не смогут в ней участвовать, если я велю сбросить их вниз с городских стен», — ответил Аттила.

Аниан предложил себя и своих священников в заложники, если Аттила согласится не вступать в город. «А кто же останется перевязывать раны?» — последовал ответ.

Аниан не хотел повышать тона:

— Каковы же ваши условия?

— Безоговорочная капитуляция.

— Не думаете ли вы, что епископ, отвечающий за свою паству, может на это согласится?

— У вас нет выбора.

— Напротив, пока что есть. Мы можем продолжить борьбу.

— Если бы могли, вас не было бы здесь.

— Я могу подождать прибытия подмоги.

— Вы ждали ее, и теперь находитесь здесь, потому что знаете, что к вам не придут на помощь.

— Я взываю к вашему милосердию.

— На этот раз вы поступаете разумно.

— Что это значит?

— Увидите.

— Император, я верю вам.

— Быть может, напрасно.

— Нет. Я открою ворота. Не вылетит ни одна стрела. Никто не станет сопротивляться. Я прошу вас никого не убивать. Вам не найти богатой добычи, поскольку мы действительно истощены. Не допускайте грабежей и тем более поджогов. Все, что вы захотите взять, вам будет отдано. Не забирайте священных сосудов, ибо мой Бог вам этого не простит. Отпустите меня, и через час все ворота будут открыты. Войдя в город, вы увидите, что все наше оружие брошено на землю.

— Вы только что спасли ваш город. Можете идти.

Около шести с половиной часов утра до Аттилы донеслось пение псалмов — как тогда в Париже, но при сколь различных обстоятельствах!

Ворота были открыты, все сразу. Но Аттила не входит. Он выступает с речью перед войсками, отдает приказы. Баллисты и катапульты приведены в походное положение и готовы к отправке на север, осталось только определить мосты для перехода через Луару. Лишь к полудню особые команды с повозками вошли в город собрать оружие осажденных, сваленное в кучи у ворот. Позже по пустынным улицам прошли артиллеристы, спешившие завладеть баллистами орлеанцев. К их великому сожалению, большая часть техники была установлена так, что исключалась всякая возможность ее транспортировки. Несколько мобильных машин передали Эдекону.

Около пяти часов вечера Аттила объявил через герольда, что намерен посетить город. Его сопровождал эскорт из одной-двух тысяч всадников, которые оставили коней у ворот под немногочисленной охраной. Епископ ждал Аттилу на пороге храма.

На площади были собраны сосуды, посуда, амфоры и бурдюки. По указанию Аттилы все это было перевезено людьми Берика в лагерь. В это время специальные команды ходили по домам, нигде не встречая сопротивления, и забирали драгоценности, деньги и дорогие ткани. Собрав добычу и уложив ее на телеги, пригнанные горожанами на площадь, гунны оставили Орлеан. Аттила и его эскорт в этот раз уходили последними. Аггила приказал коменданту гарнизона, чтобы городские ворота оставались открытыми.

22 июня весь день шел дележ добычи, с соблюдением полного порядка и под контролем начальников. Лучшую часть отдали союзникам: гунны не возражали, а союзники были польщены. Остаток дня и вечер прошли во всеобщем веселье и, разумеется, пьянстве. Никто даже не пытался вернуться в город.

Победу отпраздновали с таким размахом, что весь следующий день, 23 июня, был отведен на отдых. Командиры обсуждали планы дальнейших действий. Выступление было намечено на утро 26 июня. Основные силы должны были подняться по долине Луары до Роанна; там им предстояло разделиться по направлениям на Вильфранш и на Лион и спуститься вдоль Роны. Это позволило бы настигнуть на марше вышедшие из Арля войска Аэция. Другому войску, в состав которого входили гепиды и готы, предписывалось выдвинуться на Тур и Пуатье, подняться по долине Вьены до Лиможа и в окрестностях Перигё, если только на пути не встретятся вестготы, выбрать направление на Тулузу или двигаться к востоку на соединение с главной армией. Все было рассчитано, включая время и места привалов.

Часть добычи на плотах переправили аланам. Хоть они и не участвовали непосредственно в боевых действиях, но, по крайней мере, стояли на страже Луары; теперь им предлагалось продолжить охрану реки в течение всего времени намеченной кампании. Сангибана на месте не оказалось, но его помощник, заявивший, что облечен всеми полномочиями в его отсутствие, принял предложение от имени короля аланов.

К багаудам снова были посланы эмиссары, дабы узнать, будут ли они охранять край в то время, когда гунны уйдут, и воспрепятствуют ли подходу римских войск с севера или с востока? Ответы были даны довольно расплывчатые, но тем не менее сложилось впечатление, что на них можно рассчитывать. Но тут Берику сообщили неприятное известие: Евдоксия, объезжавшего багаудов на востоке Парижского бассейна, обозвали предателем, продавшимся диким захватчикам, тот пришел в ярость, и его закололи.

Во второй половине дня 23 июня, как и было предусмотрено условиями капитуляции Орлеана, довольно сильный отряд гуннов вернулся в город. Онегез прибыл уточнить с комендантом гарнизона условия нейтрализации Орлеана. Договорились, что орлеанцам возвратят часть оружия, необходимого для защиты от возможного нападения разбойных шаек, при условии, что они обязуются не вступать в какие бы то ни было военные формирования римлян. За соблюдением условий останется наблюдать гуннский гарнизон.

И вдруг послышался невообразимый шум, как будто все разом вскрикнули от удивления или страха. Онегез поспешил подняться на стену. Аттила выбежал из шатра. Невероятно, но факт! На горизонте все отчетливее виднелась огромная армия, надвигавшаяся на город с севера! Еще одна показалась с западной стороны! Аэций и Торизмонд!..

Началась невообразимая неразбериха. Баллисты и катапульты были слишком далеко, чтобы ими воспользоваться сейчас, более того, их мог захватить противник. Предстояло прорываться через живую стену вражеских воинов. Аэций неизбежно окружит весь лагерь подковой, прижав к реке. Аттила знал, что численный перевес на его стороне, но он оказался в наихудшем для него положении — положении осажденного, на него напали. Audaciores sunt semper…

К своему великому удивлению, он увидел, что уже соединившиеся вражеские армии не спешат охватывать гуннов кольцом, как он предполагал. Напротив, можно было даже предположить, что они намерены сами стать лагерем!.. Аттила сообразил: войска утомлены долгими и быстрыми переходами. Наконец-то повезло!

В его распоряжении были две возможности: переправить на другой берег пехоту на плотах и лодках Сангибана, а конницу пустить вплавь, или же на рассвете следующего дня бросить на врага заведомо обреченный отряд, что позволит вывести по обе стороны основные силы.