Изменить стиль страницы

18 сентября (1 октября по старому стилю) в Москве у актрисы Ольги Высотской родился от Гумилёва сын, которого она назвала Орестом. Ему суждено было продолжить род поэта и довести его до наших дней. Почему Николай Степанович не встретился со своей возлюбленной и почему не сделал попыток разыскать сына — вот загадка, которая мучила Ореста Николаевича, носившего фамилию матери — Высотский, на протяжении всей его долгой и нелегкой жизни.

Африка не отпустила поэта, хотя он больше туда не попал. Он будет мыслями возвращаться к ней до конца жизни. Кто знает, о чем думал Гумилёв перед смертью, сидя в большевистской камере. Возможно, он бредил Африкой, как бредил ею в Марселе другой поэт Артюр Рембо, умирая в местном госпитале. Ведь Рембо много лет провел в Абиссинии, куда он сбежал из надоевшего ему Парижа, оставив ради этого навсегда даже поэзию. В этом они были разными. Гумилёв, как и Рембо, любил Абиссинию, но остался верен поэзии до последнего мгновения своей жизни.

Глава XIII ИТАЛЬЯНСКАЯ РАПСОДИЯ

Еще в тиши парижских библиотек, изучая историю Римской империи в Сорбонне, Гумилёв мечтал побывать на овеянной легендами земле древних гладиаторов. Но из-за отсутствия денег он так и не совершил этой поездки.

Италия давно стала своеобразной Меккой для русских поэтов. Многие путешествовали по Апеннинскому полуострову и оставляли свои впечатления в очерках и стихах. И не всегда они носили восхищенный оттенок. Так, один из лучших русских лириков XIX века — Афанасий Фет — писал о ней без особого восторга:

Италия, ты сердцу солгала!
Как долго я в душе тебя лелеял, —
Но не такой мечта тебя нашла,
И не родным мне воздух твой повеял.

Оставил стихи об Италии и любимый поэт Гумилёва — Федор Тютчев. В начале XX века там побывали Валерий Брюсов и Александр Блок. Вернувшись из погружения в мир Античности, они написали циклы стихотворений, посвященных прекрасному и магическому полуострову. Гумилёв с упоением читал стихи своего учителя и с любопытством итальянские опыты Блока. Итальянские стихи самого Гумилёва были в ту пору путешествием в мир романтических снов прошлого, окрашенного образом таинственного Императора Каракаллы.

Теперь вернусь в весну 1912 года. Тогда планы молодых супругов совпали. Анна Андреевна согласилась на совместное путешествие: ей казалось, что она сможет хорошо отдохнуть.

После парижской поездки к Модильяни Анны Андреевны, о чем знал Николай Степанович, отношения между супругами стали более холодными. Гумилёв вел себя подчеркнуто вежливо, но от былой юношеской страстной любви не осталось и следа. Через много лет Ахматова скажет о своей поездке в Италию и об их отношениях: «Не знаю почему… Должно быть, мы уже не так близки были друг к другу… Я наверное дальше от Николая Степановича была…»

Античный мир, следы которого жаждал отыскать Гумилёв, для нее не был таким желанным. Анна отправлялась в поездку просто развеяться.

За несколько дней до отъезда Николай Степанович привез жене из Санкт-Петербурга подарок — книгу Гюстава Флобера «Мадам Бовари», чтобы ей в дороге не было скучно. Однако Анна Андреевна так увлеклась чтением, что не заметила, как прочитала ее еще дома.

3 апреля поэт вместе с Анной Андреевной выехал из Царского Села. На вокзал в Санкт-Петербурге их пришли провожать друзья — Евгений Зноско-Боровский и Михаил Кузмин. Супруги отправились на поезде по маршруту Санкт-Петербург — Вержболово — Берлин — Лозанна — Уши и только после этого попали в итальянский город Оспедалетто. Здесь они провели целую неделю, отдыхая на вилле у родственников поэта Кузьминых-Караваевых. Наверняка разговор зашел и об умершей недавно в Италии Машеньке Кузьминой-Караваевой. Может быть, под впечатлением печальных разговоров и родились у Анны Андреевны строки:

Слаб голос мой, но воля не слабеет.
Мне даже легче стало без любви.
Высоко небо, горный ветер веет,
И непорочны помыслы мои…

(«Слаб голос мой, но воля не слабеет…», 1912)

Гумилёв не написал в имении Кузьминых-Караваевых ничего. Он планировал будущий маршрут поездок. Из Оспедалетто супруги направились на побережье Лигурийского моря в североитальянский город Геную. Николай Степанович знал, что в древности на этом месте жили племена лигуров, которые в III веке до н. э. были покорены римлянами, что генуэзцы принимали активное участие в Крестовых походах. Генуя владела многими колониями, в том числе и в Крыму. Потом, в 1797 году, Наполеон Бонапарт сделал Геную столицей Лигурийской республики.

Город-порт был живописно разбросан на склонах морской бухты. Здесь располагались старинные виллы и палаццо XVI–XVII веков и даже более древние архитектурные памятники, такие, как церковь Санта-Мария ди Кастелло XI века и величественный замок Кастелло Макензи, стоявший на возвышенности. Но особенное внимание поэтов привлек дворец правителей Генуэзской республики — палаццо дожей.

Анна Андреевна быстро уставала, и поэтому долгие часы Николай Степанович подолгу бродил по улицам города один. Однажды он забрел в палаццо Reale. За окном дворца — море, море на картинах — разве могло все это оставить романтика равнодушным? Что ему все эти виллы и палаццо, когда страсть свободной стихии бушует и в жизни, и в искусстве! Известно, что романтика моря была у Гумилёва в крови и острая радость сопричастности продиктовала ему строки о той далекой от него загадочной жизни морских скитаний и случайных таверн:

В Генуе, в палаццо дожей
Есть старинные картины,
На которых странно схожи
С лебедями бригантины.
Возле них, сойдясь гурьбою,
Моряки и арматоры
Все ведут между собою
Вековые разговоры.
С блеском глаз, с усмешкой важной.
Как живые, неживые…
От залива ветер влажный
Спутал бороды седые…

(«Генуя», 1912)

Поэт полон жизненных сил, он жаждет понимать и постигать прекрасный мир. Он смотрит на Италию глазами человека, который ждет рождения новой жизни. Известно, что в это время его жена ждала ребенка.

Блок посетил Италию ровно за три года до приезда Гумилёва (14 апреля 1909 года) совершенно с другим настроением. 2 февраля 1909 года у жены Блока родился сын Митя, но ему суждено было прожить всего восемь дней. Путешествие Александра Александровича по Италии (а он побывал в Венеции, Равенне, Флоренции, Сеттиньяно, Перуджии, Ассизи, Фолиньо, Сполето, Орвьетто, Сиене, Пизе, Марино де Пизо и Милане) напоминало одни большие поминки. Блок часто думал о смерти и видел все в мрачных красках. 15 мая во Флоренции он записал в своем блокноте: «По вечерам… По утрам — тише воды, ниже травы. Всю жизнь все равно не перескучаешь. Звонки и хрипы автомобилей — ведь это все от отчаянья — назло. Такими сотворил их Город. Скоро он задушит нас всех… Выхожу из кафе — автомобильное сипенье. Повозка. Люди везут труп на рессорах. Впереди человек с факелом. Провезли через площадь Duomo и заперли ворота. Сейчас — вытащили, волочатся мертвые ноги, раздевают. Такова Флоренция с другой стороны. Это — ее правда. Никто из следующих прохожих не знает, что за этими воротами — раздетый труп. Мигают фонари». Сколько тоски в этих строках! Она уже поселилась в сердце прекрасного русского поэта и не оставляла его до гробовой доски.

Безысходностью дышат строки Блока, записанные им в ночь с 11 на 12 июня 1909 года в Марино де Пизо: «Проснувшись среди ночи под шум ветра и моря, под влиянием ожившей смерти Мити, от Толстого и какой-то давней, вернувшейся тишины, я думаю о том, что вот уже три-четыре года я втягиваюсь незаметно для себя в атмосферу людей, совершенно чужих для меня, политиканства, хвастливости, торопливости, гешефтмахерства. Источник этого — русская революция, последствия могут быть и становятся уже ужасны… Италии обязан я, по крайней мере, тем, что разучился смеяться. Дай Бог, чтобы это осталось…»