Стихотворение ценно биографической основой. Поэт скучает по оставленной и далекой России, и воображение подсказывает ему фантастические сюжеты. Он готов рисковать, чтобы испытать чувство страха, вползающее медленно в душу, и победить его презрением к смерти. Река Уэби и в самом деле могла поглотить поэта. Об этом вспоминала его сестра: «…подошли они к реке Уэби. Вместо моста была устроена переправа таким образом: на одном берегу и на противоположном росли два дерева, между ними был протянут канат, на котором висела корзина. В нее могли поместиться три человека и, перебирая канат руками, двигать корзину к берегу. Н. С. очень понравилось такое оригинальное устройство. Заметив, что деревья подгнили или корни расшатались, он начал сильно раскачивать корзину, рискуя ежеминутно упасть в реку, кишащую крокодилами. Действительно, едва они вылезли из корзинки, как одно дерево упало и канат оборвался». Может быть, именно этот случай и послужил Гумилёву толчком для написания его «Африканской ночи».
21 мая экспедиция Гумилёва выступила в поход в Джиджигу по африканской саванне. Им предстояло одолеть территорию, занятую сомалийскими племенами. Местные аборигены во многом еще сохранили древние языческие поверья и обряды. Например, поклонялись духу-хранителю (аулии), который жил в дереве.
Интересно, что, когда Гумилёв уже собрал большое количество экспонатов и преодолел многие опасности нелегкого путешествия, сработала бюрократическая машина Академии наук. 22 мая прошло заседание историко-филологического отделения академии, на котором было вынесено решение: «Положено сообщить о командировке Н. С. Гумилёва в Правление для зависящих распоряжений». Решение было принято в ответ на прошение за № 217 академика В. В. Радлова, в котором он писал: «В историко-филологическое отделение Императорской Академии наук. Прошу разрешения Отделения на командирование Н. С. Гумилёва в Африку для обследования племени галласов и собирания среди них коллекции и вместе с тем прошу на связанные с этим расходы ассигновать пока 600 рублей…»
4 июня 1913 года Н. Гумилёв и Н. Сверчков вышли в путь из Харара. В дневнике Н. Гумилёв записал: «Вышли в 12 через Тоамские Ворота. Остановились у дома Нагадраса, по приглашению мальчика-переводчика зашли попрощаться, затем удрал Абдулай, а мы пошли на землю Горикьяна. Переночевали, поужинав курицей и китой в прованском масле, которая чудесна». Вначале Н. Гумилёв направился с экспедицией по дороге на Дире-Дауа. Оттуда пошли на запад в сторону Чэрчэрских гор к реке Уаби, переправились на правый берег, зашли в город Гинир.
Несколько дней путешественники добирались до Ганами, и Гумилёв делает теперь краткие записи в своем дневнике: «Вышли в 11. Утром Коля собрал много насекомых. Дорога прямо на запад, та же, что и в Дире-Дауа. Много трещин в дождливое время рек. Вначале дорога совсем красная, потом река Амаресса, озеро Оромайя и Адели, оба соленые. Забавное запрещение стрелять птиц. Мул хромает, я шел почти все время пешком. По обе стороны были поля маиса и изгороди молочаев, кое-где посеяна трава… Вышли в 10, ост<ановились> в пять; первую половину на юг, вторую — на запад; в половине пути видели Гара Мулета к северу километров 15 от нас; пробивались сквозь заросли молочаев, рубя их; дорога была завалена колючками, во многих местах местность — деша; рощи древовидные молочаев, редкие поля дурро; остановились у реки Уотер (ручья) подножия горы Голя; убили утку, ночью стреляли по гиенам. Страна называется Мета, начальник кньязмач Уолде-Мариам Абайнех с 1000 солдатами… Начинаются леса; мы прошли гору Голя и остановились на горе Уалджира; ссора с герезмачем Кайлю и судья…»
В один из дней этого похода экспедиция Гумилёва добралась наконец до селения Беддану и остановилась на отдых у дяди переводчика Фасики — герезмача Мозлекие. Здесь уставших от перехода путешественников запечатлел за обедом, видимо, сам Фасика. Гумилёв был в белой рубахе. В своем дневнике поэт отмечает: «Были в гостях у жены герезмача; обед в английской палатке, беседа; русский доктор; дитя и падчерица (из сказок Гримма)». После отдыха на следующий день экспедиция вновь двинулась в путь.
11 июня Н. Гумилёв и Н. Сверчков — в Ганами. В дневнике поэт записывает: «Шли 6 часов на юг; пологий спуск в Аппия; дорога между цепью невысоких холмов; колючки и мимозы… Отбились от каравана; решили идти в город; поднимались над обрывами полтора часа; спящий город; встречный вице-губернатор доводит до каравана и пьет с нами чай, сидя на полу. Город основан лет тридцать назад абиссинцами, называется Ганами (по-галласски Утренитб, т. е. Хороший); в нем живет начальник области фитаурари Асфау с 1000 солдатами гарнизона; домов сто. Церковь святого Михаила; странные камни с дырами и один на другом; есть даже три друг на друге. Один напоминает крепостцу с бойницей, другие сфинкса, третьи циклопические постройки. Тут же мы видели забавное приспособление для дикобраза (джарта); он ночью приходит есть дурро, и абиссинцы поставили род телеграфной проволоки или веревки консьержа, один конец которой в доме, а на другом повешено деревянное блюдо и пустые тыквы. Ночью дергают за веревку, в поле раздается шум, и джарт убегает. В дне пути к югу есть львы, в двух днях — носороги».
После 11 июня в дневнике Гумилёва было сделано несколько записей под номерами 9–13: «Вышли в 12 часов дня. Большой и нетрудный спуск. Деревни все реже и реже. Начинается барха (пустыня) и кола. Высокие молочаи и мимозы. Дикая кошка, индюки, леопард. Прошли воду, остановились в пустыне в 5 часов. В маленькой деревушке, которую мы прошли, таможня. Чиновники бежали за нами и не хотели принять разрешения, требуя такого от нагадраса Бифати. „Собака не знает господина своего господина“. Мы их прогнали… Вышли в 6 часов. Жара смертельная. Ашкеры бунтуют. Успокаиваю их обещанием кормить их в пустыне. Идем среди колючек. Потеряли дорогу. Ночь без воды и палатки. Боязнь скорпионов…»
14 июня путешественники были в галласском поселке: «Вышли в 6 часов. Шли без дороги. Через два часа цистерна с проточной водой. К 11 часам разошлись искать дорогу; все колючки, наконец условный выстрел. Пришли к галласской деревне. Стали просить продать молока, но нам объявили, что его нет. В это время подъехали абиссинцы (два конных, пять слуг) ашкеры Ато Надо, которые просились ехать с нами в Ганами. Они тотчас вошли в деревню, проникли в дома и достали молока. Мы выпили и заплатили. Галласские старухи были очарованы. Абиссинцы не пили, была пятница, они старались для нас и, отыскивая нас по следам, заехали в эту трущобу. Мы не знали дороги и схватили галласа, чтобы он нас провел. В это время прибежали с пастбища мужчины — страшные, полуголые, угрожающие. Особенно один, прямо человек каменного века. Мы долго ругались с ними, но наконец они же, узнав, что мы за все заплатили, пошли нас провожать и по дороге, получив от меня бакшиш, благодарили, и мы расстались друзьями. Остановились в 4 часа утра у воды. Вечером история. Накануне у нас пропал бурнус, и по абиссинскому обычаю мои ашкеры должны были платить за него. Они пересмотрели все свои вещи и, наконец, принялись за вещи приставшего к нам по дороге ашкера, отбившегося от своих хозяев, Нагода Шангаля. Тот пришел жаловаться к нам и предлагал идти к судье. Ему резонно поставили на вид, что в бархе судей нет; и в то время как одни его держали, другие вспороли его мешок. Первой вещью там оказался наш бурнус. Вор хотел бежать, его схватили и связали. Пришедшие наши друзья-абиссинцы ссудили нам кандалы, и вора заковали. Тогда он объявил, что у него украли 6 талеров. Мне следовало платить, и я объявил, что раскладываю эти деньги на своих ашкеров. Тогда вора обыскали и нашли деньги в его платье. Это всех возмутило».
И снова дорога. 15 июня в дневнике появляется запись: «Вышли в 6 часов. Часам к 11 покупали масло у начальника деревушки (города). Купили подойник. В доме живут телята и верблюжата. Потом долго не могли найти воды и шли до 4,4 ч. Всего десять часов. Устали страшно. Купались в цистерне аршин глубиной. Заснули на камнях без палатки, ночью шел дождь и вымочил нас».