Решив отомстить, Оусли вооружился пистолетом и, встретив Смарра на улице, дважды выстрелил в него с четырех шагов. Твен рассказывает, что на грудь умирающего положили старинную библию, которая, не давая ему дышать, увеличила его мучения и ускорила агонию. Сэму было тогда девять лет. Как и все обитатели Ганнибала, он долго жил воспоминаниями об этом убийстве. Иногда по ночам ему казалось, что он задыхается под давящей тяжестью огромной книги.

Оусли был привлечен к суду лишь год спустя. Богатство и связи помогли ему избежать тюремного заключения. Суд оправдал преступника, и друзья привезли его из соседнего городишка, где происходил процесс, с восторженными криками. Твен рассказывает в своих «Деревенских жителях, 1840—43», что общественное мнение заставило Оусли вскоре покинуть Ганнибал. Однако имеются данные, что и семь лет спустя он преспокойно продолжал вести там свои торговые дела.

Это не единственный случай убийства в Ганнибале за годы детства и юности Твена. Через городок с его сравнительно крупным речным портом тысячи переселенцев направлялись дальше на запад, к Тихому океану, а это создавало обстановку ажиотажа, нервозности.

Переселенцы на Дальний Запад стали особенно часто появляться в Ганнибале к концу 40-х годов, после захвата американцами — в результате войны с Мексикой — новых огромных территорий в западных областях континента и открытия знаменитых калифорнийских золотых россыпей. Надо сказать, что Ганнибал не только служил важным перевалочным пунктом на пути в Калифорнию, но и сам поставлял немалое количество переселенцев в районы Дальнего Запада. В апреле 1849 года местные газеты писали, что улицы Ганнибала переполнены повозками, в которых переселенцы надеются добраться до Калифорнии. Среди людей, отправившихся тогда на Запад, было около восьмидесяти обитателей городка. Уехали местный врач, аптекарь, муж учительницы, редактор газеты. В начале 50-х годов численность населения графства Марион, в которое входит и городок Ганнибал, уменьшилась на несколько сот человек — и все за счет эмиграции в Калифорнию.

В Ганнибале росла преступность. Сэму Клеменсу неоднократно приходилось видеть, как жажда наживы и спиртные напитки, которыми переселенцы глушили страх перед неизвестностью, превращали иных из них в диких зверей. Чуть ли не с каждым пароходом — а ежедневно у ганнибальской пристани останавливалось с полдюжины речных судов — в городок прибывали шулера, воры, мошенники, искавшие простаков с деньгами в местных «кофейных домах».

В Ганнибале были молодые люди, разгуливавшие с пистолетами в руках и охотно пускавшие их в ход. Сэм видел, например, как один из братьев Гайдов уперся коленом в грудь своего деда, а другой пытался его пристрелить. Но пистолет дал осечку. Однажды после целого дня, проведенного за городом, мальчик забрался в контору отца, служившего тогда по судебному ведомству, и при лунном свете различил на полу очертания человеческой фигуры — это был убитый с глубокой раной на груди. Его принесли с улицы.

Сэму было уже четырнадцать лет, когда ему довелось стать свидетелем нападения некоего Линдли, «незнакомца из Иллинойса» (так значилось в опубликованной вскоре газетной заметке, возможно вышедшей из-под пера будущего писателя), а также друзей «незнакомца» на дом, где проживала старуха с молодой дочерью. Защищая свою дочь, старуха взяла ружье и уложила Линдли на месте. Примерно тогда же он видел, как «молодой переселенец в Калифорнию» был зарезан своим пьяным товарищем.

Воды Миссисипи частенько выносили на берег трупы неизвестных людей. Капитаны речных пароходов редко останавливали свои суда, когда кто-либо оказывался за бортом. Нельзя сказать, что человеческая жизнь на Миссисипи ценилась дорого.

То безрадостное и отвратительное, что характерно было для жизни взрослых обитателей Ганнибала, находило отклик и в мирке детей. Ни в одной из опубликованных книг Твена о Томе и Геке не найти детского образа, в котором было бы что-либо общее с сыном негроторговца Биба. Но Генри Биб реально существовал в Ганнибале. Он был сыном зажиточного человека и всюду хвастал своим нарядным костюмом, а также санками, привезенными из самого Сент-Луиса. Но, конечно, не только по этой причине писатель в письмах к другу детства Боуэну и в повести «Таинственный незнакомец в Ганнибале» (еще не увидевшей свет) дает волю своей ненависти к Генри Бибу. У этого малолетнего негодяя была дома маленькая бойня, и он свежевал там щенков и котят.

Все это откладывалось в сознании Сэма, мучило его. Ему снились убитые люди и растерзанные животные.

Вообще детство Тома было омрачено ночными кошмарами. Отчасти они были порождены и тем религиозным воспитанием, которое он получил.

Джейн Клеменс не разделяла скептического отношения своего мужа к религии. Ее сыну Сэму не было и восьми лет, когда его мать стала пресвитерианкой. Ласковая, добрая, она тем не менее уверовала в жестокого и мстительного бога. Она внушала эту веру и своим детям, даже такому неисправимому озорнику, как Сэм. В семье часто говорили о муках ада, которые ожидают, грешников после смерти.

Все, что происходило вокруг Сэма, все ужасы жизни в маленьком городке, казалось, имели божественное происхождение. Их придумывало провидение специально для того, чтобы наставить мальчика к лучшей жизни. По ночам ребенок испытывал страх смерти, ощущал над собой существо, у которого нужно вымаливать прощение за всякие «грехи».

Воспоминания об одном случае долго мучили Сэмюела Клеменса.

Пьяный бродяга как-то попросил у него спичек, чтоб закурить трубку. Юноша (Сэму было уже семнадцать лет) дал бродяге коробок. Случилось так, что пьяницу арестовали и посадили в маленькую местную тюрьму. Он поджег солому, на которой лежал, и сгорел вместе с тюрьмой. По сути дела, Сэм ни в чем не был виноват. Но чувствительная совесть, растравленная поучениями пресвитерианцев, долго не давала ему покоя. Сэму становилось не по себе уже при приближении ночи.

Ганнибал не был идиллическим городком. И детство Твена не было идиллией.

Но все же Твен в зрелые годы говорил о поре своего детства с очень теплым чувством не потому только, что детство всегда кажется счастливым временем, а окружавшая писателя действительность уже мало его радовала. В Ганнибале в канун Гражданской войны и в самом деле было что-то привлекательное.

Вспоминая далекое прошлое на склоне лет, когда Америка вступила в эпоху империализма, Твен обоснованно отмечал, что в середине прошлого века в поселениях на Западе еще были заметны кое-какие патриархальные черты. С радостью рассказывал писатель о простоте нравов, царивших до возникновения «золотой лихорадки».

«В годы моей юности, — писал он, — я не помню в наших краях ничего похожего на… обожествление денег или богачей». В наивных стихах и песнях, которые пользовались тогда популярностью среди молодежи, речь, шла, во всяком случае, не о деньгах. Разбойники и пираты, говорит Твен, «бродили по колени в крови», но совершали свои подвиги, чтобы «помочь беззащитным, а не ради денег». Герои «женились по любви, а не для того, чтобы добиться денег и положения»,

В годы юности Твена ему довелось видеть немало добрых и сильных характером людей. Узнал он также о подлинных, а не выдуманных подвигах во имя помощи «беззащитным».

Однажды во время рыбной ловли старший брат Тома Бланкеншипа Бенсон (или попросту Бенс) обнаружил беглого негра. Закон обязывал его сообщить властям о своем открытии. Защитнику беглого невольника грозило всеобщее осуждение, а поимка негра доставила бы ему почести. Наконец, за чернокожего была назначена денежная награда. У Бенса, представителя семьи, члены которой, на взгляд «приличных» людей, являлись воплощением порока, было более чем достаточно оснований выдать беглеца. И все же он этого не сделал. Бенс помог негру спрятаться в болоте, носил ему пищу. Но беглого раба выследили, за ним устроили погоню. Спасаясь от преследователей, негр утонул.

Сэм Клеменс знал об этом факте не только с чужих слов. Как-то раз, когда он и его приятели купались, из воды поднялась по пояс фигура утопленника. Тело, по-видимому, находилось под запутавшимися в зарослях бревнами — их много несет течение Миссисипи — и затем всплыло на поверхность. Мальчики в ужасе убежали.