(«И. С. Аксакову». 1859)
Между прочим, сам Иван Аксаков предложил в заглавии стихотворения заменить свою фамилию ничего не говорящей криптограммой N.N. Алексей Толстой был против. Он писал ему из Погорельцев в Москву 28 февраля 1859 года: «Послание моё печатайте как хотите, но жаль мне будет, если оно появится под литерами N.N. Пожалуй, подумают, что я боюсь обращаться к Вам открыто, потому что Вы под опалой». Дело в том, что правительство запретило издание газеты «Парус», где Иван Аксаков был главным редактором, после первого же номера.
Славянофилы были активными сторонниками отмены крепостного права. Алексей Хомяков даже выразился, что ни о каком правездесь вообще не может быть речи, ибо это — сплошное и наглое бесправие. Однако они видели выход из неприглядной действительности в возвращении к «исходным началам народной жизни». Тот же Хомяков писал в программной статье «Старое и новое»: «Наша древность представляет нам пример и начала всего доброго в жизни частной, в судопроизводстве, в отношении людей между собою; но всё это было подавлено, уничтожено отсутствием государственного начала, раздорами внутренними, игом внешних врагов. Западным людям приходится всё прежнее устранять, как дурное, и всё хорошее в себе создавать; нам довольно воскресить, уяснить старое, привести его в сознание и жизнь. Надежда наша велика на будущее» [51]. Но именно к «исходным началам народной жизни» А. К. Толстой и относился крайне скептически. Его интерес к русской истории диктовался стремлением разобраться в этих «исходных началах».
Особое внимание поэта было привлечено к личности Ивана Грозного. Этот царь вызывал неослабевающий интерес и как историческая фигура, и как психологический феномен, и как политический мыслитель. Действительно, казалось необъяснимым превращение умного, талантливого и просвещённого правителя, каким был молодой Иван IV, когда его вполне можно было бы назвать идеальным монархом, в кровавого тирана. Буйство опричнины по злой воле царя вызывало дрожь. Именно это жестокое время разгула казней и привлекало А. К. Толстого, поскольку в это же время воочию являло себя и человеческое благородство. Смертельная опасность пробуждала самые высокие качества человека. Таков Василий Шибанов — герой одноименной баллады (о ней уже сказано). Менее известно другое стихотворение этого периода — «Князь Михайло Репнин». Очевидно, что художественно оно уступает балладе о бесстрашном слуге князя Курбского, но интересно как один из первых набросков замысла романа «Князь Серебряный»:
(«Князь Михайло Репнин». 1840-е)
Подробное изложение этого заставляющего содрогнуться эпизода Алексей Толстой нашёл в «Истории о великом князе Московском» Андрея Курбского: «Упившись (Иван Грозный. — В. Н.) начал со скоморохами в машкарах плясати и сущие пирующие с ним; видев же сие бесчиние, он (Репнин. — В. Н.), муж нарочитый и благородный, начал плакати и глаголати ему: „Иже недостоин ти, о царю христианский, таковых творити“. Он же начал нудити его, глаголюще: „Веселись и играй с нами“, — и, взявши машкару, класти начал на лице его; он же отвержею и потоптал, и рече: „Не буди ми ее безумие и бесчиние сотворити, в советническом чину сущу мужу!“ Царь же ярости исполнився, отогнал его от очей своих, и по коликих днях потом, вдень недельний, на всенощном бдению стоящу ему в церкви… повелел воинам бесчеловечным и лютым заклати его, близу самого олтаря стояща, аки агнца Божия неповинного» [52].