Анисим Вольфрадович насторожился:

– Кто это молодые? Кто приходил?

– Да разве счесть? Все такие, ух!… кровь с молоком. Приходят мастерству учиться.

– И учишь?

– Учу. Отчего ж не учить?

– Зря.

– А как же иначе? – старуха всплеснула руками. – Коли просят-то.

– Магия – искусство тонкое, доступное лишь избранным. Что ты делаешь, когда варваров тому учишь? Священное искусство засоряешь. – Чародей смерил колдунью негодующим взглядом. – Самосовершенствование – вот подлинное благо. Сначала собой заниматься надо, а потом уж об остальных заботиться. Да чего о них вообще болеть? Своих что ли дел не хватает?

– Помилуй. Какой-то ты странный.

– Странный? Так ведь все маги странные, – Анисим Вольфрадович впервые улыбнулся, но недоброй была улыбка, широко растянувшая его толстые губы.

– Ой, ступай-ка ты лучше, голубчик, подобру-поздорову.

– Ступай, говоришь? Хорошо. Я пошел. – Он обернулся, задумчиво посмотрел на старуху. – Береги жизнь. В твоем теле она ненадежно держится.

– Чур, чур, – ведьма замахала руками.

Чародей вышел и исчез во мраке. Лишь скрипели по земле его тяжелые шаги.

Удгерф привстал, обвел всех помутневшим взором:

– Пейте! Веселитесь!

Взмахнув кубком, он залпом осушил его и швырнул в угол.

– Эй! – взвизгнул какой-то молодой паскаяк.

Кубок, ударившись об стену, отлетел в сторону.

Удгерф опустился на шкуру, заменявшую ему стул.

Справлять свадьбу начали в трапезной, но под конец третьего дня все настолько захмелели, что не могли усидеть за столом, и потому перешли в гостиную, где расчистили место, покидав мебель в окна.

Теперь гостям было хорошо и удобно. Они молча возлежали на шкурах или просто на каменном полу пялились друг на друга, пока не засыпали.

Однако время от времени крик набравшегося сил и поднявшегося паскаяка заставлял их вздрагивать. Подняв кубок, вставший говорил короткий тост, глотал вино, и все бодрствующие делали то же самое. Сами тосты иссякли, но без них пить было нельзя, и оттого славили собачку, которую герой Фискен встретил на улице третьего числа прошлого месяца, и прекрасные новые башмаки, которые купила жена героя Фискена. Когда бочонок заканчивался, Удгерф приподнимался на локте и огрубевшим, походившим на звериный рев голосом требовал новый. Два дюжих охранника, подвыпивших, но двигающихся быстро и твердо, вкатывали огромную бочку. В первый день гости развлекались, вышибая у неё дно так, что все комнаты оказались липкими от вина. Однако вскоре эта затея надоела, и изможденные пирующие просили солдат открыть бочонок, и жадно тянули бездонные кружки, и придумывали новые тосты.

Удгерф вновь встал, на этот раз держась за стену:

– Эй, а где наши дамы?

Несколько гостей лениво взглянули на него.

– Где?

Огромный паскаяк, валявшийся в дальнем углу в обнимку с пустой бочкой, открыл глаза, приподнялся. Это был Широкоплечий, тот самый, что во время бракосочетания Удгерфа в Храме так бесцеремонно назвал господина Элвюра слизняком. Запустив руку в безобразно свалявшиеся волосы, паскаяк переспросил:

– Где?

– Сюда! – Удгерф требовательно ударил кулаком об стену, зашибся и взвыл от боли. – Ну-у, что встали, дур-р-раки! Тащите их!

Стражники переглянулись.

– Позовите жену!

От стены отделилась грозная фигура.

– Ваше высочество, не надо, – Хинек склонился над воспитанником, коснулся его горячего лба. – Вы нездоровы.

– Я в пор-р-рядке!

– Ваше…

– Молчать! Слюнтя…Ай!

Хинек пригвоздил принца к стене точным ударом. Удгерф задохнулся, и один хрип вырвался из его груди:

– Стр-р-ража… Взять его!

Охранники кинулись к Хинеку, но он был уже у входа в королевские покои:

– Я уйду, но знайте – Дельферу в обиду не дам!

– Она моя жена! Я обладаю ей. Я! Слышишь, я! – принц ударил себя кулаком в грудь так, что чуть не упал.

Однако вовремя схватился за стену и устоял. – Я хочу её, и все тут!

Широкоплечий в углу был уже на ногах и улыбался: ему понравилась новая затея.

– Идем, – он подхватил наследника и увлек за собой.

– Стойте, стойте, – Хинек отступал, затем резко повернулся и побежал предупредить Дельферу.

– Погоди! Погоди! Успеешь! Мы её сейчас вместе, того… Одновременно… – принц засмеялся, споткнулся о ступени и едва не свалился, но Широкоплечий удержал его.

Они добрались до покоев принцессы, занавешенных пурпурной полупрозрачной шторой. Эта преграда была так легка и ничтожна, что Удгерф вдруг остановился, примирительно махнув рукой:

– Ладно.

– Ладно, когда дело сделано, – Широкоплечий потащил принца вперед. – Наследник Вахспандии должен быть твердым.

Сзади столпились гости – те из них, которые в состоянии были подняться, чтоб не прозевать потеху.

Удгерф боялся потерять себя в их глазах и откинул занавеску, протиснувшись внутрь. В покоях принцессы было прохладно, и стоял легкий запах цветов.

Дельфера сидела на кровати, сжавшись, точно ожидая удара. Рядом стоял грозный Хинек. В руке у него был меч. Холодный блеск стали отрезвил Удгерфа. Он почувствовал реальную опасность, и животный страх подсказал, что лучше убраться. Но было поздно.

– Хинек, друг, отойди. Прошу.

– Ступайте вон, пока не проспитесь.

– Ну что тебе стоит? – заканючил Удгерф.

– Уходите.

Принц постоял, опустив голову, затем вздохнул и отступил.

Внезапно Широкоплечий прыгнул вперед. Растопырив руки, он попытался обезоружить Хинека, но быстрый меч героя, закаленный во многих битвах, проткнул нападавшего, войдя по рукоять. Широкоплечий, опьяненный азартом схватки, даже не заметил страшной раны, лишь безумно расширились его черные зрачки. Рубаха сделалась тяжелой и багровой от крови, но меч, торчащий из раны, вдруг странно подался вперед, как будто невидимая рука бережно вынимала его из пробитого тела. Со звоном клинок упал на пол. Широкоплечий подмял защитника Дельферы:

– Бери.

Удгерф встал в нерешительности. Сзади толпились любопытные гости. Он медленно подошел к Дельфере, слабой и беззащитной, сидящей перед ним. Она в ужасе закрыла лицо. Принц схватил её за запястья, дернул к себе и вдруг увидел её слезы. Она покорно застыла в его объятиях.

– Не бойся взять того, что хочешь, – кивнул Широкоплечий.

Но Удгерф вдруг растерялся. Он отстранился, взглянул в прекрасное, мокрое от слез лицо Дельферы, в её большие глаза. Сколько в них было горя, страдания и… любви! Принц смутился ещё более. Он – воин, и его долг – защищать свою жену. Как же он мог вести себя так? Для чего он тогда существует? Удгерф прикоснулся к её нежной щеке. Грубая рука его скользнула в её волосы, зарывшись в рыжие шелковистые струи. Она робко улыбнулась, и он опустил голову:

– Пьян… Прости.

Удгерф осторожно взглянул в её глаза, и понял, что простила.

Вдруг он вспомнил о гостях, разочарованно переговаривающихся у него за спиной, с неожиданной злостью обернулся к ним:

– Как вы смеете входить в покои моей жены? Пошли вон! Вон!

Схватив с пола меч Хинека, Удгерф ринулся к гостям.

Визжа, те кинулись врассыпную, скатились с лестницы, оставляя на ступенях беспомощных пьяных товарищей.

– Вон! Все вон! – принц обернулся к Широкоплечему, который по-прежнему держал Хинека. – И ты тоже.

– Что тоже? – Широкоплечий исподлобья посмотрел на наследника.

– Ступай. Потом поговорим.

– Потом и кровью ты у меня заговоришь, – Широкоплечий сплюнул, поднялся и не спеша направился к выходу.

Истошным скрипом отозвалась под его шагами лестница.

Хинек встал, разминая затекшие мышцы, посмотрел на молодых, покачал головой и молча вышел.

Удгерф бережно усадил жену на кровать. Хмель отступил, и принцу стало вдруг хорошо от сознания правоты своих действий, от ясности ума и вместе с тем горько. Он опустился рядом с Дельферой. Она ласково положила ему на голову руку, заботливо распутывая сбившиеся волосы.