И тем не менее приговор суда означал для нас победу. Нам по крайней мере удалось нанести тактическое поражение превосходящему противнику, продемонстрировать, что демократы не должны сдавать свои позиции без борьбы. Само по себе осознание этого могло вселить в нас мужество. Кроме того, процесс вызвал большой интерес у широкой общественности, привлек ее внимание к практикующейся у нас в стране слежке, породил всеобщее возмущение.

Соответствующими были и заголовки западногерманских газет: «Гражданин, которого подслушивали, защищается», «Успех Киттнера», «Победа над ведомством по охране конституции». Сообщения были опубликованы в 80 газетах, некоторые из материалов занимали до 6 колонок. И до самых окраин донеслась весть о том, какой подкоп под демократию ведется в стране. Во всяком случае, глазам общественности предстала картина, резко отличавшаяся от той, которую хотело бы изобразить правительство.

Эти настроения передались и в ландтаг, где Вернер Холтфорт, вернувшись из зала суда, развязал – теперь уже в качестве депутата – дискуссию о деятельности ведомства по охране конституции. Министр внутренних дел Хассельман не сомневался ни секунды: приговор, дескать, неправильный, и баста.

Поскольку я сам в ландтаге не был (а происшедшее выглядит просто невероятным), то процитирую лучше выдержку из солидной буржуазной газеты "Дойчес альгемайнес зонтагсблат»:

«Министр от ХДС откровенно разъяснил, что конкретно имеют право делать его служащие: им разрешено применять для сбора информации разведывательные средства, если эти действия продиктованы соображениями высших государственных интересов. И в этом случае, отрубил министр, они имеют право преступать законы. После этих слов в протоколе появляется примечание: аплодисменты одного из депутатов ХДС».

Вряд ли хлопал в ладоши премьер-министр земли доктор Эрнст Альбрехт, хотя он был первым, на кого можно было подумать. Ведь он сам недавно был вынужден публично признаться в том, что лично поощрял ведомство по охране конституции на организацию нашумевшего взрыва бомбы в тюрьме города Целле. Покушение в то время приписывали «террористам», и таким образом был дан сигнал к очередному взрыву истерии. Остается надеяться, что органы власти, которые попирают закон, считая, что им все дозволено, даже взрывать бомбы, подчинятся приговору суда и сотрут заложенные на меня данные. В своем же собственном компьютере.

Аналогичное пожелание высказал и союз писателей. На его собрании все единодушно приветствовали решение суда о незаконном сборе данных и закладке их в компьютер. Было направлено также коллективное письмо в адрес Альбрехта. При этом коллеги особое внимание уделили высказыванию Димитрова, которое приводил в своей речи на суде «великий инквизитор» ^[32]: «Так как мы выступаем за разоружение и к тому же приветствуем инициативы Советского Союза в этой области, то мы осознаем, что тем самым подвергаем себя опасности преследования со стороны государства в виде слежки, которую ведут секретные службы, собирая на нас досье. Поэтому мы были бы признательны, если бы вы подтвердили, что земельное правительство будет уважать решение суда как по делу нашего коллеги Киттнера, так и в отношении других писателей».

Подмостками для артиста нередко служит и улица

Но адресат смотрел на это дело по-другому и вступил в борьбу за право своих служащих игнорировать законы: земельное правительство подало апелляцию. Небольшая выдержка из нее настолько наглядно иллюстрирует, какого рода свободы существуют в ФРГ, что я не могу в очередной – и последний – раз не процитировать представителя интересов секретных служб: «Для ведомства по охране конституции представляют интерес лишь сведения социальной значимости. Никто не изучает личные мнения; выявляют и дают оценку лишь (! – Д. К.)политическим взглядам, затрагивающим государство и его строй. Поэтому не может быть и речи о регистрации или каталогизации всех сведений, касающихся личности отдельного гражданина».

Это успокаивает. Я имею право, к примеру, без опаски высказывать свое мнение о футболе – оно их не интересует. Лучше всего было бы, если бы я ни о чем, кроме футбола, не думал – тогда я не попал бы в компьютер… Но если я, например, считаю, что сборища эсэсовцев должны быть запрещены, то – бай! – меня тут же зарегистрируют. Как потенциальную угрозу свободному демократическому строю. Это ясно Их же интересуют мои политические убеждения: за кого я, например, голосую – это должно быть занесено в картотеку! Не общие сведения – кое на что я имею право.

А если бы я никогда не интересовался футболом, а только большой политикой и голова моя была бы забита только политикой? В таком случае на меня заложили бы в компьютер все сведения. Правда, тут я был бы сам во всем виноват: почему не обсуждаю другие вопросы – ну, хотя бы как ухаживать за пуделем? А так я должен быть доволен уже тем, что они накапливают обо мне не все сведения. (Хотя, возможно, что мои разговоры о пуделях они бы опять приняли за конспирацию и на всякий случай заложили бы в компьютер: кто знает, что за этим кроется?)

Но так как за длительный период наблюдения они уже поняли, что в моих письмах все равно не будет ни слова о футболе и что я не болтаю часами по телефону о пуделях, они сочли, что им совершенно необходимы полномочия перлюстрировать мою корреспонденцию или подслушивать телефонные разговоры, исходя из высших государственных интересов. Иначе они не смогут регистрировать или заносить в картотеку (или как это у них еще называется) мои политические убеждения.

Вот именно: как это все называется? Судьи десятой палаты административного суда Ганновера записали в своем приговоре: «Не могло бы больше претендовать на право свободного выбора информации такое общество, в котором граждане лишены возможности узнавать, кто, когда, при каких обстоятельствах и какие сведения на них собирает…»

Однако министр внутренних дел успокоительно заявил, что весь этот шум не стоит и выеденного яйца: на основании одного лишь документа, выданного компьютерной системой НАДИС, никто не был бы в состоянии что-либо узнать обо мне. Из бумаги, дескать, известно лишь то, какая секретная служба ведет досье на Киттнера. Великолепно. Стало быть, гарантией сохранения тайны является степень профессиональной тупости сотрудников ведомства по охране конституции. А как по-другому можно расценить это заявление? Допустим, какой-нибудь недоумок из секретной службы под номером 000 сделает на меня запрос по компьютеру системы НАДИС, получит все данные, а в них в разделе «деликт» ( «проступок». –Прим. перев.) 12 раз проскочит код «085», что означает «старые левые». И что же, после всего этого он не будет знать, что я за птица?

Действительно ли они настолько тупы, что в 1972 году не заметили нашего переезда на Бишофсхолердамм? Или же они, согласно документу, извлеченному из НАДИС, после этого сознательно следили только за гаражом, который я сохранял за собой на старом месте те два года? В нем я держал машину-развалюху в качестве дешевого источника запчастей для нового автомобиля. Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно…

Радиостанция «НДР» также дала этому делу меткую опенку: «С одной стороны, вызывает сомнение, раздражение, если не возмущение тот факт, как секретная агентура противозаконно вторгалась в личную жизнь и деятельность кабаретиста Дитриха Киттнера. С другой стороны, как мне кажется, успокаивает то, что у нее явно нет других, более неотложных дел. В данном случае нас не должно огорчать, что деньги налогоплательщиков выбрасываются на ветер».

К этому добавить нечего. Или как это записано в компьютере системы НАДИС: «Других сообщений нет».

Нет, есть еще кое-что. Вскоре после вынесения приговора как-то по окончании представления в нашем новом Театре на Кюхенгартене со мной завели разговор два «частных лица». Нет, они никакие не агенты, утверждали оба, хотя никто их об этом и не спрашивал. При этом они смотрели на меня преданными глазами. Но, как говорили эти «поклонники кабаре», они легко могут себе представить, какие чувства испытывают сотрудники спецслужб, когда кто-то вроде меня, обладающий интеллектуальным превосходством над ними, водит их за нос и вообще осложняет им жизнь. В новой программе «Строптивая перепись» так, дескать, все умело сформулировано, что с юридической стороны и не подкопаешься… Вот такие вещи могут довести агентов до белого каления. Теперь, по их мнению, меня еще сильнее зажмут, соберут больше материала, чтобы скомпрометировать меня…