А вот мы не знали главного: кто был этот доброжелатель, оставивший взрывоопасную информацию? Какую цель он преследовал? Было это провокацией или: предостережением? Может быть, ловушкой, подстроенной из чувства мелкой мести? Секретные службы, как известно, излишней разборчивостью в средствах не страдают. Может, мы были игрушкой, используемой в чьих-то целях? Или это действовал кто-то желавший нам добра? Какой-нибудь тайный почитатель, убежденный демократ, друг и помощник, пожелавший остаться неизвестным? Или кто-то захотевший порвать со своим окружением? Столько вопросов, на которые у нас не было ответа.

Две буквы, которые нас сразу же насторожили, мы расшифровали быстро – «ПН», это скорее всего означает «перзональнуммер» – личный номер, под которым я значусь: 14 572 473. Во всяком случае, это не номер моего удостоверения личности – я его сличил.

«ГЛ» бесспорно означает «гебуртсланд» (страна, где родился). А появился я на свет в 1935 году на территории тогдашней Силезии, в то время входившей состав бесславно скончавшегося «великогерманского рейха». Из-за этого у меня часто возникают трудности, когда приходится точно называть место своего рождения. В те времена эта территория еще не принадлежала народной Польше. Считать местом моего рождения «германский» или «великогерманский рейх» я, по понятным причинам, не хочу, хотя многие, слишком многие из нас все еще рассматривают это название как юридически верное. Компьютер, в котором заложено сомнительное досье, выдал: «ГЛ: ПБО».

«ПБО» расшифровывается очень просто: «польниш безецте остгебите», то есть «восточные территории, оккупированные Польшей». И это через 12 лет после заключения ФРГ договоров с Варшавой и Москвой! Одна только такая формулировка (она ни в коем случае не была опечаткой а, как еще выяснится, официально принятой) заслуживает общественного скандала. Стоит ли удивляться, что мы удвоили наши усилия по расшифровке этой распечатки из компьютера, столь мистическим образом оказавшейся у нас.

Дело продвигалось мучительно медленно. Найти специалистов, имевших необходимую подготовку, для нас, дилетантов в области тайной политики, было непросто. К тому же в таком деле требовались люди особого сорта – обладающие достаточным мужеством, чтобы сделать ответственное заявление на столь взрывоопасную тему. Потребовались месяцы для того, чтобы, получив консультацию в разных местах, постепенно ликвидировать пробелы в наших знаниях.

Все эксперты сходились в одном: документ вышел из недр компьютерной системы НАДИС – современного хранилища данных всех секретных служб ФРГ.

Знакомый эксперт, бесспорно один из самых опытных и знающих представителей своей профессии, пошел ещё дальше. Он подготовил свой анализ с условием, что всё будет держаться в глубочайшей тайне, и такая предосторожность была оправданной. Вот его резюме: исходите из того, что ваш телефон постоянно или периодически прослушивается. Поэтому не ведите по нему никаких доверительных разговоров, а постоянно пользуйтесь телефоном-автоматом. После того как вы изучите копию моего заключения, пожалуйста, сожгите ее. И вообще не оставляйте, где попало ничего важного… Обо всем этом – никому ни слова. Моего имени не упоминайте! Вы же видите, что все наши свободы постепенно сведены к одному: нас еще не лишили права управлять автомобилем».

Сказано было достаточно ясно. И подтверждено доказательствами, которые он мне представил. Не было никаких серьезных оснований не верить его предостережениям. Это был человек, неоднократно доказавший, что он знал, о чем говорил.

Кроме того, из различных источников я получил «переводы» отдельных сокращений. «3 А I», к примеру, означало название одного из отделов ведомства по охране конституции, который меня «вел»: третий отдел («левый радикализм»), обработка данных на меня велась в I реферате. «СТ» означало «штатсшуц», то есть «политическая полиция». «085», к примеру, было кодом и регистрационным номером, эти цифры одновременно означали «старые левые»… У нас не оставалось большей никаких сомнений в подлинности документа.

Теперь все это следовало довести до сведения широкой общественности. Факт слежки был налицо – скандал чистой воды. Дальнейшие подробности относительно инкриминируемых мне «проступков» невозможно было узнать, не переворошив гору актов, скопившихся в недрах секретных ведомств. А без этого нельзя было выйти за рамки общей классификации («085» – «старые левые» или «081» – «придерживается коммунистических убеждений»).

Так как за мной не водилось никаких уголовных правонарушений, то, обнародовав этот документ, даже толком не зная, что за ним конкретно кроется, я ничем не рисковал. Пускай ищейки, охотники за чужими убеждениями представят свой «компрометирующий» материал!

В книгу эта история все равно уже не попадала – поздно. Хотя печатники до последней минуты держали место для оперативной вставки. Но пресс-конференция в связи с выходом книги, объявленная на 12 сентября 1984 года, была для этого подходящим поводом.

И вот около 60 журналистов, представлявших газеты и радио, собрались в ТАБе. Они полагали, что их пригласили для ого, чтобы присутствовать при выходе в свет нового литературного произведения. Поэтому, когда на экране (для большей наглядности) был продемонстрирован диапозитив – в зале на минуту воцарилась тишина.

Киттнер выступает на фестивале политической песни в ГДР

На следующий день в прессе и по радио разразилась буря. Сообщения о пресс-конференции и комментарии к ним прошли по всей стране. Громче всех прозвучало выступление газеты «Ганноверше нойе прессе»: «Кто гарантирует защиту от защитников? Во всяком случае, не конституция».

Представители земельного правительства и ведомства по охране конституции, не оправившиеся от первого шока, да еще взятые в оборот журналистами, подтвердили подлинность документа. Более того: «Закладывать в компьютеры данные о состоянии банковского счета по меньшей мере неправомерно», – заявил представитель министерства внутренних дел в интервью мюнхенской газете «Абендцайтунг». Еще бы: банковский счет – святая святых капитализма.

Действуя по принципу «нападение – лучшая защита», власти сделали первую попытку затушевать скандал, распространить дезинформацию. Документ, дескать, содержит сведения, датированные 1970-1978 годами, сегодня за Киттнером больше не следят, заявил представитель власти. Но из документа было ясно видно, что последние данные, заложенные в компьютер (распечатка была затребована 23 сентября 1982 года), датированы мартом того же года.

Какой-то чин из ведомства по охране конституции пытался внушить корреспонденту «Абендцайтунг»: сокращение «ТФ» означает, мол, «розыски террористов». Намерение навести тень на ясный день очевидно: террористов у нас не любят…

Одна только неувязочка вышла: сокращение «ТФ» на самом деле означает «телефон», так же как «КТ» – «текущий счет», «КФ» – «транспортное средство», «АД» – «адрес» и «СФ» – «банковский сейф», которого у меня, к слову, никогда не было, но соответствующая графа тем не менее для порядка была заложена в компьютер. Позднее, при тщательном уточнении деталей, министр внутренних дел официально отмел какие-либо подозрения в моей возможной причастности к «терроризму».

Мы с Кристель получили множество посланий с выражением солидарности. Около 100 членов союза писателей направили протест премьер-министру земли по поводу слежки, устроенной за их коллегой Киттнером. Объединение юристов-демократов в своем послании протеста, адресованном министру внутренних дел, обвинило власти в явном нарушении правовых норм. Но не все реагировали так. Некоторые наши знакомые из чувства страха порвали с нами отношения. И по телефону нам теперь стали звонить не так часто, как раньше: ведь всем было абсолютно ясно, что, разговаривая с Киттнером, рискуешь. Не только разговор подслушают, но и еще (не дай бог!) заведут на тебя досье.