Кучеренко, внимательно разглядывал едва обозначенный на подоконнике след рифленой подошвы и цифры «41» возле каблука.

— Такой размер может быть и у взрослого и у подростка. Пацаны вон какие нынче…

Енаки, сделав несколько снимков отпечатка, с сомнением покачал головой:

— Очень уж слабоват, да и света мало. Не уверен, получится ли… В отделе мы бы его запросто вытянули.

— Так за чем же остановка? — удивился подполковник. — Выпилите — и все дела.

Эксперт снова раскрыл чемоданчик, похожий на «дипломат», только побольше. Плоскогубцы, отвертка, перочинный нож, ножницы, стеклорез, электрический фонарь, лупа, пластилин, пробирки, капроновый шнур и даже конторская резинка, укрепленные в специальных гнездах, были на месте. Только гнездо для пилы-ножовки пустовало.

Он растерянно развел руками:

— Не проверил, торопился, выезд был срочный… Куда она подевалась ума не приложу. Вот здесь лежала… — И добавил что-то о законе паскудности, согласно которому бутерброд всегда падает маслом вниз.

Подполковник не стал оспаривать этот закон, поскольку был убежден в его существовании, но все-таки наставительно сказал:

— В милиции несрочных выездов не бывает, товарищ лейтенант. Пора уже привыкнуть. Попросим, у старосты, у него в хозяйстве должна быть.

Окликнули человека в ватной фуфайке, который все время маячил во дворе, как бы ожидая, что может понадобиться. Узнав, что от него требуется, он торопливо засеменил по двору, куда-то на миг исчез, появился с небольшой пилкой в руках и вежливо подал ее Енаки. Пила была новенькая, с маленькими ручками из коричневой пластмассы. Эксперт уже хотел приступить к делу, как вдруг пила застыла у него в руке.

— Что-нибудь не так, товарищ начальник? — обеспокоенно осведомился старик. — Я другую принесу. У нас еще есть.

— А эта пила у вас откуда? — спросил Енаки, разглядывая налипшие на блестящее полотно свежие металлические опилки.

— Нашел сегодня утром в церкви, как раз под этим вот окном. Вижу хорошая пилка, новая, в хозяйстве пригодится. Вы уж извините, если что не так, — растерянно пробормотал старик.

— Да нет, папаша, все нормально, не беспокойтесь, — успокоил его Кучеренко. — А пилу нам, пожалуй, принесите другую.

Ничего не понявший староста, засеменил по двору, что-то бормоча себе под нос, а оперативники сгрудились вокруг лейтенанта. То, что это — орудие преступления, ни у кого не вызывало сомнений. Детальный осмотр ничего нового не добавил, если не считать обнаруженного на пластмассовой ручке заводского клейма: «ДМЗ».

Пряча в чемоданчик лупу, Енаки с сожалением заметил:

— Захватана… вряд ли отпечатки пригодны для идентификации. Однако попробуем.

Чобу нашел под окном осколок стекла, покрытый густой маслянистой жидкостью, понюхал и, держа его за самый краешек, передал Кучеренко:

— Вроде солидолом пахнет, товарищ подполковник.

— Старый, как мир, способ, — усмехнулся он. — Смазал стекло солидолом, приложил газетку, надавил — и готово, стеклышка как не бывало, и без шума, заметьте. Старо, как мир. Да, замысел был хорош, — продолжал он, внимательно разглядывая осколок, — однако исполнение оставляет желать лучшего. Посмотрите, лейтенант, — повернулся он к эксперту-криминалисту, пальчики на стекле — как в учебнике криминалистики. Неосторожно работал. Солидол — жидкость коварная.

Енаки тщательно закрепил осколок на специальном держателе, чтобы предохранить его от случайного соприкосновения с другими предметами, и положил в чемодан.

Кучеренко еще раз цепко, стараясь все запомнить, оглядел разбитое окно с развороченной решеткой:

— Ну что ж, надо осмотреть помещение изнутри. Честные люди входят в дом через дверь, — улыбнулся он. — Думаю, у нас нет оснований изменять этому хорошему правилу, тем более, что дом не простой, а божий.

Попасть в божий дом оказалось не просто. На обитых листовым железом дверях висел пудовый замок.

— Однако… — удивился Чобу. — Первый раз такой вижу… Его не перепилишь, — продолжал он, разглядывая толстые дужки.

— Положим, перепилить можно, только долго. Преступники избрали другой, более простой вариант. Логично, между прочим. Однако мы этим путем, хотя он и логичный, не пойдем, — пошутил Кучеренко. — Товарищ Мунтяну, — обернулся он к участковому, — пригласите священника. Кстати, как его зовут?

— Мовилэ, товарищ подполковник.

— А по имени и отчеству?

— Не могу знать, его больше просто попом называют.

— Кириллом Михайловичем его зовут, — подсказал председатель сельсовета.

— Ну так вот, товарищ лейтенант, — суховато продолжал Кучеренко, пригласите сюда священника Кирилла Михайловича Мовилэ. Вы меня поняли?

В воротах показался высокий старик в черном пальто. Он шел медленно, не торопясь, высоко подняв голову, украшенную гривой седых волос. Во всем его облике, старческом, изборожденном морщинами лице было что-то величественное и в то же время провинциально-театральное, актерское. Он церемонно поклонился:

— Чем могу служить? — спросил он приятным, хорошо поставленным голосом, в котором, однако, улавливалось старческое дребезжание.

Узнав, чего именно от него хотят, он обернулся к старосте. Тот вытащил из кармана связку ключей, побренчал ими и, выудив самый большой, отомкнул замок.

— Прошу, — вежливо пригласил священник.

В сумрачном молитвенном зале царили тишина и порядок. Ничто, на первый взгляд, не говорило о том, что несколько часов назад здесь хозяйничали грабители. Возле алтаря священник в нерешительности остановился, оглядел довольно многочисленную группу, и в его слезящихся глазах мелькнуло недовольство. Кучеренко проследил за его взглядом и все понял.

— Товарищ лейтенант, — голос подполковника, усиленный акустикой, прозвучал неожиданно громко и резко, — вы что, и дома фуражку не снимаете?

— Извините, товарищ подполковник, — даже в полумраке было видно, как покраснел Мунтяну. — Забыл, — виновато пробормотал он, сдергивая фуражку.

Старик продолжал стоять перед алтарем, о чем-то раздумывая. Наконец он тихо сказал:

— Святой престол, посторонним сюда нельзя…

— Как же, Кирилл Михайлович, это мы знаем. Еще и пословица такая есть: «И велика барыня, а в алтарь не лезь», — вспомнил к месту пословицу Кучеренко.

Тонкие губы старика тронула усмешка, по которой, однако, нельзя было понять, понравилась ему пословица или нет.

— Извините, уважаемый, — снова заговорил священник, обращаясь к Кучеренко, вполне резонно приняв его за старшего, — затрудняюсь как вас величать, я в ваших чинах не разбираюсь. Восьмой десяток скоро, а с милицией дела не приходилось иметь.

— Так это же просто замечательно, Кирилл Михайлович, что не приходилось. К нам люди с бедой идут. Как к врачу. Зовут меня — Петр Иванович. Так и величайте.

Подполковник мог бы, в свою очередь, сказать, что и ему за долгие годы службы тоже не приходилось вот так, близко, сталкиваться со служителем культа и он тоже испытывает некоторые затруднения.

— Господь меня простит, — тихо произнес священник, по-прежнему стоя перед алтарем, — дело богоугодное.

Они поднялись на возвышение и вошли через боковые двери в помещение за алтарной стеной. Подполковнику сразу бросились в глаза разбросанные в беспорядке книжные листы. Он поднял с пола один, поднес к глазам. На желтой, истонченной временем, но все еще плотной бумаге чернели буквы, чем-то напоминающие русские.

— От Евангелия это, — пояснил священник, — на греческом, в 1759 году в монастыре Нямцу напечатано. Старинная книга, со дня основания храма у нас хранилась, так отец Василий говорил.

— Кто это — отец Василий?

— Священник прежний… Я от него приход получил, в одна тысяча девятьсот двадцать третьем году, когда окончил теологический факультет. В том же году был рукоположен в сан священника и служу в этом приходе. — Он скорбно поджал тонкие бескровные губы. — Святотатцы. Оклад серебряный похитили, а над священным писанием надругались. И крест унесли, и дискосы, и дарохранительницу, и семисвечник… все из серебра. И пентиконстарион украли…