— Есть ли дополнения или замечания по поводу программы, уважаемые господа крестьяне? — спросил Солтан.

«Господа крестьяне» молчали, опустив головы, думали. Первым взял слово пожилой человек с бородкой клинышком на одутловатом нездоровом лице, в черной засаленной рясе.

— Дело задумано богоугодное, всемогущий господь ниспошлет геенну огненную на безбожников-коммунистов. Благословляю вас на святое дело освобождения земли нашей, которую распинают антихристы, да будут они, и дети их, и дети детей их прокляты во веки веков.

После священника заговорили все сразу, перебивая друг друга. Годами копившаяся ненависть и обида искали выхода. Солтану пришлось постучать по столу, чтобы как-то утихомирить собравшихся.

— Как я понимаю, программа одобрена. Перейдем к следующему вопросу — прием в партию. Для этого каждый должен рассказать честно, без утайки, о себе, о своей жизни, написать автобиографию и заявление о приеме в партию.

— Я желаю записаться! — выкрикнул мужчина с худыми, впалыми щеками. — Пиши — Манолеску Антон. Большевики меня на всю жизнь калекой сделали, я в Крыму с ними воевал, капралом служил.

Только сейчас, когда Манолеску поднялся из-за стола во весь свой немалый рост, Солтан увидел, что вместо левой руки у него свисал пустой рукав.

— Но этого им оказалось мало. Отняли все добро… всю жизнь копил… лавку, хозяйство — все забрали. Сволочи, — выдохнул он с ненавистью. — Как пес скитаюсь, ни дома своего, ни семьи. Хуже собаки. Бога всемогущего молю каждый день — скорее бы им, проклятым, конец пришел.

Вслед за ним поднялся широкоплечий плотный мужчина с хитроватой ухмылкой на усатом лице. Он рассказал, как ему, бывшему сержанту жандармерии, удалось провести за нос варваров и сбежать из фильтрационного лагеря. С тех пор он тоже прячется в лесах, у родственников. Примерно такую же историю поведал и другой бывший жандарм. Самый большой стаж скитаний оказался у маленького худого мужичка, в прошлом одного из наиболее зажиточных хозяев в селе. Этот ударился в бега еще летом сорокового.

Когда все выговорились, Солтан задал вопрос: кто из присутствующих хорошо знает русский язык. Все посмотрели на Манолеску, который подтвердил, что действительно владеет этим языком и даже произнес по-русски несколько фраз. Солтан остался доволен:

— Предлагаю избрать на пост руководителя чулуканской организации нашей партии Антона Манолеску. Этот достойный человек полностью справится с доверенным ему постом — сокращенно КОНП [7]. А знание русского языка необходимо потому, что на этом языке будет отдавать приказы и инструкции американская разведка, когда начнется война. — Прошу, — Солтан обратился непосредственно к новоизбранному руководителю, — написать заявление и автобиографию.

Хозяин дома принес чернильницу, ученическую ручку и несколько листков из школьной тетрадки. Манолеску медленно, неуверенно задвигал пером. Прошло не менее получаса, прежде чем он протянул Солтану исписанные листки, и тот прочитал вслух, чтобы все слышали.

Чернильница и ручка пошли по кругу. Пожелавшие вступить в новую партию, не утруждая себя, взяли за образец заявление и автобиографию Манолеску. Бегло просмотрев исписанные листки, Солтан спрятал их в карман, сообщив, что в самое ближайшее время документы будут переправлены по тайным каналам в высший руководящий центр в Америку.

— Теперь мы — единомышленники и соратники по борьбе, — произнес он с пафосом. — Ничего и никого не бойтесь. За нами — самое могущественное государство мира — Америка. Она не даст в обиду защитников свободы народа. Нас пока мало, поэтому первоочередная задача — пополнять партию. Присматривайтесь к людям, изучайте, чтобы в наши ряды не пробрался провокатор. Другое важное задание — составить списки коммунистов, комсомольцев и колхозных активистов и дать каждому подробную характеристику. Списки мы передадим американцам, когда они придут. И тогда предатели народа получат сполна все, что они заслужили.

— Я не согласен! — громко, яростно выкрикнул Манолеску. — С мындрештским предателем уже рассчитались, а наш чулуканский колхозный председатель еще выслуживается перед большевиками. Его и в депутаты выбрали они. Я бы этого депутата своей одной рукой придушил. С ним тоже надо кончать.

— Зачем рукой? Я тебе наган дам для такого дела. — Бывший жандарм полез во внутренний карман своего полушубка и извлек револьвер. — Не смотри, что старый, бьет наверняка. Одного ихнего начальника я уже ухлопал. А если надо — и пушку румынскую достану, знаю, где еще с войны спрятана. И снаряды есть.

Все одобрительно зашумели. Призыв к немедленным действиям был встречен с энтузиазмом всеми, за исключением основателя партии. Террористический акт против председателя колхоза не входил в его планы, и он сказал:

— Я полностью разделяю ваш справедливый гнев, однако этот вопрос требует дальнейшего тщательного изучения. — Видя, что его слова не произвели надлежащего впечатления, добавил: — Необходимо посоветоваться с высшим руководящим центром. На такую серьезную акцию требуется его санкция, а пока предлагаю сделать председателю последнее предупреждение.

— Дорогие друзья, соратники! — проникновенно продолжал Солтан. — Остался еще один вопрос. Каждая политическая партия должна иметь свою материальную базу. Эта база образуется из взносов членов партии и других добровольных пожертвований. Поэтому, пока мы не определили точную сумму взносов, пусть каждый внесет сколько может. Казначеем назначается Степан Якуб.

Ответом было молчание, то самое молчание, которое красноречивее всяких слов. Прижимистые «господа крестьяне» не спешили раскошеливаться ради какого-то неведомого фонда. Солтан мгновенно оценил ситуацию:

— Я, конечно, понимаю… Не у всех сейчас при себе деньги. Можно и попозже, все ведь знаете, где мой дядька живет.

ПРОВЕРЯЮЩИЙ ИЗ МИНИСТЕРСТВА

Новая увлекательная игра, недавно пришедшая в села, быстро потеснила все остальные мальчишечьи забавы. Вот и сейчас, в ясный погожий весенний день, стайка юных футболистов самозабвенно гоняла тряпичный мяч посреди улицы. Председатель сельсовета Китикарь и его спутник — мужчина в сером габардиновом плаще, с видавшим виды портфелем в руках, на минуту остановились, с улыбкой наблюдая за футбольной баталией. Мячик подкатился к ногам человека с портфелем, тот разбежался и лихо, как заправский футболист, послал его свечкой высоко в небо. Ребята замерли от восторга, с любопытством уставившись на незнакомого дядю-футболиста, а один из них, мальчик лет восьми, стремглав бросился бежать, не обращая внимания на крики товарищей по команде. Спутник Китикаря проследил за мальчишкой взглядом и увидел, как тот юркнул в один из ближайших домов.

— Сынишка Савы Тудоса, — пояснил зачем-то Китикарь.

Они не успели еще подойти к дому Тудоса, как из него вышел сам хозяин, видимо, предупрежденный сыном, и встал возле покосившейся калитки, покуривая самокрутку. В его светлых выцветших глазах под седыми кустистыми бровями застыло выражение тревожного ожидания. Председатель сельсовета поздоровался и, указав на своего спутника, сказал, что тот приехал из Кишинева специально, чтобы проверить его, Тудоса, жалобу. На небритом, морщинистом лице Тудоса промелькнула растерянная улыбка, он засуетился и пригласил гостей в дом. Приезжий достал из портфеля листок.