Вернуться во Владикавказ и ехать на Петровск, как я уже сказал, смысла не было, все равно в срок пароходом не доехать. Я предложил послать телеграмму Кербедзу, строителю линии Петровск-Баку, прося о высылке паровоза до конечной станции готового пути, а из Петровска туда ехать верхом. Верховых лошадей и конвой даст мой приятель, который там командует казачьим полком. Если к утру доехать до Владикавказа и успеть на поезд, в Баку в срок попасть еще можно. Коншин согласился, и мы отправились к начальнику уговаривать его отпустить нас обратно; у Казбекской станции завалов нет и, вероятно, не предвидится.
Бились с ним, бились, и он смилостивился, но просил никому о том не говорить. Экипаж подадут не к станции — он будет нас ждать на дороге.
Ночь стояла кромешная, поднималась метель. Начальник пытался взять разрешение обратно, но мы уже сидели в экипаже и объявили, что замерзнем, а из него не выйдем.
— Ну, делать нечего, дай только Бог благополучно доехать.
— Смотри, — обратился он к ямщику. — Не гони зря, не зевай на поворотах.
— Ну с Богом. — Мы тронулись трушком.
— Скоро ли доедем до Казбека?
— А Бог его знает! ишь ночь какая! шибко ехать нельзя. Часа в три, пожалуй, доедем, — сказал ямщик.
— Три часа! я доезжал в полтора часа.
— С курьерами ездил и в час, — похвастал ямщик.
— В час довезешь, получишь на чай золотой, — сказал Коншин.
— Не один — два, — сказал я.
— Не шутишь, барин?
— Вот те крест! — сказали мы в один голос.
Ямщик придержал лошадей, снял шапку, перекрестился.
— Пропадать, так пропадать! Ну, Господи помилуй! — Гикнул; четверка понеслась карьером.
Я люблю сумасшедшую русскую езду, но не в темную бурную ночь, на самом краю бездонной пропасти. Второй раз так ехать мне бы не улыбнулось.
— Доехали! — сказал наконец ямщик и подъехал к станции рысцой. — Только не сказывайте смотрителю, а то нагорит.
Мы посмотрели на часы: трех минут до часа недоставало.
— Молодец! В аккурат доставил, получай!
— Следовало бы прибавить на чаек с вашей милости, — ухмыльнулся ямщик. — В другой раз, да в такую ночь и за сто рублей не поеду. И за тысячу не соглашусь — жизнь дороже.
От Казбека мы таким же аллюром следовали дальше — и благополучно, почти за час до поезда, прибыли во Владикавказ. Утром мы были в Петровске, где нашли телеграмму от Кербедза из Петербурга: «Приказал выслать паровоз». Ну слава Богу! и вторую из Баку: «Приказ строителя исполнить невозможно, путь размыт». Оставалось одно: вечером, несолоно хлебавши, возвратиться в Петербург.
Мы на вечерний поезд запаслись отделением и пошли бродить по унылому городу. В порту было пусто. Какая-то мизерная шхунка с надписью «Отрок» грузилась около пристани. По старой привычке я стал смотреть, как при команде «вира» поднимался пустой трап, а при «майна» опускался с грузом в трюм. Странно, что даже командные слова мы свои русские выдумать не могли, а позаимствовали у иностранцев.
Капитан, увидев нас, замахал шапкой, спустился на берег и подошел. Я его узнал. Он при мне служил младшим помощником капитана в Русском обществе пароходства и торговли, где когда-то служил и я.
— Вы как тут очутились?
Он рассказал, что нашел денежного компаньона и купил эту шхунку. Теперь грузится в Баку. Фрахты ничего себе, двадцать копеек с пуда, да груза мало. Уже неделя прошла, а десяти тысяч пудов еще не добрал.
— Когда же вы снимаетесь?
— А Бог его знает, когда добуду груз. Должно быть, нескоро.
— Знаете что? — сказал я. — Возьмите нас пассажирами и снимитесь сейчас. Я за недостающий груз уплачу.
— Я возить пассажиров права не имею.
— Ну запишите нас в роль: меня поваром, его матросом.
— Да без груза у шхуны нет нужной осадки.
— Переместите груз на корму.
Капитан ничего не ответил.
— Вот что, — сказал я, — мы за недостающий груз уплатим не две, а три тысячи рублей. Идет?
— Если не шутите, идет. Через два часа мы можем сняться. — И мы снялись.
Каспийское море, особенно зимой, препоганое. Глубина у берегов небольшая, суда плоскодонные, незначительной осадки, ветра постоянно меняются — словом, плавать на нем мученье.
Нас трепало во все стороны, и вскоре мы были трупами.
— Что, будем завтра в Баку? — спросил я и отдал дань морю.
— В Баку? — сердито сказал капитан. — В Баку, а быть может, и на противоположном берегу. Шхуна не слушается руля. Если против чаяния не подует вест, никогда туда не прибьет.
Но внезапно, как по Высочайшему повелению, подул попутный ветер, и мы в час торгов, правда немытые и небритые, были в зале, где торги происходили. Появление наше произвело фурор. Как раз обсуждался вопрос, не отложить ли торги.
С перевала была получена телеграмма с ходатайством это сделать, так как по непреодолимым препятствиям желающие торговаться прибыть не могли. В числе застрявших в пути значились и мы.
Ввиду нашего появления непреодолимость была не признана, и торги состоялись.
На другой день в местной газете под рубрикой «По-американски» появился фельетон. В нем описывалось наше путешествие. Мы, дабы вовремя поспеть, кого-то убили, кой-кого задавили и, купив чуть ли не за миллион роскошную яхту, наконец прибыли и скупили, за отсутствием конкурентов, всю нефтяную площадь. И теперь в качестве монополистов неминуемо разорим Россию. «Эти пауки, — писал автор заметки, — которые платят копейки казне за аренду баснословно богатых участков и бессовестно грабят свою Родину, бросаются миллионами, когда им мерещится крупная нажива…» Продолжать не стану, стиль и содержание подобных статей в газетах нашей страны слишком всем знакомы.
На обратном пути по Военно-Грузинской дороге, проезжая через тот же перевал по глубокой траншее, проложенной в снегах завала, мы встретили наших бывших спутников. Они тринадцать дней просидели на станции, валяясь на полу и за сумасшедшие деньги питаясь неизвестно чем.
Великий предприниматель
Незадолго до войны с Японией Николай Матвеевич Чихачев, как председатель какого-то комитета, имеющего целью развитие коммерческого флота, просил помочь ему найти капиталы для выдачи ссуд под коммерческие суда 34*. Дело было не так просто, как кажется. По нашим законам, суда считаются движимостью, а движимость, находящаяся не у залогодержателя в руках, не представляет серьезного обеспечения. Поэтому ни одно из кредитных учреждений выдать ссуды не соглашалось.
Я об этом переговорил с Ротштейном. И так как в таком же некредитоспособном положении находились многочисленные горные предприятия, в которые были вложены сотни миллионов, но у которых разрабатываемые площади были не полною собственностью, у нас возникла мысль основать специальный банк, со специальным уставом, облегчающим выдачу таким предприятиям ссуд.
Проведение устава такого банка затянулось. Оказалось необходимым дополнить некоторые статьи торговых уставов, а это выходило из компетенции даже могущественного министра финансов и могло быть осуществлено лишь законодательным порядком через Государственный совет. Дело грозило затянуться до бесконечности. В разговоре с Сергеем Юльевичем Витте, который заинтересовался нашим проектом и торопил исполнением, я заметил, что ускорить дело можно только испрошением Высочайшего повеления. Витте покачал головой:
— Об этом и не мечтайте. И без того государственные старцы негодуют на меня, что я якобы злоупотребляю Высочайшими повелениями.
Я напомнил ему им же когда-то сказанный афоризм:
— Раз девица загуляла, лишний парень в счет не идет. — Он засмеялся.
— Ну, куда ни шло! Если можно, сделаю. Но услуга за услугу.
— Я вас слушаю.
— Дело вот в чем. Черноморское побережье Кавказа теперь в моде, все о нем трубят, сам Государь им интересуется — словом, для этого края нужно что-нибудь сделать. Туда послан Государем Абаза 35*с особыми полномочиями. Край, как вам известно, богатейший. Там вечно сияет солнце, зимою цветут розы. Изобилие во всем, но край лежит втуне. Его нужно оживить. Я уже отпустил пять миллионов на постройку шоссе в город Романовск 36*.