Федор Иванович часто и испуганно закрестился на лики святых, забормотал долгую молитву. Потом молвил тихо:

– А Сенька меня обманул. Прогоню его из постельничих. Пущай в звонари идет, пустомеля.

Глава 15 НА КРЕМЛЕВСКОЙ ЗВОННИЦЕ

Вскоре после заутрени в покои государя вошел ближний боярин – правитель и советник, наместник царств Казанского и Астраханского, конюший Борис Федорович Годунов. Ему лет сорок, статный, румяный, чернокудрый. На боярине белый атласный кафтан со стоячим козырьком, унизанным мелким жемчугом, бархатные малиновые штаны, сафьяновые сапоги с серебряными подковами. На голове – белая парчовая шапка, украшенная по верху дорогими самоцветами.

Борис Федорович отвесил поясной поклон царю, сказал по издревле заведенному обычаю:

– Доброго здоровья тебе, государь, и многие лета счастливого царствования.

Царь Федор Иванович, забывшись, сидел в мягком резном кресле, подперев вздрагивающую голову липкими узкими ладонями. На нем легкий зарбафный ⁹⁹ кафтан, желтые сафьяновые сапоги, шитые по голенищу жемчугом.

Позади царя стоял с открытым Евангелием крестовый дьяк, который при входе в опочивальню Бориса Годунова низко поклонился всесильному наместнику.

Не дождавшись ответа от царя, Борис Федорович подошел к креслу, наклонился к Федору и молвил:

– В Грановитой бояре собрались. Ждем тебя на Совет, государь.

– А, это ты, Борис? О чем глаголишь?

Годунова не удивляла странная забывчивость царя. Вот уже три года Федор Иванович впадал порой в задумчивость. Наместник повторил свои слова.

Царь вздохнул, чему-то печально улыбнулся и поднялся.

– Идем, боярин. Идем дела державные вершить.

В кремлевских церквах ударили к ранней обедне. Понесся протяжный, медленный звон.

Федор Иванович остановился, широко осенил себя крестом, приложил палец к губам и молвил задушевно:

– Ишь благовест-то какой, господи. Пойдем, боярин, на звонницу. Сон мне недобрый привиделся. Надо о том сказать всевышнему. Бог-то любит, когда цари возле колокола с молитвой стоят. Идем, Борис, идем, а бояре дождутся. Превыше всего господь…

– Твоя воля, государь, – нахмурившись, произнес Борис Федорович.

Царь неровной старческой походкой побрел по сеням к выходу. За ним потянулись многочисленные слуги, духовные люди. Попадавшиеся навстречу бояре, окольничие и думные люди ¹⁰⁰ , завидев государя, низко кланялись, касаясь рукавами цветных кафтанов с золотыми кистями пола.

Годунов слегка кивал боярам величавой головой и с досадой думал: «Непристойно ближнему боярину по звонницам, словно захудалому пономарю, лазить. Да что делать. Набожному царю нонче не до мирской суеты».

Возле храма на паперти толпились нищие, бездомные бродяги, юродивые, калики перехожие. В рубищах, с обезображенными морщинистыми лицами, стонали, бормотали молитвы, истово крестились на златоверхие купола храма.

Увидев царя, упали на колени и ползком, с загоревшимися исступленными взорами потянулись к помазаннику ¹⁰¹ божьему, протягивая руки.

Федор Иванович остановился и, ласково улыбаясь, промолвил:

– Мир вам, дети мои. Молитесь за царя Федора.

Государь потянулся в карман кафтана, где у него всегда находились мелкие серебряные монеты – полушки, копейки – и принялся выкидывать их на паперть.

Нищая братия взвыла, взметнулась вокруг царя дико орущим клубком. Давка, хрипы, вопли!

Борис Федорович едва оттащил царя от грязной толпы. Его тошнило от лохмотьев, беззубых ртов, затхлого зловонного запаха. Будь его воля – давно бы выгнал весь этот сброд из Кремля.

На колокольне великого государя всея Руси встретил старый звонарь с тремя плечистыми сыновьями.

– Звон твой – богу угодный, старик. Дозволь мне, Трифон, в колокол ударить. Пущай господь меня услышит на небесах своих.

– Завсегда рады, батюшка царь, – опустившись на колени, проговорил звонарь, к которому царь приходил, почитай, каждую неделю. – Вставай, государь, за малый колокол.

– Не-е-ет, Трифон. Сегодня в набольший хочу ударить, – затряс худым перстом Федор Иванович.

– Осилишь ли, царь-батюшка? – засомневался звонарь.

– Ежели бог поможет – осилю. Дай веревку, Трифон.

Федор Иванович широко перекрестился, по-мужичьи поплевал на ладони и принялся раскачивать многопудовый язык. Прошла секунда, другая, но тяжелый язык так и не коснулся колокола.

Царь опустился на пол и заплакал.

Звонарю стало жалко слабосильного государя.

– Давай вдвоем потянем, батюшка.

– Нет, Тришка, я сам, – заупрямился Федор Иванович и снова шагнул к веревке, подняв бледное лицо на сверкающие в лучах солнца кресты.

– Помоги, господи. Придай силы рабу твоему верному, прида-а-ай…

Царь из последних сил потянул за веревку – раз, другой, третий. И наконец-то колокол загудел, вначале робко и слабо, а затем все мощнее и мощнее.

– Услышал меня господь, услыша-а-ал! – исступленно прокричал Федор Иванович.

Борис Годунов, привалившись к каменному своду, тоскливо поглядывал на государя, тайно усмехался и думал:

«Юродивый царь! И это Рюрикович – сын самого Ивана Васильевича, грозного и всесильного самодержца. Наградил же господь великую Русь блаженным царем. Федор – духом младенец, превосходит старцев в набожности, занимается делами церковными ревностнее, нежели державою, беседует с иноками охотнее, нежели с боярами. Государь больше похож на пономаря, чем на царя. В келье он был бы больше на месте, чем на престоле. Умом скуден, телесами слаб, водянке подвержен. Сестрицу Ирину жаль. Скушио ей с немощным, слабоумным Федором. Оттого и детей все нет. А может, это и к лучшему. К чему еще один наследник престола? Слава богу, Дмитрия не стало. А хворый царь недолго протянет. Немного лет ему богом отведено на этом свете. И тогда путь к престолу открыт. И никому более, как ему, Борису, Русью править…»

Душно стало боярину. Распахнул кафтан. Сильными холеными пальцами стиснул широкий малиновый кушак с золотыми кистями.

Царь Федор упал на руки старого звонаря – обессиленный, с красными пятнами и крупными каплями пота на побледневшем лице. Выпучив глаза и вскинув редкую бороденку на замолкнувший колокол, дышал часто и все приговаривал:

– Теперь господь доволен мной, Тришка…

Возле дворца государя всея Руси встретили десятка два челобитчиков из посадских. Загалдели разом, сгибаясь в низких поклонах и протягивая царю грамотки.

– Укажи праведному суду быть, великий государь.

– Задавили нас купчишки. Притесняют, ремесло захирело.

– Князь Василий Шуйский у себя во дворе беглых тяглецов укрывает, а пошлину с нас со всей слободы взимает.

– Защити, надежа и заступник!

Федор Иванович тоскливо вздохнул и сказал своему ближнему боярину:

– Докучают меня мирские заботы. Прими челобитчиков, рассуди всех праведно и без корысти. А я помолюсь за детей своих.

– Сегодня в думе от свейского ¹⁰² короля послов встречаем. Надлежит государю на троне быть, – поднимаясь на крыльцо, напомнил царю о державных делах Борис Федорович.

– Притомился я, боярин. Примай послов без меня да глаголь моим именем. А мне из Чудова монастыря архимандрита ¹⁰³ пришли. В христово воскресенье па молебен к нему собираюсь. Ступай, боярин, с богом…

ЧАСТЬ VI

ОРДЫНЦЫ

Глава 1 ТАТАРЫ ИДУТ НА РУСЬ

Последние шесть лет на Руси жили спокойно: басурмане не тревожили своими набегами московские города и села.