– Аль можно так?

– Прочь! – глаза Фотея налились кровью. – Дожили! Смерд боярина попрекает.

Иванка вспыхнул, неведомая злая сила толкнула к боярину; выхватил посох, ударил.

– Караул! – завопил Фотей Нилыч.

Болотников ударил в другой раз, в третий, сбил боярина наземь. Посох переломился.

Подскочил Васюта, рванул Болотникова за плечо.

– Ныряй к соловью! ¹⁷³

Мимо ехал извозчик верхом на коне; Иванка и Васюта прыгнули в возок.

– Гони, борода!

Извозчик понимающе хмыкнул и стеганул лошадь.

– Проворь, буланая!

Возок затерялся в узких, кривых улочках. Извозчик остановил лошадь подле глухого монастырского подворья, глянул на Иванку, крутнул головой.

– Смел ты, паря… И поделом Фотею. Лют!

Болотников протянул полушку, извозчик отказался.

– Не. С таких не беру… Знатно ты боярина попотчевал.

Иванка и Васюта встретились с нищебродами у храма Ильи Пророка ¹⁷⁴ . Братия ожидала вечерню, расположившись на лужайке у ограды; развязав котомки и переметные сумки, трапезовали.

– Ну как помолились, старцы? – спросил Болотников.

– Помолились, чадо. Поснедай с нами, – молвил дед Лапоток.

– Спасибо, сыты мы… Попрощаться пришли.

– Попрощаться?.. Куды ж удумали, чада?

– По Волге с купцом поплывем. В судовые ярыжки нанялись, старче.

Дед Лапоток перестал жевать, повернулся к Волге, обхватив крепкими жилистыми руками колени. Лицо стало задумчивым.

– Когда-то и мне довелось плыть на струге. Под Казань ходил с ратью Ивана Грозного. Тогда я ишо зрячим был, белый свет видел.

Замолчал, вспомнив далекую молодость, и, казалось, посветлел лицом. Потом вздохнул и вновь заговорил:

– Чую, не для того вы сюда шли, чтоб к купцу наниматься. Не так ли?

– Воистину, старче.

– Ведал то, сердцем ведал, молодшие. Пойдете вы дале, к простору, где нет ни купцов, ни бояр.

– И на сей раз угадал, старче. В Поле наша дорога.

– Жаль, очи не зрят, а то бы с вами пошел. В Диком Поле я не бывал, молодшие, однако много о нем наслышан. Дай-то вам бог доброго пути.

Герасим, сидевший возле Лапотка, вдруг встрепенулся и привстал на колени, вглядываясь в боярина, идущего к храму.

– Он… Он, треклятый. Глянь, братия.

Нищеброды уставились на боярина, зло загалдели:

– Матерой. Ишь, пузо нажрал.

– Убивец!

– Покарай его, всевышний!

Признали боярина и Иванка с Васютой: то был Фотей

Нилыч. Шел скособочась, тяжело припадая на левую ногу.

– Аль встречались с ним? – усмехнулся Иванка.

– Свел господь, – насупился Герасим. – Это тот самый, что Николушку нашего порешил. У-у, треклятый!

Боярин был далеко, не слышал, но нищеброды загалдели еще злее и громче. Оборвал шум Лапоток:

– Угомонись, братия! Словами горю не поможешь… Тут иное надобно.

Нищеброды смолкли, глянули на Лапотка.

– О чем речешь, калика? – вопросил один из убогих.

– Ужель запамятовали? А не ты ль, Герасим, пуще всех на боярина ярился? Не ты ль к мщению взывал?

– И ныне взываю, Лапоток. Не забыть мне Николушку, до сих пор в очах стоит, – Герасим ткнул клюкой в сторону боярского терема. – Вон каки хоромы боярин поставил, во всем граде таких не сыщещь. Да токмо не сидеть те в них, боярин. Так ли, братия?

Глаза Герасима были отчаянными.

– Так, Герасим! Отомстим за Николушку.

– Петуха пустим…

«Вот тебе и убогие, – порадовался Болотников за нищебродов. – Дерзкой народ!.. Но петуха пустить не просто: караульные на подворье. Тут сноровка надобна да сила. Убогих же в един миг схватят – и прощай волюшка. За петуха – голову с плеч».

Вслух же вымолвил:

– Кровь на боярине, зрел его ныне. Пес он… В полночь с вами пойду.

– А как же насад? – спросил Васюта.

– Насад не уйдет, друже. Поспеем к купцу… Пойдешь ли со мной?

– Сто бед – один ответ, – вздохнул Васюта.

– Добро… А вы ж, старцы, ползите в слободу. Без вас управимся.

– Старцы пущай бредут, а я с вами. Мой был Нико-лушка. Зол я на боярина, – произнес Герасим.

Дед Лапоток поднялся и обнял Болотникова за плечи.

– Удал ты, детинушка. Порадей за дело праведное, а мы тебя не забудем, – облобызал Иванку, перекрестил. – Удачи тебе.

– Прощай, дед. Прощай, братия.

Прибежали к насаду после полуночи. Над крепостью полыхало багровое пламя, тревожно гудел набат.

– Как бы и другие усадьбы не занялись, – обеспокоенно молвил Васюта.

– Бояр жалеешь, – сурово бросил Болотников. – В Рубленом городе тяглых дворов не водится, слободы далече. А бояре да купцы пусть горят. Поболе бы таких костров на Руси.

ЧАСТЬ IX

ДИКОЕ ПОЛЕ

Глава 1 СТЕПНЫЕ ЗАСТАВЫ

Матерый орел долго парил над высоким рыжим курганом, а затем опустился на безглазую каменную бабу.

Тихо, затаенно, пустынно.

У подножия холма, в мягком степном ковыле, белеют два человечьих черепа; тут же – поржавевшая кривая сабля и тяжелый широкий меч. А чуть поодаль, покачиваясь в траве, заунывно поет на упругом горячем ветру длинная красная стрела.

Орел повернул голову, насторожился; за бурыми холмами, в синем просторе, послышался шум яростной битвы; пронзительное ржание коней, гортанные выкрики, лязганье оружия…

С опаленных, гнойных курганов полетели на кровавый пир вороны-стервятники.

Дикое Поле!

Огромное, степное, раздольное!

Край ордынцев и донских казаков, край гордой мятежной повольницы и беглого сермяжного люда. Сюда, на вольный степной простор, пробираются через лесную дремучую Русь москвитяне и новгородцы, владимирцы и ярославцы, суздальцы и рязанцы…

Бегут на Волгу и Дон, Медведицу и Донец, Хопер и Айдар… Бегут в поисках лучшей доли мужики-страдники и кабальные холопы, посадская чернь и ратные люди, бобыли и монастырские трудники, государевы преступники и попы-расстриги… Бегут от боярских неправд, застенков и лютого голода.

Уж давно ополчились на южную окрайну бояре, шумели в Думе:

«Найди управу на чернь, государь! Обезлюдели вотчины, мужики нивы побросали, некому за соху взяться. Прикажи ослушников имать. А на окрайну служилых людей пошли, пущай стеной встанут перед воровским Доном!»

И царь приказал. Многих ловили, били кнутом и возвращали к боярам. Однако велико и бескрайне Дикое Поле, не усмотреть стрельцам за всеми беглыми; ежегодно сотни, тысячи людей просачивались в степное Понизовье, оседая в казачьих станицах. Жили в куренях и землянках, зачастую без рухляди и скотины, предпочитая лихого коня и острую саблю. Жили вольно, не ведая ни господ с приказчиками и тиунами, ни городских воевод с губными старостами и ярыжками. Били в степях зверя и птицу, ловили в озерах и реках рыбу. А рядом, совсем рядом, в нескольких поприщах от казачьих городков и становищ рыскали по степи коварные, сметливые ордынцы. Жажда добычи снимала степняков со своих кочевий и собирала в сотни, тысячи и тумены ¹. Ордынцев и янычар манили дорогие, невиданной красоты, русские меха, золотая и серебряная утварь боярских хором и золотое убранство храмов, синеокие русские полонянки, которым нет цены на невольничьих рынках.

Первыми всегда принимали басурманский удар казаки-повольники. Это они стойко защищали свои станицы, заслоняя Русь от злого чужеземца; это они истребляли поганых и сами теряли буйные головы, обагряя обильной кровью горячие степи.

Дикое Поле!

Ратное поле!

Поле казачьей удали, подвигов и сражений.

Поле – щит!

Отяжелевший ворон уселся на череп. Вновь все стихло, лишь возле серой каменной бабы продолжала свою скорбную песнь тонкая стрела.

За курган свалилось багровое солнце, погружая степь в тревожно-таинственный сумрак.