В июне 1907 года, вдали от Парижа с его скандалами, Ренуар с помощью Баптистена смог отправиться писать оливковую рощу в Кане. Это место называется Колетты. На склонах холма раскинулась оливковая роща с многовековыми деревьями. На этой ферме проживала Катрин Канова с сыном Полем, холостяком. Чтобы развлечься, Поль с другими крестьянами, как и он, родом из Пьемонта, пил по субботам, а когда возвращался домой, мать награждала его оплеухами и проклятиями. Это продолжалось до тех пор, пока один торговец недвижимостью из Ниццы не предложил владелице поместья, мадам Арман, купить её владение. Он собирался спилить старые деревья и устроить там ферму по разведению гвоздик, что принесло бы больший доход. Поль рассказал Ренуару, что его мать, рассчитывавшая дожить свой век в Колеттах, где провела уже более сорока лет, грозилась забаррикадироваться в доме и, если понадобится, даже выстрелить из ружья по жандармам, когда они придут её выселять. Для Ренуара была невыносимой мысль о том, что оливковые деревья обречены на превращение в сувенирные салфетки с надписями «Привет из Ниццы». Один из друзей семьи Ренуаров, интересующийся местной историей, уверял их, что большинство деревьев было посажено ещё во времена правления Франциска I. 121Король поручил своим солдатам в перерывах между войнами с Карлом V заняться посадкой этих деревьев. Более того, этот знакомый утверждал, что некоторые деревья росли здесь ещё до этого.

Ренуар решительно прервал партию в карты своей жены с хозяином дома и настоял, чтобы они немедленно встретились с мадам Арман, пока ещё не поздно. Переговоры с ней прошли без каких-либо трудностей. Она без всяких колебаний сделала выбор между торговцем недвижимостью и Ренуарами: «По крайней мере, Ренуаров мы знаем». 24 мая 1907 года в присутствии мэтра Кастелля, нотариуса, Пьер Огюст Ренуар, художник, проживающий в Париже, предоставил своей жене Алине Викторине Шариго, без профессии, право приобрести от его имени Колетты. Акт продажи был подписан в присутствии того же нотариуса 28 июня 1907 года. Мадам Онорина Матильда Жозефина Николя, вдова Мари Огюстена Армана, продала Колетты за 35 тысяч франков.

Глава пятнадцатая

КОЛЕТТЫ

Покупка Колетт в конце июня 1907 года никак не повлияла на ритм перемещений семьи Ренуаров. Из года в год они покидали Кань в начале лета, приезжали ненадолго в Париж и старались как можно скорее уехать в Эссуа. Там они, как обычно, принимали многочисленных друзей. Купив Колетты, Ренуары решили и здесь построить достаточно просторный дом, где могли бы довольно комфортабельно располагаться гостившие у них друзья, коллекционеры или торговцы картинами. Ведь дорога была утомительной: чтобы добраться до Колетт из Парижа, приходилось провести в вагоне поезда немногим более пятнадцати часов. Новый дом должен был не очень отличаться от виллы «Ле Бегюд», где в 1900 году поселились супруги Деконши. Но он должен быть более просторным и построенным только из местных материалов. Кроме того, учитывая, что Ренуару становилось всё сложнее передвигаться, нужно было избежать перепадов уровней пола комнат и многочисленных ступеней. Архитектор Жюль Фебр должен был всё это учесть. Но эскиз фасада дома с аркадами, набросанный Ренуаром, был нечётким, и архитектор спроектировал центральный вход с высоким крыльцом, а вход в мастерскую — по лестнице с восьмью ступеньками… И на это никто не обратил внимания ни во время ознакомления с планом, ни в ходе строительства. По крайней мере, Ренуару удалось убедить архитектора в том, что дом не должен быть похож на «одну из тех претенциозных вилл, которые были разбросаны вдоль побережья», и настоять, чтобы «участок не превратили в английский парк и не посадили пальмы вместо оливковых деревьев».

В конце октября 1907 года Ренуар предупредил Дюран-Рюэля, что катар верхних дыхательных путей заставляет его ускорить отъезд на юг. Но возвращение в Кань было сопряжено с новыми проблемами. Новый дом ещё только строился, а Фердинан Инар, уверенный, что Ренуары больше не будут снимать у него комнаты, продал свой дом муниципалитету. Ренуару всё же удалось договориться, что холсты, заполнявшие комнаты, пока останутся там — до переезда в Колетты, но для проживания семье пришлось снять на несколько месяцев виллу у дороги в Ванс.

Пребывание в Кане в начале 1908 года было омрачено другими проблемами. 11 января Ренуар сообщил Дюран-Рюэлю, что чувствует себя «довольно хорошо», но тут же добавил, что у него обнаружили грыжу: «Это пустяк, но бандаж мне очень мешает». Месяц спустя, 17 февраля, он сообщил ещё об одном испытании: «Я очень страдал от болей в желудке, но, к счастью, всё это кончилось; надеюсь, что теперь наступило серьёзное затишье».

Ренуара беспокоило не только здоровье. Оказываемые ему знаки внимания тоже не всегда радовали и подчас вызывали озабоченность. 24 марта 1908 года он написал Дюран-Рюэлю: «Я не знаю, должен ли принять почётный титул и стать членом Королевского общества Брюсселя. Я сделал бы это с удовольствием, если бы полагал, что это поможет Вам продать хотя бы на одну картину больше, но я не верю в это, хотя, может быть, и ошибаюсь. Мне не хотелось бы Вас огорчать, но нам неизбежно предстоит пережить серьёзный и длительный кризис, вызванный слишком многочисленными выставками, которые приведут к тому, что публике довольно скоро надоест живопись. Не знаю, наступит ли этот крах завтра или через десять лет, но это обязательно произойдёт. Появилось слишком много картин, не имеющих никакой художественной ценности. Ни Вы, ни я ничего не можем туг поделать. Но самое разумное — быть готовыми ко всему и принять необходимые меры предосторожности. Я тем не менее направляю Вам своё согласие стать членом этого национального общества, а Вы уж поступайте, как сочтёте нужным». Также безразлично отнёсся он к сообщению Дюран-Рюэля, что тот собирается организовать и открыть 20 апреля в своей галерее выставку натюрмортов. Несколькими месяцами ранее, в ноябре, подобная выставка была представлена в галерее Бернхеймов и имела определённый успех. 13 ноября молодой художник Эдуар Вюйяр отметил в своём дневнике: «Вечером развешивали натюрморты в галерее Бернхейма. Моя живопись отвратительна. Хороши картины Боннара. Великолепны краски Сезанна. Ренуар классический, блистательный Моне. Суровый урок, какого я давно не получал». А вот что написал Жорж Лекомт в своей статье «Творчество Ренуара», опубликованной в августе 1907 года в «Л’ар и лез артист»: «Уже целый ряд лет живопись Ренуара, такая великолепная и такая изящная, оказывает огромное влияние на некоторых молодых художников. И это влияние продолжает возрастать». Именно потому, что он знает, какое место в живописи он занимает в глазах этих художников, Ренуар соглашается ещё раз стать почётным президентом Осеннего салона 1907 года, но на этот раз он отказывается выставить свои работы… По крайней мере, он будет избавлен от того, чтобы его называли гением как в Брюсселе, так и в Париже. «Я — гений? Какая шутка! Я не принимаю наркотики, у меня никогда не было сифилиса, и я не педераст! Ну, и?..»

Тем не менее Дюран-Рюэль считает, что нужно постоянно поддерживать Ренуара, вселять в него уверенность. Так, 27 апреля он написал художнику: «Уже восемь дней, как работает организованная нами выставка цветов и натюрмортов, где Ваши работы сверкают несравненным блеском. 40 Ваших картин, больших и маленьких, выставлены в одном из залов… Работы Сезанна, в основном из коллекции Шоке и частично из нашей коллекции на улице Рима, хотя очень хороши, всё-таки, по моему мнению и мнению настоящих знатоков, выглядят довольно бесцветными рядом с картинами Моне и Вашими. Слишком раздули репутацию этого отличного и добросовестного художника. И те, кто заявляет, что только три художника, Сезанн, Гоген и Ван Гог, действительно являются великими мастерами, к несчастью, вводят в заблуждение публику, особенно в Германии и России, пользуясь недостаточной осведомлённостью любителей живописи». Ренуар может согласиться с таким мнением по поводу Гогена, но что касается Сезанна и Ван Гога, напротив, считает, что «папаша Дюран» заблуждается. Ренуар признаётся сыну: «Если Ван Гог сумасшедший, то и я тоже. А на Сезанна хоть смирительную рубашку надевай!..»