Изменить стиль страницы

«Твоя свобода бессодержательна — это так, твои социальные движения несостоятельны — и в этом нельзя сомневаться, ибо весь Липпе-Детмольд [15]поголовно провозглашает эту истину; но не существуй их, не держи они мир в некотором напряжении, какой гессенец поручится, что не придут проходимцы и не перестроят все по-старому? Проходимцы чутки и внимательно подстерегают случаи, дающие возможность что-нибудь стянуть. Прежде всего они стянут бессодержательную свободу, а потом созовут всех гессенцев, шаумбургцев и зигмарингенцев и при громе пушек скажут им: «Нет вам ни почт, ни почтальонов, ни почтовых марок, нет ни ретур-билетов, ни игольчатых ружей, ни нарезных пушек; нет вам литературы, кроме «Wacht am Rein» [16]! Живите, как бог даст… Нет вам ни школ, ни университетов, ни Эврипида!»

Увы! — скажем мы словами сатирика: — Многое возможно, что с первого взгляда кажется даже фантастическим. Изменятся какие-то детали, что-то прибавится, что-то убавится, и люди увидят наяву эту «беспочвенную игру воображения…»

И еще одно предсказание сатирика сбылось, на этот раз вскоре после того, как была опубликована «Сила событий». В горчайшую для французов минуту он верил в «галльского петуха» и в народ, для которого в силу его славных традиций «устранение причин, породивших неудачи, обязательно, и притом не частное или измороченное, а коренное, немедленное».

«Сила событий» появилась в октябрьском номере «Отечественных записок» за 1870 год, а 18 марта 1871 года в Париже совершилась революция.

Коммуна была оболгана и оклеветана реакционной прессой. Консерваторы благословляли палача Коммуны — кровавого карлика Тьера. Б. Чичерин, по его собственному признанию, «с величайшим сочувствием следил за его патриотической деятельностью для восстановления разгромленной Франции». Трагическая судьба Коммуны была воспринята многими либералами как новое доказательство порочности революционного пути. А. В. Никитенко писал, что «…если Франция после этого не образумится, не покончит навсегда или по крайней мере на очень долго со своим любимым времяпровождением (это уже совсем в духе той критики французской демократии, о которой говорил Щедрин в «Силе событий»! — А. Т.), то придется согласиться, что она обречена на гибель».

Высказать в русской печати не то что одобрение, но даже сочувствие коммунарам было невозможно. Цензура потребовала вырезать из августовской книжки «Отечественных записок» за 1871 год пятую главу цикла Щедрина «Итоги», где сатирик негодовал на зверскую расправу с парижскими рабочими.

«Одичалые консерваторы современной Франции, — писал он, — в одни сутки уничтожают более жизней, нежели сколько уничтожили их с самого начала междоусобия самые дикие из приверженцев Парижской коммуны!»

Осенью один из знакомых Салтыкова, философ-социолог В. И. Танеев, прочел ему свою статью о Международном Товариществе Рабочих — I Интернационале. Глава о Коммуне во многом основывалась на книге Карла Маркса «Гражданская война во Франции». Попытка Михаила Евграфовича напечатать статью Танеева в «Отечественных записках» не увенчалась успехом.

Неизвестно, читал ли сам Щедрин книгу Маркса и заметил ли, что некоторые полемические приемы, употребленные в ней, довольно похожи на его собственные.

«Гогенцоллерны и английские олигархи, большая часть богатств которых состоит из награбленных церковных имуществ, были, конечно, сильно возмущены Коммуной, которая получила от конфискации церковных имуществ всего только 8000 франков» [17], — изобличал Маркс лицемерие обвинителей Коммуны.

Автор «Гражданской войны во Франции» доказал, что консерваторы, которые на весь мир вопили о парижских грабителях и насильниках, о попранном праве собственности и царящем в Коммуне разврате, сами не брезгуют ничем ради наживы.

Жюль Фавр, честивший коммунаров «беглыми каторжниками, дерзко восставшими против семьи, религии, порядка и собственности», путем подлога заграбастал богатое наследство. Сам Тьер был уличен в казнокрадстве, а в 1871 году «его первой мерой к спасению Франции от грозившего ей финансового краха было назначение себе трехмиллионного годового оклада» [18].

Рассказывая, что в дни Коммуны «распутный Париж Второй империи бесследно исчез», Маркс с величайшей иронией заметил:

«Кокотки последовали за своими покровителями, за этими обратившимися в бегство столпами семьи, религии и, главное, собственности» [19].

1871 год был богат драматическими событиями. Одним из них был суд над одиннадцатью участниками тайной организации «Народная расправа», созданной С. Г. Нечаевым. Этот первый в России открытый судебный процесс по политическому делу наводил на самые разнообразные размышления.

Не пропускавший ни одного заседания Ф. И. Тютчев пришел к горестному для него заключению, что правительственной власти, лишенной всяких идеалов, нечего противопоставить «заблуждающимся, но пылким убеждениям» революционеров. И даже легковерный Никитенко, поддававшийся всяким нападкам на социалистические учения, записывал в дневнике:

«…Говоря о причинах наших печальных волнений, нельзя не сказать того, что в юношах невольно зарождается ненависть и презрение к такому порядку вещей. И что тут действует не одна нравственная распущенность, но и кое-какие благородные побуждения».

Обвиняемые вызывали большое сочувствие у студенчества и передовой интеллигенции своей очевидной искренностью, жарким стремлением завоевать свободу для народа.

Однако суд дал благодарный материал и для новых нападений на социализм и революцию, на «Интернационалку», как злобно называли реакционеры I Интернационал.

Фанатик и честолюбец Нечаев сошелся с анархически настроенным Бакуниным и Огаревым. Доживавший свои последние дни Герцен, далеко не всегда справедливый по отношению к молодой, часто более радикальной, чем он сам, эмиграции, на этот раз верно почувствовал в Нечаеве что-то глубоко чуждое духу подлинного революционера. События показали, что он был совершенно прав в своих предположениях.

Все ошибки и промахи более ранних русских революционеров — такие, например, как наивная попытка «Молодой России» внушить преувеличенное представление о своих силах и застращать противников, — были удесятерены в программе и практических действиях Нечаева.

Необходимая дисциплина и конспирация превращались им в средство полного подчинения членов организации его личной воле. Всякая критика отводилась ссылкой на авторитет «Центрального Комитета», функции которого исполнял один Нечаев. С иезуитской неразборчивостью в средствах Бакунин и Нечаев сходились на том, что для революционера «нравственно… все, что способствует торжеству революции», как писалось в выработанном ими «Катехизисе революционера».

Таким образом, революционный «арсенал» пополнился политическими убийствами, шантажом, обманом. Нечаев осуществил это и на практике. Он организовал убийство усомнившегося в его полномочиях и правоте студента Иванова. Морочил головы товарищей вздорными сведениями о мощи созданной им революционной организации и о готовности страны к восстанию. Выкрадывал у Бакунина письма, могущие его компрометировать. Пытался запугать сына Герцена, чтобы тот не дал в печать последних произведений отца, направленных против бакунинской тактики.

В борьбе против старого мира Нечаев пользовался излюбленными методами самого оголтелого консерватизма, насаждал в организации бездумное подчинение авторитету руководства, точнее — единоличного руководителя, и с яростью преследовал всякую самостоятельность, всякое сомнение. Щедрин мог бы отнести к Нечаеву свои слова о «строгой дисциплине», увлекающей руководителей «совсем в другую сторону от главных целей».

вернуться

15

Одно из тогдашних немецких княжеств.

вернуться

16

«Стража на Рейне», шовинистическая немецкая песня.

вернуться

17

К. Маркс, Ф. Энгельс, Сочинения. Издание второе, т. 17, стр. 351.

вернуться

18

К. Маркс, Ф. Энгельс, Сочинения. Издание второе, т. 17, стр. 327.

вернуться

19

К. Маркс, Ф. Энгельс, Сочинения. Издание второе, т. 17, стр. 353.