— Ты еще не видела, что можно вытворять на этом металлоломе. С таким механизмом меня нельзя назвать абсолютным калекой.

Удивленно моргая, она подошла к нему:

— Да уж. Мне при всем желании не угнаться за тобой.

— Иногда мы с Рэчел устраиваем гонки. — Он довольно усмехнулся. Было видно, что настроение его заметно улучшилось. — Я специально дразню ее. Один раз я действительно ее сделал.

Приглядевшись, Герда увидела панель управления со скоростями и ужаснулась, вообразив, как Стюарт, пытаясь убежать от болезненного сознания своей ущербности, в слепом отчаянии мчится навстречу желанной смерти.

— Могу себе представить, — сухо отозвалась она.

Словно прочитав ее мысли, он грустно ухмыльнулся:

— Да, во мне есть садистские наклонности. Это все уязвленное самолюбие.

Стюарт заскользил к двери. Герда молча пошла за ним. Дверь автоматически открылась и чуть не прихлопнула ее, когда женщина хотела выйти вслед за Стюартом. Он развернулся и заехал обратно в комнату.

— Упс, ошибочка вышла, забыл предупредить. Комната просто напичкана всякими механизмами. Над кроватью пульт управления — телевизор, радио, кондиционер, обогреватель, свет и все такое. Могу открывать окна, передвигать книжные полки, ну и конечно, вызывать Леона и слуг.

— Да, неплохо. А это для чего? — Она лишь слегка коснулась кнопки, и на окнах опустились шторы. Комната погрузилась во мрак, лишь панель светилась в темноте.

— Сейчас включу свет, — усмехнулся Стюарт.

Герда с интересом озиралась вокруг. На стене огромный экран, видеокамеры, записывающие устройства. Миниатюрный бар, за которым виднелась огромная спальня. Бежевая кожа и лакированная сосна — шикарная мебель на фоне нежно-зеленых стен, обитых ярко-оранжевыми плинтусами. Торжество изысканного стиля. Неограниченные возможности материального благополучия, которое, однако, очень часто, когда дело касается человеческого здоровья, оказывается никчемным.

Наблюдая за ней, Стюарт тихонько посмеивался:

— Здесь все, что можно купить за грязные зеленые бумажки.

— Но сначала надо было все это придумать. Работа, достойная восхищения, — серьезно ответила Герда.

— Как волшебник: только пальцем пошевелил — и любое желание исполняется, — усмехнулся он. — Спасибо любезному братцу-благодетелю.

— Это он все придумал?

Стюарт выключил освещение и поднял шторы. Яркий солнечный свет ослепил Герду.

— Да. С ним работали еще двое каких-то очкариков. Ничего не забыли. Кроме приспособления в виде пары ног.

Развернувшись, он поехал в другую комнату и остановился у окна. Герда подошла и присела рядом в кресло. Стюарт не шелохнулся, словно ожидал неизбежного вопроса.

— Еще есть надежда?

— Что я смогу ходить?

Она испуганно кивнула, подумав, что, может быть, эта больная тема под запретом.

— Нет. Они ходили здесь толпами: хирурги, терапевт, даже какие-то божественные целители. Все твердили одно и то же. — Он горько воскликнул, передразнивая: — Повреждены нервные ткани, случай безнадежный. Одно и то же, пока… — Стюарт замолчал и предложил Герде сигарету. — Пока в прошлом году… — Он дал ей прикурить. Герда оглянулась в поисках пепельницы. Стюарт, пытаясь опередить ее, моментально отреагировал, и пепельница тут не появилась на столе. — Так вот… В прошлом году Джордан узнал, что в Германии есть хирург, который занимается именно безнадежными случаями. Ну, мы полетели в Германию…

— И… — вырвалось у Герды.

Стюарт закусил губу. Впервые за все время он не боялся казаться жалким.

— Он первый, кто дал нам надежду. Пусть небольшую, но все-таки… Он согласился оперировать. Но шансы слишком ничтожны. Даже не пятьдесят на пятьдесят. Один из трех, что я снова смогу ходить.

— И ты отказался?..

— Я что, по-твоему, псих? Помимо всего прочего, еще куча всяких оговорок. — Стюарт со злостью затянулся. — Может быть, я бы снова смог ходить. Может быть — на костылях. А может быть, вообще не смог бы больше двигаться. Сплошные «может быть»!

— Но ведь никто никогда не может быть уверен на сто процентов. Никто не дает гарантий, — убедительно произнесла Герда. — Моя мама, например, была при смерти. Никто уже не верил, что она выживет. А сейчас она здорова и прекрасно себя чувствует.

— Рад слышать. — Стюарт вздохнул. — Но у меня все-таки есть выбор. Сомневаюсь, что ты бы рискнула жизнью.

— Не знаю. — Герда задумалась. — Я не знаю. Может быть… Думаю, если есть шанс, надо его использовать.

— Пан или пропал? Будешь ходить либо вообще уже ничего не будешь делать?

Она не осмеливалась взглянуть на него.

— Нет уж. Спасибочки. Только мама жалела меня. Она отговаривала меня, а Джордан… Он всегда «за». Легко говорить всякие пафосные фразы типа «Ты не живешь, а существуешь» и тому подобное, но ведь не ему добровольно идти на смерть. К тому же после этого я взглянул на вещи другими глазами. — Стюарт боролся с нарастающим волнением. — Я не хочу умирать! Все эти годы жизнь казалась мне адом. И не только мне, я уверен. Но, прилетев из Германии, я долго думал, готов ли я умереть. Нет. Мне не так уж и плохо живется. Я как будто дергаю за веревочки, а люди ходят вокруг меня на задних лапках. Иногда мне это даже нравится.

— Как в кукольном театре, да? — зло усмехнулась Герда.

— Ха, у меня только маленькая труппка. Главный режиссер здесь мой братец. Вот так, дорогая.

Герда снова заметила, с какой ненавистью Стюарт говорил о Джордане. Когда она только познакомилась с ними, казалось нормальным, что между братьями существует что-то вроде конкуренции. Избалованному и сумасбродному Стюарту нелегко было смириться с диктаторскими замашками старшего брата. Но сейчас…

Она не находила что сказать и в душе обрадовалась, когда в комнату вошел Джордан. При виде брата Стюарт еще больше нахмурился. Он мрачно взглянул на внушительную фигуру, облаченную в элегантный черный костюм:

— Что тебе нужно? Мы не нуждаемся в твоем надзоре.

— Ужин подан, — невозмутимо ответил Джордан. — Неужели вы еще не надоели друг другу?

Он, казалось, привык к грубым выходкам Стюарта. Абсолютно равнодушен к страданиям младшего брата-калеки. Что же удивляться тому, как грубо он обращается с ней? Грустная и задумчивая, Герда поплелась за братьями.

Они вошли в великолепную, обитую дубом столовую, с огромными дверями, открывающимися на террасу. Ужин соответствовал как изысканному стилю дома, так и процветающему положению хозяина. Но все чувствовали себя неловко. В воздухе повисло напряжение. На столе красовались салаты и аппетитный ветчинный мусс. Словно завершающий аккорд, появился ароматный спаржевый суп, и домработница наконец удалилась. Все трое принялись за еду, но в каждом движении, взгляде, слове все равно чувствовалась скованность.

За ужином Джордан был как-то особенно внимателен и любезен. По крайней мере, Герде так показалось. И это насторожило ее даже больше, чем недавняя холодная агрессивность. Стюарт делал неудачные попытки поддержать разговор. Он совсем не изменился — все такой же испорченный ребенок, абсолютно не пытающийся скрывать или контролировать малейшие изменения настроения, непринужденно и без притворства выражающий чувства обиды, досады или неудовольствия. Наконец, небрежно бросив на стол салфетку, он обратился к Джордану:

— Думаю, тебе следовало предупредить меня заранее.

— Ты о чем?

— Об этих выходных. Что приедет Герда.

— Но ты знал уже вчера вечером. Неужели времени было недостаточно? — с каменным выражением лица спросил Джордан.

В это время между ним и Гердой происходила немая борьба, когда он, не обращая внимания на яростные протесты, выбрал для нее самый большой кусок торта и пытался положить ей на тарелку.

— Ты должна попробовать эти сливки. Наши собственные, с фермы. Тебе положить, Стюарт?

— Нет, спасибо. — Стюарт потянулся за кофейником. — Не перестаю удивляться твоей наглости, Джордан. Около двух месяцев ты не кажешь сюда носа и даже не звонишь, а потом вот так вот, с бухты-барахты, являешься с Гердой. Почему ты не сообщил заранее?