— Ну, если на то пошло, мы оба были сущими ангелами — вели абсолютно честную игру. Да им тоже обеспечили самые вольготные условия.

— Ах, — сказал Чэд, — и еще какие! Им была открыта, была открыта… — Казалось, он, попыхивая сигаретой и все еще устремляя глаза в небо, искал нужное слово — или, может быть, читал их гороскоп? Меж тем Стрезер ждал услышать, что было «им» открыто, и наконец получил ответ: — Открыта возможность не касаться моих дел, пойти на то, чтобы просто повидаться со мной и дать мне жить как живу.

Стрезера такая программа устраивала, и он явно дал понять, что местоимение во множественном числе, которым его юный друг обозначил миссис Ньюсем и миссис Покок, звучит для него без разночтений. Правда, Мэмми и Джим остались за бортом, но это лишь служило доказательством того, что Чэд знает, какие мысли бродят в голове его собеседника.

— Но они на это не пошли — чтобы ты жил как живешь.

— Нет, не пошли, — повторил Чэд. — Такого они и на минуту не могут допустить.

Стрезер задумчиво курил. Высокий балкон, на котором они стояли, был словно нравственным помостом, откуда они могли, глядя вниз, обозревать свое недавнее прошлое.

— У тебя, как ты знаешь, не было ни малейшего шанса, что они допустят такое и на мгновение.

— Разумеется — ни малейшего. Только если бы они захотели подумать, что…

— Но они не захотели! — Стрезер давно уже все расчислил. — Они ведь не ради тебя сюда пожаловали, а ради меня. И вовсе не за тем, чтобы посмотреть собственными глазами, чем ты тут занимаешься, — а чем я занимаюсь. Первый росток их любопытства при моей постыдной медлительности неизбежно должен был смениться вторым, и за этот второй, если мне позволено развернуть мою метафору, а ты не возражаешь против того, что я так выпячиваю это гнусное дело, они в последнее время и уцепились. Иными словами, когда Сара села на пароход, целью поездки был я.

Чэд принял такое толкование событий с пониманием и сочувствием.

— В хорошенькую историю вы, стало быть, из-за меня попались!

Стрезер снова выдержал паузу, за которой последовал ответ, раз и навсегда исключающий ноту жалости и раскаяния. Во всяком случае, пока они вместе, Чэду предстояло от нее воздержаться.

— Я уже «попался», когда ты меня нашел.

— Помилуйте, это вы меня нашли, — рассмеялся молодой человек.

— Я? Нет. Я тебя на месте не нашел, а ты сразу меня нашел… Что же касается их приезда, то это было делом совершенно неизбежным. Впрочем, они получили огромное удовольствие, — заявил Стрезер.

— Я для этого немало постарался, — сказал Чэд.

Его собеседник не преминул и себе отдать должное:

— И я тоже. Даже сегодня утром… когда миссис Покок удостоила меня визитом. Она получает удовольствие хотя бы от того, что, как я уже сказал, не боится меня; и, по-моему, я в этом ей всячески содействовал.

Чэд навострил уши.

— Она вела себя с вами очень гадко?

— Как тебе сказать, — поколебавшись, ответил Стрезер. — Она держалась как очень важная персона. Говорила чрезвычайно категорично и в итоге высказалась кристально ясно. Впрочем, никаких угрызений совести я не испытывал. Я понимал: приезд их был неотвратим.

— Да, мне тоже хотелось увидеть их собственными глазами. Так что ради этого…

Никаких угрызений совести Чэд не испытывал. А Стрезеру, видимо, это и было нужно.

— Вот в результате их визита ты и увидел своих родственников собственными глазами, не говоря уже о прочем. Разве это не самое существенное?

Чэд взглянул на старшего друга так, словно благодарил за то, как он это выразил.

— А вам совсем нипочем, что вас околпачивают, если уже не околпачили. Ведь околпачивают же?

Он спросил таким тоном, словно осведомлялся, не мучает ли Стрезера насморк или не натер ли тот себе ногу. С минуту Стрезер молча курил.

— Я хотел бы снова встретиться с ней. Мне необходимо с ней встретиться.

— Да, необходимо. — Чэд замялся: — То есть, вы имеете в виду… с моей матушкой?

— О, с твоей матушкой?.. Не совсем.

Этой недомолвкой миссис Ньюсем словно была отброшена куда-то очень далеко. Однако Чэд все же попытался уточнить, где Стрезер видит ее место.

— То есть…

Прежде чем ответить, Стрезер остановил на нем долгий взгляд.

— Я имел в виду Сару. Мне во что бы то ни стало — хотя она решительно от меня отреклась — нужно еще раз с нею поговорить. Так распрощаться с ней я не могу.

— Стало быть, она держалась крайне неприятно?

Стрезер вздохнул.

— Она держалась так, как я и ожидал. То есть как и должна была держаться с того момента, когда они почувствовали, что недовольны нами. Мы предоставили им, — продолжал он, — все мыслимые и немыслимые удовольствия, а они посмотрели, приблизились и не пожелали от нас ничего принять.

— Можно, как гласит пословица, подвести лошадь к воде!.. — вставил Чэд.

— Вот-вот! А тон, каким Сара сегодня утром выказывала свое недовольство, — тон, которым, продолжая твое сравнение, заявляла, что не станет пить, — не оставляет нам никаких надежд.

Чэд помолчал и затем, словно утешаясь, сказал:

— Но мы, по правде сказать, и не рассчитывали, что они останутся всем довольны.

— Не знаю, не знаю, — пробормотал Стрезер в раздумье. — Мне, во всяком случае, хотелось их ублаготворить. Впрочем, — сказал он уже громче, — не сомневаюсь: именно мои старания и оказались никуда не годными.

— Вы чудо что за человек. Право, мне иногда кажется, что вы мне только снитесь! — воскликнул Чэд. — Ну а раз вы не греза, а настоящий, — добавил он, — остальное — трын-трава.

— Настоящий-то я настоящий, только уж очень нелепый и смешной — самому себе неспособен себя объяснить. Где уж им меня понять? Я на них не в претензии.

— Вот как. Зато они к нам в претензии, — обронил Чэд вполне добродушно, и Стрезер вновь отметил про себя, что его юный друг в прекрасном расположении духа. — Мне, поверьте, очень неловко, — продолжал Чэд, — но все же хотел бы напомнить, что вам не помешает хорошенько подумать… — И он замолчал, словно опасаясь навязываться.

Но Стрезер жаждал выслушать все до конца:

— Договаривай, договаривай…

— Ну, в вашем возрасте… и зная, сколько, если сбудется то, что намечалось, матушка может для вас сделать и кем стать…

Природная щепетильность не пускала Чэда дальше этого предела, и в следующее мгновение Стрезер переложил груз на себя.

— При моем необеспеченном будущем. И очень ограниченных способностях заботиться о собственной персоне. Зная, как отменно сделает это она. С ее состоянием, добрым сердцем и неизменным — просто чудо каким! — согласием так далеко зайти. Все так, все так, — подвел он итог. — Таковы упрямые факты.

Чэд, однако, пожелал прибавить к перечисленным еще один:

— И потом, ведь матушка вам и вправду очень дорога. Разве не так?

Его старший друг медленно повернулся к нему.

— Ты поедешь?

— Поеду, если вы скажете, что считаете, мне надо. Вы же знаете, — добавил он, — я был готов еще полтора месяца назад.

— Знаю, — ответил Стрезер. — Только тогда ты не знал, что я не готов. А теперь ты готов, потому что это знаешь.

— Пожалуй, что так, — согласился Чэд. — Но как бы там ни было, я говорю искренне. Вы предлагаете взять все на себя. За кого же вы меня принимаете, полагая, что я способен допустить, чтобы вы расплачивались один?

Они стояли у парапета рядом, и Стрезер, словно желая заверить молодого человека, что он не совсем без средств, одобрительно потрепал его по плечу, но тот не успокаивался и из чувства справедливости вновь вернулся к так называемому материальному вопросу.

— Но вы отказываетесь — извините, я называю вещи своими именами, — вы отказываетесь от денег. Возможно, от больших денег.

— Ох-хо-хо, — рассмеялся Стрезер, — даже если от небольших, ты вправе об этом говорить. Впрочем, должен, со своей стороны, напомнить тебе, что ты тоже отказываешься от денег; более того, не «возможно», а, думается мне, наверняка — от очень больших денег.