— Я не так уж далеко ушел, — возразил Стрезер, испытывая такое чувство, словно он призван дать миссис Покок предметный урок того, как умеют говорить парижане. — Боюсь, что смогу лишь показать, как недалеко я ушел. Времени потрачено уйма, а выгляжу я, полагаю, так, как если бы и не тронулся с места. — Он бросил на Сару взгляд, который, по его расчетам, должен был сойти за примиряющий, и, с молчаливого одобрения мадам де Вионе, сделал, так сказать, свое первое официальное заявление: — А если говорить всерьез, все это время я занимался только тем, для чего приехал.

Мадам де Вионе немедленно воспользовалась случаем его поддержать.

— И вы вновь обрели своего друга, узнали его заново, — подхватила она с такой радостной готовностью, словно оба, служа общему делу, не раз уже совещались и были повязаны клятвой во взаимной помощи.

Услышав ее слова, Уэймарш отвернулся от окна.

— О да, графиня, — сказал он, как если бы речь шла о нем, — он вновь обрел меня и, полагаю, кое-что обо мне узнал, хотя не уверен, насколько ему это понравилось. Пусть сам скажет, как он думает: по душе мне его похождения или нет.

— Но, помилуйте, — весело сказала графиня, — я вовсе не вас имела в виду. Разве из-за вас мистер Стрезер приехал сюда? Я говорила о мистере Ньюсеме, о котором мы все беспрестанно думаем и ради которого миссис Покок нашла возможность приехать, чтобы восстановить тесные родственные связи. Какая это радость для вас обоих! — храбро заключила мадам де Вионе, смотря Саре в глаза.

Миссис Покок отнеслась к этому монологу как нельзя лучше, однако Стрезер заметил: никаких версий по части своих намерений и планов она допускать не собиралась. Ей ни к чему покровительство или поддержка — слова, которые на самом деле обозначают лишь ложное положение. Она сама знает, как показать то, что сочтет нужным показывать, и тотчас выразила это с сухим блеском, вызвавшим в памяти Стрезера прекрасные зимние утра в Вулете.

— У меня нет нужды искать каких-либо возможностей, чтобы свидеться с братом. Дома нам о многом приходится вместе думать, на нас лежит большая ответственность и тьма обязанностей, и дом наш, кстати, совсем не плох. И на все, что мы делаем, — добавила Сара, — у нас есть веские причины. — Словом, она ничем себя не выдала, но как женщина, благосклонная к ближнему, сочла возможным чуть-чуть приоткрыться: — Я приехала сюда, потому что… потому что приехала.

— И это прекрасно! — воскликнула мадам де Вионе, ни к кому в частности не обращаясь.

Пять минут спустя они уже поднялись из кресел, провожая собравшуюся уходить графиню, и стояли, состязаясь во взаимной учтивости, что породило дальнейший обмен репликами. Только со стороны знаменитого адвоката был сделан демарш: с задумчивым видом, приглушая — то ли инстинктивно, то ли из осторожности — шаг, он возвратился к открытому окну и занял прежнюю выгодную позицию. Сверкающая стеклом и позолотой комната — вся в узорчатой камке, золоченой бронзе, зеркалах и часах — выходила на юг, и летом спущенные жалюзи ограждали ее от утреннего солнца, но сквозь щели виднелся раскинувшийся внизу сад Тюильри и все, что за ним, и вездесущий дух Парижа, подымаясь оттуда, ощущался в прохладе, сумеречности и манящей приветливости, в блеске позолоченных решеток, шуршанье гравия, цоканье подков и свисте кнута, вызывавших в памяти парад, которым начинают представление в цирке.

— Думаю, я скорее всего найду возможность посетить брата, — сказала миссис Покок. — У него, без сомнения, премилая квартира.

Она обращалась к Стрезеру, но лицом, расплывшимся в улыбке, стояла к мадам де Вионе, и в какой-то миг, пока она так улыбалась своей гостье, у нашего друга мелькнула мысль, что сейчас она добавит: «И я очень благодарна вам, что вы это мне подсказали». Минут пять, не меньше, ему казалось, слова эти были вот-вот готовы сорваться у нее с языка, он уже слышал их совсем ясно, как если бы они прозвучали, хотя знал: слова эти так и не были сказаны — знал по искрометному взгляду, брошенному ему мадам де Вионе, в котором прочел, что и она их мысленно слышала, но, по счастью, ничего подобного в той форме, которая требовала оказать гостям внимание, миссис Покок не выразила. А это давало ее гостье свободу отвечать лишь на то, что было произнесено.

— Так мы, возможно, будем обе бывать на бульваре Мальзерб? Это сулит мне верную надежду на радость новых встреч.

— О, я сама приду к вам: вы уделили мне столько внимания. — И миссис Покок посмотрела гостье прямо в глаза. К этому времени румянец на щеках Сары уже превратился в алое, четко очерченное пятнышко — знаменовавшее ее собственную отвагу. Она держала голову особенно прямо и высоко, и Стрезеру пришло на ум, что из двух беседующих женщин в эту минуту именно в ней воплощено представление о графине. Однако он тут же подумал, что Сара не преминет отдать визит своей гостье и теперь ни одно письмо не уйдет в Вулет, пока она не сможет украсить его этим, по крайней мере, любопытным сюжетом, который у нее уже в кармане.

— Я буду несказанно рада представить вам мою дочурку, — продолжала тем временем мадам де Вионе. — Мне, наверное, следовало бы взять ее с собой, но не хотелось без вашего дозволения. Я надеялась застать здесь мисс Покок: мистер Ньюсем сказал, она приехала с вами, и я была бы рада, если бы моя крошка с ней познакомилась. Когда я буду иметь удовольствие встретить вашу дочь, я, с вашего разрешения, попрошу ее приласкать мою Жанну. Мистер Стрезер подтвердит, — говорила она, — какое хрупкое существо моя дочь, как она добра и одинока. Они очень подружились, мистер Стрезер и моя Жанна, и, надеюсь, он думает о ней не так уж плохо. Ну а у моей Жанны мистер Стрезер пользуется таким же непревзойденным успехом, как и, насколько я знаю, повсюду, где бы ни появлялся.

Говоря все это, она, казалось, испрашивала его позволения или, скорее, призывала — мягко и ласково — по праву близкого друга принять ее болтовню как само собой разумеющуюся, и он не стал возражать, понимая, что не пойти ей сейчас навстречу означает предать ее низко и гадко. Да, он был с ней, и — даже в этой завуалированной и небезопасной игре — оказавшись лицом к лицу с теми, кто с нею не был, вдруг, пораженный и смущенный, взволнованный и окрыленный, отдал себе наконец отчет, как глубоко и до какой степени он предан ей. Словно давно уже в напряжении ждал от нее чего-то такого, что приоткрыло бы ему тайники ее души, чтобы выразить свое отношение к ним. И то, что сейчас происходило, пока она несколько затягивала обряд прощания, вполне служило этой цели.

— Сам он, конечно, не обмолвится о своих успехах и словом, а потому я не чувствую укоров совести. Кстати, — добавила она, поворачиваясь к нашему другу, — почему бы мне и не сказать о них, если я от ваших триумфов не имею почти никакой выгоды. Вас совсем не видно! Я жду, я томлюсь, скучая. Вы и не представляете себе, миссис Покок, какую услугу сегодня мне оказали, — продолжала она, — предоставив редкую возможность взглянуть на этого джентльмена.

— Мне, право, было бы жаль лишить вас того, что, как вы заявляете, принадлежит вам по праву. С мистером Стрезером мы очень давние друзья, — отвечала миссис Покок, — тем не менее я ни с кем не стану ссориться из-за привилегии разделять его общество.

— Вот как, дорогая Сара! — вмешался Стрезер. — Слыша от вас такие речи, я начинаю думать, что вы — а жаль! — не вполне сознаете тот факт, в какой степени — и это взаимно — я по праву принадлежу вам. Мне было бы куда больше по душе, — засмеялся он, — знать, что вы боретесь за меня.

На мгновение она, миссис Покок, словно язык проглотила — у нее даже дыхание занялось, и все, как он тотчас решил, по причине вольности, какую он еще никогда себе с нею не позволял. И эта вспышка, какую бы угрозу она ни таила, была следствием того, что он, черт возьми, не желал больше робеть ни перед ней, ни перед мадам де Вионе. Дома он естественно называл ее только Сарой, и хотя, пожалуй, ни разу не обратился к ней со словом «дорогая», виной тому отчасти было отсутствие случая, который побудил бы его сделать эффектный шаг. Что-то, однако, говорило ему, что теперь он пустился в фамильярности слишком поздно — если только, напротив, не слишком рано — и, уж во всяком случае, ему тем более не следовало доставлять миссис Покок такого удовольствия.