Высокая награда, древо чести,

Отличие поэтов и царей,

Как много горьких и счастливых дней

Ты для меня соединила вместе!

Ты госпожа – и честь на первом месте

Поставила, и что любовный клей

Тебе, когда защитою твоей

Пребудет разум, неподвластный лести?

Не в благородство крови веришь ты,

Ничтожна для тебя его цена,

Как золота, рубинов и жемчужин.

Что до твоей высокой красоты,

Она тебе была бы неважна,

Но чистоте убор прекрасный нужен.

СОНЕТЫ НА СМЕРТЬ МАДОННЫ ЛАУРЫ

Безжалостное сердце, дикий нрав

Под нежной, кроткой, ангельской личиной

Бесславной угрожают мне кончиной,

Со временем отнюдь добрей не став.

При появленье и при смерти трав,

И ясным днем, и под луной пустынной

Я плачу. Жребий мой тому причиной,

Мадонна и Амур. Иль я не прав?

Но я отчаиваться не намерен,

Я знаю малой капли образец,

Точившей мрамор и гранит усердьем.

Слезой, мольбой, любовью, я уверен,

Любое можно тронуть из сердец,

Покончив навсегда с жестокосердьем.

Синьор, я вечно думаю о Вас,

И к Вам летит мое любое слово;

Моя судьба (о, как она сурова!)

Влечет меня и кружит каждый час.

И жар любви все так же не угас

Я жду давно конца пути земного,

Два светоча я призываю снова,

Как призывал их прежде много раз.

Мой господин, моя благая Донна,

Свободы мне на свете больше нет,

Собою сам навеки я наказан:

Зеленый Лавр – и гордая Колонна,

К одной прикован я пятнадцать лет,

К другому – восемнадцать лет привязан.

Увы, прекрасный лик! Сладчайший взгляд!

Пленительность осанки горделивой!

Слова, что ум, и дикий, и кичливый,

Смиряя, мощным жалкого творят!

Увы и нежный смех! Пускай пронзят

Его струи – была бы смерть счастливой!

Дух царственный, не в поздний век и лживый

Ты властвовал бы, высоко подъят.

Пылать мне вами и дышать мне вами:

Весь был я ваш; и ныне, вас лишенный,

Любую боль я б ощутил едва.

Вы полнили надеждой и мечтами

Разлуки час с красой одушевленной:

Но ветер уносил ее слова.

Повержен Лавр зеленый.

Столп мой стройный

Обрушился. Дух обнищал и сир.

Чем он владел, вернуть не может мир

От Индии до Мавра. В полдень знойный

Где тень найду, скиталец беспокойный?

Отраду где? Где сердца гордый мир?

Все смерть взяла. Ни злато, ни сапфир,

Ни царский трон – мздой не были б достойной

За дар двойной былого. Рок постиг!

Что делать мне? Повить чело кручиной

И так нести тягчайшее из иг.

Прекрасна жизнь – на вид. Но день единый,

Что долгих лет усильем ты воздвиг,

Вдруг по ветру развеет паутиной.

Горящий узел, двадцать один год

За часом час меня сжимавший яро,

Рассекла смерть, – не знал я злей удара;

Но человек с печали не умрет.

Опять Амур мне воли не дает:

Другой силок в траве – и, сердцу кара,

Вновь искра разожгла огонь пожара

Так, что с трудом сыскал бы я исход.

Не помоги мне опытностью сила

Бывалых бед, сгорел бы я, сраженный,

Мгновенно вспыхнув, словно сук сухой.

Вторично смерть меня освободила,

Расторгнут узел, огнь угас, сметенный,

Пред ней и сила – в прах, и дар прямой.

Уходит жизнь – уж так заведено,

Уходит с каждым днем неудержимо,

И прошлое ко мне непримиримо,

И то, что есть, и то, что суждено.

И позади, и впереди – одно,

И вспоминать, и ждать невыносимо,

И только страхом божьим объяснимо,

Что думы эти не пресек давно.

Все, в чем отраду сердце находило,

Сочту по пальцам. Плаванью конец:

Ладье не пересилить злого шквала.

Над бухтой буря. Порваны ветрила,

Сломалась мачта, изнурен гребец

И путеводных заезд как не бывало.

Зачем, зачем даешь себя увлечь

Тому, что миновалось безвозвратно,

Скорбящая душа? Ужель приятно

Себя огнем воспоминаний жечь?

Умильный взор и сладостная речь,

Воспетые тобой тысячекратно,

Теперь на небесах, и непонятно,

Как истиною можно пренебречь.

Не мучь себя, былое воскрешая,

Не грезой руководствуйся слепой,

Но думою, влекущей к свету рая,

Ведь здесь ничто не в радость нам с тобой,

Плененным красотой, что, как живая,

По-прежнему смущает наш покой.

Покоя дайте мне, вы, думы злые:

Амур, Судьба и Смерть – иль мало их?

Теснят повсюду, и в дверях моих,

Пусть мне и не грозят бойцы иные.

А сердце, – ты, как и во дни былые,

Лишь мне ослушно, – ярых сил каких

Не укрываешь, быстрых и лихих

Врагов моих пособник, не впервые?

В тебе Амур таит своих послов,

В тебе Судьба все торжества справляет,

И Смерть удар свой рушит надо мною

Разбить остаток жизни угрожает;

В тебе и мыслям суетнейшим кров;

Так ты одно всех бед моих виною.

Глаза мои! – зашло то солнце, за которым

В нездешние края пора собраться нам…

Мы снова будем с ним, – оно заждалось там,

Горюет, судит нас по нашим долгим сборам…

О слух мой! – к ангельским теперь приписан хорам

Тот голос, более понятный небесам.

Мой шаг! – зачем, за той пускаясь по пятам,

Что окрыляла нас, ты стал таким нескорым?

Итак, зачем вы все мне дали этот бой?

Не я причиною, что убежала взгляда,

Что обманула слух, что отнята землей,

Смерть – вот кого хулить за преступленье надо!

Того превознося смиренною хвалой,

Кто разрешитель уз, и после слёз – отрада.

Лишь образ чистый, ангельский мгновенно

Исчез, великое мне душу горе

Пронзило – в мрачном ужасе, в раздоре.

Я слов ищу, да выйдет боль из плена.

Она в слезах и пенях неизменна:

И Донна знает, и Амур; опоре

Лишь этой верит сердце в тяжком споре

С томленьями сей жизни зол и тлена.

Единую ты, Смерть, взяла так рано;

И ты, Земля, земной красы опека,

Отныне и почиющей охрана,

Что ты гнетешь слепого человека?

Светил любовно, нежно, осиянно

Свет глаз моих – и вот угас до века.

Коль скоро бог любви былой завет

Иным наказом не заменит вскоре,

Над жизнью смерть восторжествует в споре,

Желанья живы, а надежда – нет.

Как никогда, страшусь грядущих бед,

И прежнее не выплакано горе,

Ладью житейское терзает море,

И ненадежен путеводный свет.

Меня ведет мираж, а настоящий

Маяк – в земле, верней, на небесах,

Где ярче светит он душе скорбящей,

Но не глазам, – они давно в слезах,

И скорбь, затмив от взора свет манящий,

Сгущает ранний иней в волосах.