— Знаешь, папа, ты был прав. — Шеннон старалась говорить как можно беззаботнее. — Бог с ним, с замужеством. Ни к чему мне опять впрягаться в этот хомут.

— С каких это пор мое мнение стало законом? — Фрэнк пристально посмотрел на нее. — С тобой что-то творится, детка. И мне это совсем не нравится.

Шеннон беспомощно огляделась по сторонам. Ну как она скажет отцу, что сломя голову бежит от своего счастья лишь потому, что боится — из-за нее Митч потеряет детей?

Митч ее любит. И если он разберется в причине ее отъезда, он бросится вдогонку, махнув рукой на все. Остается один выход — убедить его, что она его не любит. Господи, как тяжело было на это решиться. Никогда в жизни ей не было тяжелее.

Актриса она никудышная. Если бы она встретилась с Митчем лицом к лицу, он сразу раскусил бы ее игру. И потом, она сама знает — стоит ей увидеть его обиженные, растерянные глаза, и от ее решимости не останется и следа. Она, рыдая, кинется в его объятия…

Слишком многое поставлено на карту. А строить свое счастье на обломках чужого — нет, это не для нее. На самом деле Митч никогда не примирится с потерей детей, и в конце концов он начнет обвинять во всем ее. А она… она не вынесет, если их любовь умрет, превратится в неприязнь и вражду.

Отец остается совсем один — мысль об этом тоже бередила Шеннон душу. Бедный, бедный папа, он-то совершенно не виноват в ее ошибках, а страдать в который раз приходится ему.

Всхлипнув, Шеннон робко взглянула на отца, и ее вдруг переполнила любовь к нему. Даже сейчас, когда Шеннон его оставляла, он, как и всю жизнь, переживал только за дочку, только о ней беспокоился. Предстоящая разлука с отцом болью отзывалась в ее сердце.

Громкоговоритель затрещал и объявил посадку на рейс Шеннон.

Фрэнк опустил плечи.

— Иди, тебе пора, — грустно сказал он.

Шеннон вытащила из сумочки маленький запечатанный конверт и протянула отцу.

— Пожалуйста, отправь это, — прошептала она, чувствуя, что слезы вновь застилают ей глаза.

Ненавистное письмо словно обжигало ей пальцы. Скоро Митч прочтет его, и тогда между ними все будет кончено.

Фрэнк кивнул и сунул конверт в карман.

— Послушай, детка, ты, часом, не из-за меня решила уехать? — Голос его прервался. — А то Линдзи мне все уши прожужжала — я, мол, вожу тебя на помочах, вздохнуть тебе не даю свободно… Этого больше не будет, поверь… Я постараюсь тебе не мешать.

Какой он сейчас потерянный, несчастный, с горечью подумала Шеннон. За последние два дня он словно постарел на десять лет.

Она обвила его шею руками.

— Не болтай глупостей. Ты тут совершенно ни при чем. Просто я не хочу, чтобы Митч потерял…

Она осеклась и от одной мысли, что Митч может потерять детей, почувствовала боль, как от удара. Отпустив отца, Шеннон принужденно улыбнулась.

— К тому же я скоро вернусь. Ты ведь знаешь…

Однако, судя по угрюмому выражению лица Фрэнка, он вовсе не был в этом уверен.

Не была в этом уверена и сама Шеннон.

Керамическая подставка для карандашей с грохотом полетела на пол.

Что есть мочи стукнув кулаком по столу, Митч яростно смял письмо. Его голова поникла, он комкал и комкал ненавистную бумагу, уничтожившую его счастье.

Шеннон его не любит.

Поверить в это было выше его сил. Ему словно нож всадили в сердце. Письмо пришло с утренней почтой, и с тех пор Митч метался как безумный. В отчаянии он пытался дозвониться до Шеннон, но ее телефон молчал. Тогда он позвонил Фрэнку Догерти.

Отец Шеннон подтвердил невозможное. Она уехала.

Расстроенные, они с Фрэнком осыпали друг друга упреками — каждый винил в случившемся другого. Потом оба внезапно затихли. И Фрэнк, и Митч страдали, каждый по-своему, и в какой-то момент оба почувствовали себя товарищами по несчастью.

В оцепенении Митч положил трубку. Возможно, Фрэнк прав и во всем виноват он, Митч.

Господи, он вел себя как идиот. Возомнил, что Шеннон откажется от всех своих интересов и будет жить его жизнью. Теперь-то он понимает, что глупейшим образом ревновал ее к работе и университету. Да, хорош он был, ничего не скажешь. Он не сомневался, что стоит объявить Шеннон о выпавшем ей счастье — и она мгновенно превратится в его идеал, хранительницу домашнего очага.

Теперь до него еще кое-что дошло. Стыдно признать, но он, Митч Уилер, свободный от предрассудков, современный мужчина, вел себя точь-в-точь как его нагловатый персонаж. Бифф Барнетт ведь не что иное, как вместилище его собственных комплексов, слабостей и недостатков. Да, сомневаться не приходится, Бифф — его alter ego. Эта догадка потрясла Митча.

Когда Шеннон была рядом, он чувствовал себя сильным — весь мир лежал у него на ладони. День, когда Шеннон призналась, что любит его, стал самым счастливым днем его жизни.

А теперь он знает, что Шеннон лгала, лгала ему в глаза. Но зачем? Неужели лишь для того, чтобы проучить его, самоуверенного болвана?

Смятое в комок письмо полетело в угол. Какая горечь во рту! Какая боль — и от утраты, и от предательства! Дышать нечем от боли.

Досада сменялась гневом, страх — растерянностью. Раньше он знать не знал, что способен так страдать. Да и откуда было знать — сердце разбивается один раз в жизни.

Задребезжал телефон — омерзительный звук, режущий уши. Митч склонил голову на руки и принялся считать звонки. Он ни с кем не хочет разговаривать.

Шесть звонков, семь, восемь. Вот упрямец, черт его побери!

Наверняка это Росс. Митч придумал компромиссное решение проблемы с опекой и просил брата переговорить с Гилбертами. Если он сейчас не ответит на звонок, Росс не замедлит пожаловать собственной персоной. А ему, Митчу, не до визитов — ни до деловых, ни до родственных.

Митч поднял трубку и прорычал в нее что-то нечленораздельное.

— Уилер? — донесся до него голос Фрэнка Догерти. Черт. Вот уж не ожидал. Митч стиснул зубы.

— Да.

Последовало долгое молчание.

— Я сейчас кое-что припомнил… Шеннон обмолвилась перед самым отъездом… Пожалуй, это мало что прояснит, но…

Митч, как ни страдал, сразу оживился.

— Что?.. Что она сказала?

— Тогда я не придал этому значения. А теперь подумал, вдруг…

Митч вцепился в трубку. Все-таки Фрэнк славный старикан. И ведь остался один как перст. Его-то, Митча, всегда окружала большая семья, он так к этому привык, что даже не задумывался, какое это счастье.

— Я очень рад, что вы позвонили, Фрэнк, — произнес Митч как можно мягче и приветливее. — Так что же сказала Шеннон?

— Что-то насчет того, что из-за нее вы можете потерять… я толком не понял, что именно.

— Потерять?

Митч сжал ладонями лоб. Голова раскалывалась от боли. Фрэнк прав. Ничего не прояснилось.

— И все? Она больше ничего не сказала?

— Нет. Сказала только — она не хочет, чтобы вы из-за нее что-то потеряли. А вы не знаете, что она имела в виду?

— Понятия не имею. Хотя… погодите…

Догадка слабо шевельнулась в его мозгу. Думай, думай, приказывал себе Митч, изо всех сил стараясь сосредоточиться. Вдруг в ушах у него прозвучал голос Росса. И тут же все стало ясно.

— Господи, — прошептал Митч. — Ну конечно… дети.

Он положил трубку и невидящим взглядом уставился в пустоту.

Шеннон случайно услышала его разговор с Россом. И как он сразу не догадался? Она испугалась, что из-за нее Митча лишат права опеки.

Митч опустился на колени и принялся шарить по полу, отыскивая скомканное письмо. Нашел и стал нежно разглаживать бумагу пальцами. Он был готов целовать подпись Шеннон. От письма исходил слабый знакомый запах.

Митч чуть не расплакался от облегчения.

Шеннон любит его. Она не предала его, нет. Она думает только о нем, о его счастье.

Но волна радости быстро схлынула. Он должен отыскать ее, отыскать во что бы то ни стало. Он должен сказать ей: она ему дороже всех на свете; пока они вместе, им не страшны никакие беды.

Но как он теперь найдет Шеннон? Судя по словам Фрэнка, Шеннон собиралась взять машину и проехаться по побережью Атлантики. Если она все время в пути, искать ее — все равно, что искать иголку в стоге сена. В какую-то секунду у Митча опустились руки.