А когда и теплая одежда не помогла, он присел на койку рядом с Карновичем и, обняв за плечи, старался удержать бившую его дрожь и, как ребенка, урезонивал стонущего капитана.

Свистнула переговорная труба, Шарутин приставил ухо. Краснов сообщал, что приближается плавбаза. Карнович встал, надо было возвращаться в рубку. Поднимался он с таким трудом, что Шарутин на трапе поддержал его.

17

Луконин, начиная свой бег на север, твердо знал, что скоро ему не подойти к океанским воротам между Исландией и Ян-Майеном, куда прорывается чудовищный ураган, и что туда необходимо прийти как можно скорее. Это определяло все его дальнейшие действия.

В сравнительно короткой, — но напрессованной событиями морской жизни Луконина и северные ураганы, и тропические тайфуны не были новостью. Но до сих пор он или убегал от них, или боролся с ними, если убежать не удавалось. Сейчас он стремился к урагану, нетерпеливо ждал встречи с бурей.

Он стоял в рубке у иллюминатора, молчаливый, не оборачивался, не глядел на тех, кто проходил мимо. Вахтенный штурман выбегал из штурманской, давал указания рулевому, тот проворно вертел штурвал. На океан опускался вечер — ясное небо, ясное море, штиль, максимальная видимость. Луконин поглядывал на прибор. «Резвый» мчался во всю мощь двух машин — восемнадцать с половиной узлов показывала стрелка.

— Поглядите на барограф, Василий Васильевич, — сказал штурман. — Катастрофически падает давление.

Луконин молча прошел в штурманскую, молча смотрел, как перо самописца тянет линию вниз. Ураган правым крылом мчался навстречу «Резвому», «Резвый» мчался навстречу урагану, вот отчего так круто падало перо вниз. Оно слишком медленно падало, плохо было только одно — оно слишком медленно падало! Луконин, ни слова не сказав, возвратился в рулевую рубку.

Небо на западе и на севере из голубого превращалось в красное, его словно заливала кровь. На севере кровь как бы покрывалась ржавчиной, небо там вскоре стало коричневым. Черное облако вырвалось из-за горизонта и неслось на «Резвого». Луконин смотрел на облако. Здесь это был только лоскут расширяющейся темноты, а там, куда «Резвый» стремился, циклон швырял корабли. Облако слишком медленно приближалось, все шло слишком медленно. Луконин крикнул в машинное отделение, чтобы прибавили оборотов, услышал в ответ, что обе машины работают на максимальных. Он подошел к прибору, стрелка стояла на девятнадцати узлах, рывками приближалась к двадцати.

Он снова смотрел в стекло. Ни одно судно рыбацкого флота не обладало скоростью «Резвого» — он не был похож на другие, тихоходные спасатели. Он оставлял за собой массивные плавбазы и танкеры, бежал в два с лишним раза быстрее любого траулера, только военные корабли и знаменитые лайнеры могли его обогнать — в его невзрачном железном теле билось могучее сердце. Но сейчас ударов этого сердца не хватало, чтобы вовремя поспеть в район катастрофы. Луконин гневно одернул себя. Никакой катастрофы не произошло. Идет ураган, суда штормуют. Все в порядке.

— Просто мы очень далеко! — сказал он вслух.

— Не расслышал, Василий Васильевич, — сказал штурман. — Что надо сделать?

— Ничего не надо делать, — ровно ответил Луконин. — Идти как идем, если нельзя быстрее.

— Быстрее не выйдет, — со вздохом подтвердил штурман. На воде появилась толчея беспорядочных, без направления волн. Черная туча захватила половину неба, быстро ширилась на другую. Сверкнула молния и разом, без подготовки, ударил ветер. Хлынул ливень. Волны росли на глазах. «Резвый», наконец, ворвался в крыло урагана. «Уж близко», — с облегчением подумал Луконин.

Ветер валил навстречу, скорость падала. Луконин прошел в штурманскую, посмотрел курс. Самая короткая дорога в район промысла пролегала противно ветру, она была также и самой медленной дорогой. Буря еще не развернула всей своей мощи, а буксир замедлил ход с двадцати до одиннадцати узлов. Луконин гневно прокричал по переговорной трубе стармеху:

— Тысяча пятьсот лошадей у вас. Ни к черту не годятся ваши лошади!

Он не стал слушать оправданий стармеха. Механики делали все, что могли. Судно рвалось вперед, ветер валил его назад. Луконин со вздохом согласился со штурманом — да, идти дальше прямым курсом невозможно, надо менять галсы. Он приказал взять влево, теперь они шли не на север, к флоту, а на северо-запад. Ветер бил в правую скулу, узла три прибавилось. Еще через некоторое время Луконин сменил правый галс на левый, судно стало прорываться на северо-восток. На новом галсе прибавка была уже пять узлов.

Ливень оборвался так же внезапно, как налетел. Ветер продолжал усиливаться, гороподобные валы закрыли простор. Временами бак скрывался под белопенной массой. Локаторное поле было чисто: на пятидесяти милях впереди ни одного судна. Уже скоро, думал Луконин, уже недалеко! Гигантская волна, вся покрытая пеной, как кружевом, обрушилась на палубу, белый козырек накрыл рубку. Беснующаяся вода билась в стекла, но отхлынула, не прошибив. Рулевой, молодой матрос, что-то потрясенно проговорил. Хорошо, с ожесточением думал Луконин, очень хорошо!

— Вижу суда! — закричал штурман.

Луконин повернулся к штурману, но крен швырнул его мимо локатора. Луконин схватился за штурвал, чтобы удержаться.

Из-за верхнего края локаторного экрана сыпались пятнышки судов, с каждой минутой их становилось больше. Луконина вызвали в радиорубку. Березов сообщил о несчастье с «Ладогой», просил подгребать побыстрее. Луконин бесстрастно сказал, что делает все возможное. Среди зеленоватых точек траулеров засветилось массивное пятно плавбазы. Луконин до боли в глазах всматривался в темную развертку со вспыхивающими на ней яркими точками судов, прикидывал расстояния, стремился уяснить, кто как ведет себя в бурю. «Ладоги» на экране не могло быть, «Ладога» была далеко за кругом электронного обзора. Но южные траулеры уже были милях в тридцати-сорока — часа полтора-два прямого хода спасателя в спокойную погоду. Прямой курс был по-прежнему закрыт, Луконин лишь чаще теперь менял галсы, чтобы не удаляться ни слишком западнее, ни восточнее флота.

— Вас снова «Тунец», Василий Васильевич, — прокричал радист.

На этот раз Березов извещал о несчастье с «Коршуном». Луконин спросил, как с «Ладогой». К «Ладоге» пробивается Карнович, ответил Березов. Руководитель промысла просил заняться спасением «Коршуна», тот где-то на юго-востоке, в районе, куда подходит «Резвый».

— Иду к «Коршуну», — сказал Луконин и возвратился к локатору.

Теперь он со штурманом выискивал на развертке, где может находиться «Коршун». Одна точка выделялась среди других. Расстояние между судами постоянно менялись, но не быстро, все они держали носом на волну. Но эта точка слишком быстро скользила между другими, ход ее шел по буре, а не против бури.

— Потерял управление, — уверенно оценил положение штурман, и Луконин согласился с ним.

Радист «Резвого» непрерывно звал в эфире «Коршуна», но прошло немало времени, пока терпящий бедствие траулер откликнулся: Теперь Луконин знал, куда идти. Он кратко поговорил с Никишиным. Команда, измученная безуспешными попытками откачать воду из трюмов, готовилась покинуть медленно погружавшееся, потерявшее управление судно. Луконин с полминуты молчал, прежде чем послал в эфир просьбу продержаться до его прихода, имея наготове все спасательные средства. Он постарается подойти поскорее, сколько позволит ураган…

Луконин уже не менял галсы, «Резвый» шел лагом к буре. Волны и ветер валили спасатель направо, но скорость снова возросла. Луконин приказал, кроме ходовых огней, засветить все люстры и прожекторы. Сияние брызнуло на беснующийся океан, отразилось от темных, стремительно несущихся туч. Луконин знал, что если волны и поглотят свет палубных люстр, то сияние прожекторов, озарявших мрачное небо, будет видно издалека. И последний десяток миль, отделявшие его от «Коршуна», Луконин так и промчался — клубком сияния в черной ночи циклона. А затем он стал спускать прожекторы, устремленные в тучи. Траулер был где-то рядом, надо не извещать о прибытии, а искать его среди волн.