Он досадливо отгонял от себя мрачное видение — никто не знает, что реально происходит с «Ладогой». Но у Никишина было живое воображение, оно настойчиво подсовывало одни зловещие картины. Никишин выругался громко вслух. Штурман переспросил, что приказывает капитан?

Никишин не успел ответить. Он с испугом прижался лицом к стеклу. Бедствие надвигалось на его собственное судно. Траулер нырнул под гребень волны, очередные десятки тонн воды забесновались на полубаке. А когда волна схлынула, по палубе понеслись вырванные из-под брезента бочки с рыбой, оставленные на шкафуте.

Оцепеневший Никишин увидел, как они покатились вдоль фальшборта и, подброшенные ударом нового вала, ринулись с левого борта на правый и ухнули там в пучину. На их месте появились новые, их становилось больше. Ветер вначале разорвал лишь угол брезента, но каждая следующая волна сдирала брезент с горки бочек. Какая-то бочка ударилась в лебедку и разлетелась вдребезги, другую швырнуло на ящик над лебедкой, где были укрыты брезентом и увязаны тросами сети, — и Никишина охватил страх перед тем, что может вскоре произойти.

Он крикнул штурману поднять по тревоге экипаж, сам схватился за штурвал, стал поворачивать судно правым бортом к ветру. Он хотел хоть на время превратить ураган, свирепого противника, в деятельного помощника. Когда бочки окажутся под ветром, их при первом же крене налево смоет за борт. Важно было одно: прекратить их беспорядочный грозный танец на палубе.

Но Никишин только еще подбирал волну покрупнее, чтобы повернуть на ее вершине, как одна из бочек разнесла загородку и сети стало сносить за борт. Никишин ринулся вниз. Сети надо было втащить обратно на палубу, пока их не смыло полностью и пока — это всего больше страшило Никишина — они не намотались на винт. В проходе он увидел подготовленных к выходу людей, быстро надел спасательный пояс, закрепился тросом. Все это заняло не больше минуты, но и минуты было слишком много: когда Никишин с матросами добрался до лебедки, ветер вырывал из загородки последние метры сетей.

На освещенном пространстве моря тянулась цепочка ярких буев — конец сетного порядка заклинило в загородке, ветер, не вытащив сети полностью, длинным шлейфом расплескал их по воде. Траулер совершил поворот, обратный тому, что вначале хотел Никишин, он подставил буре левый борт — так было легче выбирать сети и меньше опасности намотки на винт.

Уже после первых попыток Никишин убедился, что ни спасти сети, ни быстро отдать, их за борт полностью не удастся. Он приказал рубить порядок, бегом кинулся в рубку. Спасение было теперь в маневрировании. «Не дать завернуть сети под корму, не дать завернуть сети под корму!» — только об этом думал Никишин. Он вывернул судно носом к сетям, сбросил ход, но ветер, швыряя траулер с борта на борт, по-прежнему надвигал его на сети.

После того как палубу освободили от обрубленного порядка, Никишину какое-то время казалось, что теперь-то можно бежать от опасного соседства. Содрогание, пронизавшее корпус судна, известило всех, что бегство не удалось. Сети завернуло под кормовой подзор, лопасти винта стали захлебываться в тенетах, с каждым оборотом наматывая их все больше. Никишин приказал застопорить машину. Буря развернула судно лагом, уже не десятки, сотни тонн воды обрушивались на палубу.

— Надо просить помощи, Корней Прохорыч! — сказал испуганный штурман.

— Успеется! — крикнул капитан, устремляясь вниз. — Еще поборемся сами!

В трудные минуты Никишина охватывало лихорадочное возбуждение, все в нем как бы ускорялось — и способность восприятия, и мысли, и движения, и речь. Опасность порождала в нем вспышку энергии, жажду действия. Он влетел в салон. Боцман спешно прикреплял к трехметровому древку длинный, как сабля, зубчатый нож, другие мастерили такие: же длинные багры.

— Будем резать намотку! — сказал Никишин. — Два раза я уже так оправлялся с намоткой, справимся и в третий.

Он говорил с уверенностью, но уверенности в нем не было. В те разы, когда, еще молодой промысловик, он дважды допускал намотку сетей на винт и дважды успешно отделывался от нее, бури не было, просто свежая погода баллов на пять-шесть. И ему не ко времени вспомнилось, как опытные капитаны ехидно поздравляли его с успехом: «Везет тебе, как этому… Ну, которому всегда везет!..» И тогда он сам спускался с ботдека на беседке рубить намотавшуюся сеть, сегодня о таком спуске нельзя было и думать — беседку мигом разнесет в клочья. Попытка, не спускаясь под подзор, сверху резать шлейф, тянувшийся от винта, была почти безнадежна, и если Никишин вызвал команду делать это, то лишь потому, что ничего не делать было еще хуже.

Он сам и боцман наклонились над кормой, остальные страховали их. Боцману удалось выловить багром сеть, ее потащили наверх, срывали с лопастей винта, но не сорвали. Никишин с боцманом стали резать сеть, сколько доставали вниз ножом на древке. Отрезанные сети уносило в море, но намотка на винте осталась. Была еще одна надежда, что остаток сетей излохматит лопастями винта при прокрутке и они слетят сами. Но сети были намотаны слишком плотно, винт не работал. Никишин возвратился в рубку. Штурман снова спросил, не дать ли сигнал бедствия. Никишин не успел ответить, его срочно вызвали в машинное отделение.

Там, по-настоящему подавленный, он услышал, что в трюмы поступает вода, и все осушительные помпы запущены. Никишин приказал радисту соединиться с Березовым. Пока радист вызывал «Тунца», мрачный Никишин не отрывался от стекла. Палуба «Коршуна» была наконец освобождена от всего лишнего, от всего, представляющего опасность — и от по принайтовленных бочек с уловом, и от столь же неудачно закрепленных сетей. Очистка произошла слишком поздно. Потерявшее ход судно стало мячиком в злых руках урагана, его куда-то несло, швыряло, мотало, немилосердно клало на оба борта. Горы воды бьют по палубе, даже крепчайший корпус долго не вынесет такой болтанки, а у них где-то щели, трещины, дыры, черт их знает что, но что-то такое, откуда проникает вода. И щели, и трещины или дыры в такую круговерть не отыскать и не заделать, и они сами собой не исчезнут и не уменьшатся, напротив, будут становиться больше и больше…

— Березов в эфире! — крикнул радист.

Никишин сдержанно доложил о бедствии, получил заверения, что помощь окажут, и вернулся в рулевую. Вахтенный штурман, слышавший разговор капитана с Березовым, спросил, не пора ли предупредить команду о возможной шлюпочной тревоге. Никишин согласился, что надо заняться подготовкой всех спасательных средств, все может быть в такую ночь.

— Мы еще поборемся, — сказал он угрюмо. — Нептун нас мотает, но мы на плаву. Скоро он нас не опрокинет, а помощь идет.

Его снова вызвали в машинное отделение, он пошел вниз.

13

В то время как «Тунец» пробивался сквозь ветер на северо-восток, где терпело бедствие пока неизвестное судно, в эфир выкликались один за другим капитаны траулеров, все отзывались, все торопливо, дорожа уже не минутами, а секундами, докладывали, что у них, и уступали радиочастоту соседу. Один Доброхотов не отозвался, радиостанция «Тунца» повторяла несколько раз призыв к нему — «Ладога» молчала. С «Тунца» опросили оставшиеся по списку невызванными суда, список исчерпали и стало ясно, что несчастье с «Ладогой». Это же подтвердил и Карнович, он снова внезапно прорвался в забитый переговорами эфир и прокричал, что гибнущий траулер «Ладога» и что все на «Бирюзе», кроме механослужбы и рулевого, выходят на спасение товарищей, — и замолк надолго. Березов склонился над своей картой. Трофимовский правильно выбрал курс, плавбаза шла именно туда, где, по расчету, и должен был находиться Доброхотов. Это же направление подтверждал и пеленг на «Бирюзу».

База шла лагом к ветру, бортовая качка была не только сильна, но и стремительна. Это была особенность конструкции: база после толчка в борт слишком быстро возвращалась в исходное положение, все на верхних надстройках не качалось по плавной дуге, а стремглав мчалось то вправо, то влево. Березов не помнил, чтобы его одолевала морская болезнь, но сейчас испытывал головокружение. В новой серии плавбаз, которую собираются строить в Штральзунде, нужно будет потребовать успокоения помедленней, пусть конструкторы ставят амортизаторы качки, что ли. Инженеры, гоняясь за высокой остойчивостью, перестарались, нельзя же так! Он досадливо, мысленно же отмахнулся от этой мысли, нужно было думать о делах, куда более срочных, чем улучшение Конструкции плавбаз, нужно было искать пути самого быстрого, самого надежного спасения гибнущих!