Я прикрыла глаза и попыталась сообразить, куда девался наш дом, и почему мне надо спешиваться перед этим зданием.

Увы, никаких мыслей в голове не появилось. Зато перед внутренним взором возникло расстроенное донельзя лицо отца.

Губы чуть заметно шевельнулись, и я чуть не задохнулась от горечи срывающихся с них слов:

- Позор рода Атерн…

- Ваша милость, вам нехорошо?

Я открыла глаза, наткнулась на встревоженный взгляд Меченого и… услышала собственный голос. Только откуда-то со стороны:

- Мне? Н-не знаю…

- Обопритесь на меня…

Мой голос не ответил. И тело не пошевелилось. Впрочем, Крома это не остановило - через мгновение я оказалась на земле. И, придерживаемая его руками, медленно двинулась по направлению к дому…

Глава 30. Кром Меченый.

Девятый день третьей десятины третьего лиственя.

… Леди Мэйнария лежит на спине и невидящим взглядом смотрит в потолок.

Бледное, как вываренное полотно, лицо. Черные круги под глазами. Ярко-красные искусанные губы. Потеки крови на подбородке.

Грудь приподнимается еле-еле. А дыхания почти не слышно.

Невесть в который раз прикасаюсь пальцами к Пути и сдерживаю рвущийся наружу вздох: она сейчас бредет по неведомым тропам мира, принадлежащего Темной половине Двуликого. И, возможно, все дальше и дальше удаляется от той грани, которая разделяет Жизнь и Смерть.

Пробегаю пальцами по зарубкам и пытаюсь понять, куда именно ее влечет. В Светлый лес, к арбалетным болтам, летящим к горлу ее отца? В Атерн, в спальню ее матери и к тем, кто обступил ее ложе? Или в ночной лес, к сполохам костра и к короткому хейсарскому клинку, высекающему искры из меча ее старшего брата?

Хотя, почему обязательно к этому? Ведь каждому, вошедшему в его мир, Бог-Отступник показывает что-то свое. И совсем не обязательно это смерти тех, кто ушел в Небытие: иногда для того, чтобы разорвать в клочья Душу, бывает достаточно воспоминания об обиде, которую Идущие нанесли Ушедшим. Или воспоминаний о времени, которое они им не уделили. Или о недоданном кому-то тепле, любви или ласке.

Каждый шаг - это часть Изменения. И - тяжкий груз, взваливаемый на Душу. Правда, взваливает его на себя далеко не каждый - некоторые проходят эту тропу, не вглядываясь в то, что ее окружает, и выбираются из мира Темной половины Двуликого чуть ли не раньше, чем в него шагнули. Не заработав ни седых волос, ни морщин, ни горечи во взгляде. И продолжают идти по жизни, как ни в чем не бывало…

… Ее милость моргает. Я подаюсь вперед и… расстроенно прислоняюсь к стене: это - просто движение ресниц. А не признак того, что она возвращается.

Угрюмо вздыхаю, закрываю глаза и вспоминаю, как выбирался сам…

… Что-то тяжелое и ужасно холодное бьет меня по лбу и рывком выдергивает из забытья.

Открываю глаза, кое-как фокусирую взгляд на темно-зеленых иглах, нависающих над моим лицом, и вижу, как на кончике одной из них начинает набухать тяжелая серебристая капля.

'Дождь…' - мелькает на краю сознания, а через мгновение ко мне приходят звуки, запахи и ощущения: шелест тугих струй, пытающихся пробить почти непроницаемый шатер из мохнатых еловых лап, одуряющий запах хвои и онемение под левой лопаткой, в которую упирается что-то твердое.

Пытаюсь сдвинуться в сторону и еле удерживаюсь от крика: спину обжигает жуткой вспышкой боли.

Морщусь. И почти глохну от скрежета собственных зубов - правую щеку начинает жечь невыносимо горячее пламя.

Осторожно дотрагиваюсь до нее пальцами и снова возвращаюсь в мир Темной половины Двуликого - вижу погребальный костер, злые алые языки, лижущие тела мамы и Ларки и чувствую тошнотворный запах горелого мяса и костей.

К горлу подкатывает горечь, уголки глаз начинает щипать от наворачивающихся слез, а сорванное горло начинает саднить.

Бьюсь в руках удерживающего меня Бразза-кузнеца, что-то ору… и вываливаюсь обратно в лес - к еловой ветви, почти касающейся лица, к шелесту дождя и к боли в щеке и спине…

Закрываю глаза, безвольно роняю правую руку на толстый ковер из прошлогодней хвои, пытаюсь вернуться в прошлое… и не могу - где-то неподалеку начинает тенькать лиственник.

- Фью-у-уить… фью-у-уить… фью-у-уить…

Пауза…

- Фью-у-уить… фью-у-уить…

Пауза…

- Фью-у-уить…

На краю сознания мелькает мысль:

'Надо же, дождался и я…'

Невольно вслушиваюсь в наступившую тишину, начинаю расплываться в счастливой улыбке и… чувствую, как обрывается сердце: лиственник начинает пророчествовать - тенькает быстро-быстро! И… бесконечно долго…

Шевелю потрескавшимися губами:

- Зачем мне столько?

- Фью-у-уить… фью-у-уить… фью-у-уить…

- Зачем?!

- Фью-у-уить… фью-у-уить… фью-у-уить…

- Я не хочу!!!

… Крик бьется о нависающие надо мной еловые лапы и глохнет. А по ушам продолжает бить треньканье все не унимающейся птицы:

- Фью-у-уить… фью-у-уить… фью-у-уить…

- Заткнись!!! - изо всех сил ору я, снова срываю голос и хриплю: - Убью!!!

- О-го! О-го! О-го! - смеется надо мной присоединившаяся к лиственнику наперстянка…

Нет! Она не смеется, а спрашивает:

- Кого?

Закусываю губу, ощущаю вкус крови и выдыхаю:

- Графа Ареника Тьюварра…

Потом вслушиваюсь в наступившую тишину и добавляю:

- Слово!!!

Открываю глаза, снова смотрю на леди Мэйнарию и… натыкаюсь на ее мертвый взгляд:

- Кром?

- Да, ваша милость?

- Что мне делать?

Провожу пальцами по оставшейся части Пути и с содроганием понимаю, о чем говорилось в восьмой главе Дороги к Посмертию:

- Смерть многолика. Она может приходить к людям явно - на острие клинка, с наконечником арбалетного болта, в реве урагана, и тайно - в капле яда, растворенного в вине, с дуновением жаркого полуденного ветра, иссушающего губы и обжигающего кожу, и даже с одиночеством, медленно ввергающим человека в бездну сумасшествия. Заступить путь той Смерти, которая приходит тайно, намного сложнее, поэтому каждый такой Шаг втрое ценнее обычного…

'Я не хочу!!!' - мысленно кричу я. - 'Это - не Шаг, это остановка!!!'

Увы, ответ на этот крик души я знаю ничуть не хуже, чем то, что говорится в остальных главах Дороги:

- Путь дается только один раз. Сойти с него легко - достаточно не сделать один-единственный Шаг. А вот вернуться обратно - невозможно…

Мысленно проклинаю Двуликого, пославшего мне ТАКОЕ испытание, решительно оставляю в сторону Посох, собираюсь с духом… и начинаю:

- Ваша жизнь - мо…

- Понимаешь, я могу уехать в Саммери, к деду… - не услышав начала клятвы, перебивает она меня. - Но тогда уже никто и никогда не восстановит доброе имя нашего рода…

'Слава Двуликому!!!' - мысленно восклицаю я, сообразив, что Бог-Оступник просто испытывал мою верность. И вытираю пот, выступивший на лбу.

Видимо, в моем взгляде или выражении лица тоже что-то меняется, так как леди Мэйнария краснеет и виновато опускает взгляд:

- Да, я тебе солгала: моя мама - урожденная Саммери…

Потом еще понижает голос и добавляет:

- Я думала, что ты хочешь использовать меня, как ключ… Прости…

- А теперь думаете иначе? - спрашиваю я.

Баронесса поднимает взгляд:

- Да. Я знаю, что ты не причинишь мне вреда…

Киваю. Потом замечаю в ее глазах ожидание и пожимаю плечами:

- Я не в обиде…

Леди Мэйнария благодарно улыбается и снова мрачнеет:

- Итак, если я уеду к деду, то о добром имени отца можно будет забыть…

- А что вы можете сделать? - спрашиваю я.

- Могу пойти к его величеству и попытаться его восстановить. Тем более что по закону после гибели всех мужчин в семье верховный сюзерен обязан стать моим опекуном…

Вспоминаю Роланда Кручу. Вернее, слова, сказанные им после того, как он первый раз увидел взгляд, которым я провожал белых…