- С-с-стой… Вс-с-се равно не уйдеш-ш-шь… - зашипело оно, а потом прыгнуло ко мне. И я, зажмурившись, изо всех сил вжалась лицом в широченную грудь Бездушного…
…- Приведу лошадей… Жди… - пробормотал Кром, опустил меня на что-то твердое и выпутал из плаща.
Я криво усмехнулась, кивнула и… забыла про его существование: в паре шагов от меня, на охапке сена, сброшенной со стоящей рядом телеги, лежала девчушка лиственей двенадцати.
Разодранное платье, исцарапанные и покрытые черными пятнами бедра, бесстыже выставленная на всеобщее обозрение грудь. И мертвый, лишенный всякого намека на мысль, взгляд.
По ее щекам текли слезы, а худенькие плечи содрогались от рыданий.
- Че ревешь, дуреха? - раздраженно спросила у нее скрюченная старуха, деловито обшаривающая тела оранжевых. - Такова наша бабья доля…
Девчушка не отреагировала. Тогда старуха помянула Двуликого, подскочила к девчушке и залепила ей увесистую пощечину:
- Уймись, тебя ж просто ссильничали! А могли и убить…
- Лучше б убили…
- Тьфу на тебя, малахольная! - заверещала старуха. - Мечтать о смерти - грех!!!
'Мечтать о смерти - грех…' - повторила я. Потом покосилась на Крома, деловито седлающего лошадей, и криво усмехнулась: - 'И убивать - тоже. Тогда что же мне делать?'
…'Волки опасны только зимой. Когда им не хватает еды…' - подумала я, невесть в который раз пытаясь заставить свою кобылку двигаться хоть немного быстрее. Потом посмотрела на пятна крови на одежде Меченого, едущего передо мной, и вспомнила, что хищники чуют ее запах за много перестрелов. И способны сутками преследовать слабеющую жертву.
'Они преследуют ЕГО!!!' - мысленно воскликнула я и аж подпрыгнула в седле. - 'Значит, если я тихонечко сверну в сторону, то стая продолжит двигаться за ним!!!'
Мысль казалась здравой несколько мгновений. А потом я сообразила, что волки чуют не только кровь, но и слабость. И не только нашу, но и наших лошадей. Значит, стая может и разделиться. И тогда мне будет суждено умереть от их клыков.
Представив себе такой конец, я задохнулась от понимания: Вседержитель испытывал меня на прочность, раз за разом подсовывая мне возможность выбора между потерей души и какой-нибудь ужасной смертью!
'Чем сильнее избранник Бога-Отца, тем сложнее испытания, которые ему приходится пройти по дороге к господу…' - вспомнила я слова покойного брата Димитрия. - 'Если избранник остается тверд в своих убеждениях, то ему даруется Божественное Благословение. Если же нет - он становится Отверженным…'
Честно говоря, я сомневалась в том, что стала избранной. И, будь у меня выбор, предпочла бы Благословению после испытаний спокойную жизнь в Атерне. Но страх стать Отверженной заставил меня вскинуть голову и оглядеться. Пытаясь понять, в какую сторону мне надо ехать, чтобы добраться хоть до какого-нибудь жилья.
Куда ни падал взгляд, лес был одинаково черен и тих. А звезды, проглядывающие сквозь ветви над головой, говорили о чем угодно, кроме направления.
'Жаль, что я - не мужчина…' - подумала я, осенила себя знаком животворящего круга, собралась с духом… и легонечко потянула повод на себя.
Кобылка всхрапнула… и продолжила двигаться дальше. Видимо, пытаясь отсрочить свою гибель на зубах волков.
Потянула сильнее… и услышала тихий голос Меченого:
- Все… Приехали…
Я вздрогнула, затравленно огляделась по сторонам и непонимающе уставилась на слугу Двуликого: вокруг был все тот же лес, до смерти осточертевший мне за сутки непрерывной езды по бездорожью. И ни домов, ни сараев, ни самого завалящего шалаша!
Тем временем Бездушный сполз с седла, с трудом закрепил за спиной свой посох, вытащил из ножен кинжал и… деловито перерезал глотку своей кобылке!
Та рухнула на землю и забилась в агонии. До смерти перепугав мою лошадь.
Почувствовав, что животное находится на грани сумасшествия и вот-вот понесет, я спрыгнула на землю и возмущенно зашипела:
- Ее-то за что, изверг?!
Бездушный пожал плечами и, повернувшись ко мне спиной, покачиваясь, двинулся во тьму.
Снова завыли волки. На этот раз - совсем близко.
'Все, догнали…' - обреченно подумала я. Потом уставилась на черное пятно, расплывающееся вокруг кобылы Крома, и… сообразила: Меченый пытался задержать стаю. Хотя бы на какое-то время…
- Осторожно, ветки… - донеслось из темноты.
Я провела пальцем по щеке, рассеченной после такого же предупреждения, а потом сообразила, что осталась одна. В ночном лесу. Рядом с бьющимся в агонии животным. И что где-то в темноте ко мне подкрадываются волки!
Усталость, заставлявшая подкашиваться ноги, тут же куда-то исчезла. И решимость выдержать ниспосланное мне испытание - тоже. Поэтому когда в чаще леса хрустнула какая-то ветка, я чуть не умерла от страха. И рванула вслед за Кромом…
… Добежала. Ничего себе не разодрав и не расцарапав. Кое-как перевела дух, огляделась по сторонам и… вытаращила глаза - темное пятно, рядом с которым стоял Кром, оказалось стеной. А прямоугольный проем за его спиной - дверью!
- Охотничий домик… - мертвым голосом пробормотал Бездушный. Потом покачнулся и упал. Ничком. Прямо там, где стоял.
Я усмехнулась: слуга Бездушного, балансировавший на грани ухода в Небытие чуть ли не все время с момента выезда из Сосновки, наконец, сломался.
'Слава Вседержителю…' - подумала я, переступила через Крома и потянула дверь на себя.
Никакой реакции.
Рванула посильнее. Толкнула… Ударила кулаком! Пнула!!!
Дверь даже не шелохнулась!
Я сглотнула подступивший к горлу комок и вопросительно уставилась в небо: милосердие, о котором столько говорил брат Димитрий, не должно было распространяться на слуг Бога-Отступника!!!
'Или должно?' - через вечность подумала я, закусила губу, потом повернулась к Меченому, опустилась рядом с ним на корточки и прикоснулась пальцами к жилке на его шее.
- Пока жив… - почувствовав мое прикосновение, прохрипел он.
- Дверь не открывается… - угрюмо буркнула я.
Кром едва заметно кивнул:
- Заколочена…
Потом пробормотал себе под нос несколько незнакомых мне слов, уперся дрожащими руками в землю и… довольно бодро встал! И не только встал, но и уверенно сорвал с пояса чекан. Потом пошарил рукой по косяку и ударил. На выдохе. Так, что затрясся весь дом…
Я вытаращила глаза - в нем не могло быть столько сил! Не могло!!! Ибо я видела его раны и знала, что он удерживался в седле только за счет силы воли!
'Сил - не было. А потом они вдруг появились…' - подумала я. А потом окаменела: невразумительное бормотание было молитвой к Двуликому! А силы, появившиеся ниоткуда - даром, ниспосланным ему Богом-Отступником!
… Кром справился с дверью за считанные минуты. Потом распахнул ее настежь и жестом пригласил меня внутрь. Снова ее закрыл. Изнутри, на тяжеленный засов. Снял с себя плащ. Жестом предложил мне располагаться на низеньком топчане в дальнем углу комнаты. Достал из поясного кошеля кремень, кресало и трут. Запалил пару лучин, вставил их в держатели и выдохнул:
- Все…
А потом упал. Навзничь. И потерял сознание…
'Сделал все, что мог…' - подумала я. Потом посмотрела на его осунувшееся лицо, впалые щеки, еще раз оглядела истерзанный и покрытый пятнами крови нагрудник и покачала головой: - 'Нет. Не все, что мог, а все, что был должен…'
Эта фраза, которую так любил повторять отец, неожиданно вызвала во мне глухое раздражение: я смотрела на лежащего передо мной мужчину и пыталась понять, что такого ему мог предложить Бог-Отступник, что он, не умеющий отступать даже перед лицом смерти, добровольно отдал ему свою душу.
Не поняла, как не пыталась. А потом снаружи раздалось многоголосое рычание, истошное ржание моей кобылки, и я невесть как ощутила приход смерти.
Душу обожгло холодом, а перед глазами начала мелькать череда лиц тех, кого Бездушный отправил в Небытие за эти дни: брат Димитрий и два его спутника. Трое грабителей, встретивших нас после въезда в Меллор. Пятеро их коллег, пытавшихся помешать нам из него выехать. Полтора десятка оранжевых, ввалившихся на постоялый двор у Сосновки…