19 июля 2002 года у них родился сын. Петруша.
Интересно, что ощущение: «я — дедушка» у меня пока не наступило. Прочувствовать и осознать — это еще не получается. Ну смотрю, симпатичный. Умиляюсь. Не более того. Я могу о чем-то серьезном разговаривать с Людой, и вдруг жена меняется в лице: «А-а-а!» и бежит. Ей показалось, что Петруша заплакал. Твою мать! Вот у нее внук — это все. Она его так ждала, она и носится, как ненормальная. И думаю, что вкушает счастья вполне. Петечка, Петруша…
В поисках правды
Я так устроен, что недостатки вижу сразу. Читаю сценарий и сразу вижу, что плохо. Песню и ту анализирую: «Так не споют, это банально…» Но дальше, если за что-то берусь, я обязан влюбиться в это дело. Как только я на секунду задумаюсь о том, что мне предлагают играть неправду, мне можно не выходить на сцену. Я должен бесконечно верить в роль, я должен погрузить себя всего в то, что я двадцать лет каждую минуту ждал, что вот войдет Она!
Ведь есть такой вполне правдивый вариант. Случилась с женщиной любовь. И было идеальное совпадение по всем статьям: человеческое, сексуальное… Идеальное. Дальше в силу различных обстоятельств — расстались. После в жизни будет еще не одна женщина. Может пройти три года — и вдруг тебя ночью будто током ударит! Током!
Я буду в себе выискивать похожую ситуацию. И, увидев рядом на сцене Инну Чурикову, буду вспоминать ту, с которой гулял ночью по Москве. Иначе у меня ничего не получится. У меня по ходу работы над спектаклем «Sorry» таких историй был миллион. В голове, в фантазиях…
Кино и театр
Безумные глаза женщины, потом небо, затем поле, по нему бежит ребенок, снова небо — полетели птицы, отражаются в луже. И опять глаза женщины. Она долго смотрит и говорит два слова. Это кино. Соединение видеообразов. Иначе монтаж. Придумать же надо, чтобы птицы в луже полетели. А как точно к месту поле вставлено! Если поля на метр больше — не действует, на метр меньше — не действует. Как в грамматике: запятую не там поставил. Казнить нельзя миловать. Правда, одно дело, когда запятые расставляет Толстой, и другое — графоман.
Режиссер может на съемке отхлестать артиста, и у того от обиды покраснеет лицо, появятся слезы, а режиссер закричит: «Мотор! Камера! Снимайте скорей!» Потом подойдет, извинится, поставит ему бутылку коньяка. И все будут говорить, как гениально сыграна сцена. Кто там будет знать, как такое получилось? В театре так не проедешь, в театре вышел на сцену на три часа — и давай! Но дело в том, что и в кино не шибко обманешь. Кино никогда не снимается последовательно, оттого ты должен в голове держать всю роль. Сегодня снимаем такой-то кусок, где я должен рыдать и рвать на себе волосы. А предыдущие части еще не сняты, я должен нафантазировать, как мне сегодня играть, чтобы въехать в состояние этого отрезка из несуществующего предыдущего плана. В кино всегда не хватает времени, в кино, за редким исключением, не любят возиться. Сейчас не торопясь Алла Сурикова работает, может, еще и Саша Муратов. Люди они, конечно, серьезные, но порой и им некогда. Тем более сейчас в кино денег мало, значит, хочешь — не хочешь, но надо за день положенное число кадров отснять. Никто не станет ждать, получится у артиста эпизод — не получится, надо… Если фильм снимается не в Москве, значит, тебя сразу из самолета волокут на площадку, значит, ты уже должен быть готов к предстоящим переживаниям перед камерой. Но это тоже хорошая актерская провокация: быть всегда в хорошей форме.
В кино — искусство первоощущения: прочитал — сыграл. Иногда, может, что-то в голове успеешь прокрутить, что-то продумать. В театре: я читаю пьесу, у меня возникают различные ассоциации, потом мы ее репетируем несколько месяцев, и в результате, перебрав десятки вариантов рисунка роли, может быть, я приду к тому, что возникло сразу же. А может, уеду совсем в другую сторону. В театре иной репетиционный процесс и тоже не менее полезный. Казалось бы, одно обязано дополнять другое. Хотя трудно найти примеры, когда чистой воды киноартисты качественно работают в театре. С ходу не могу вспомнить такой случай, чтобы актер, у которого за плечами ВГИК, Театр киноактера, снимался-снимался-снимался, а потом его пригласили в театр, и он хорош оказался и на сцене. Нет, не могу вспомнить ни одного примера, хотя, может быть, я ошибаюсь, и таких случаев — десятки. Зато почти все выдающиеся актеры театра замечены кинематографом. И в кино о себе довольно мощно и ярко заявили.
«Старший сын» — фильм, благодаря которому я стал известен не театральному, причем большей частью московскому зрителю, а самому массовому, какого нам давало то, советское кино, не говоря уже о том телевидении. Его посмотрели миллионы телезрителей. Собственно говоря, «Старший сын» и снимался как телевизионный фильм, и призы он получил на фестивале телевизионных фильмов.
Более того, по тем временам «Старший сын» считался работой, которая, несмотря на рогатки цензуры, пробилась к зрителю, отсюда ее ценность возрастала многократно. «Старший сын» — это пьеса Вампилова, драматурга с трудной и страшной судьбой. Сам Вампилов, погибший очень рано, при жизни из пяти написанных пьес увидел в театре, насколько мне известно, только одну. Его запрещали повсеместно. И вдруг «Старший сын» выходит на такую аудиторию. Отсюда пристальное внимание. Я помню, как Дом кино, где проходила премьера, атаковали зрители. Чувствовалось, что произошло нерядовое событие.
«Электроник» вышел на пару лет позже. Все-таки этот фильм рассчитан на детскую аудиторию. Не хочу и не могу обидеть режиссера, снимавшего «Электроника», но «планка» актерской сложности, которую мне приходилось преодолевать в «Старшем сыне», была несравнимо выше той, что мне полагалось «перепрыгнуть» в «Электронике». Хотя это — замечательная картина, добрая, веселая, нужная детям. На мой взгляд, народную любовь к артисту Караченцову окончательно закрепил фильм «Собака на сене», во многом тоже из-за того, что по телевидению его часто показывали. Вроде небольшая роль, но она яркая, заметная, и все помнят: «Творенье дивное — Диана». Классический пример, как немасштабной, но легко запоминающейся зрителям ролью актер приобретает популярность.
А дальше уже пошло-поехало.
Коля сыграл в 110 кинофильмах. Но несмотря на кажущую «всеядность», он всегда очень серьезно относился к своим ролям. Он прочитывал сценарии и от многих отказывался — он играл только то, что ему было интересно — в кино он всегда хотел быть не таким, как на сцене. Он сыграл в «Маленьком одолжении» певца, разочарованного жизнью, в душе которого нет любви, нет покоя — такой ранний Бельмондо, как в фильме Годара «На последнем дыхании». Замечательные песни к «Маленькому одолжению» написал Максим Дунаевский.
Многие говорят, что Коля в кино не сыграл ролей такого масштаба, как в театре. Я с этим не согласна. А как же картина «Цирк сгорел, и клоуны разбежались»? Он им очень дорожит. Владимир Бортко поставил фильм о судьбе художника в эпоху развала, крушения государства, и Коля замечательно там сыграл.
Он никогда не соглашался на роль ради популярности, ради денег — для него это было неприемлемо. В противном случае, это был бы уже не Николай Караченцов. Он делал только то, что ему было интересно в творческом плане.
Помню, у него лежало на столе штук 12 киносценариев и телесценариев (тогда уже сериалы пошли). Сплошные убийства и чернуха. Он показывает мне один из них:
— Вот, посмотри, на одной странице пять трупов, на другой — семь. Я просто читал и красной ручкой отмечал — это даже не ручьи, а реки крови…
Ему это уже было не интересно. Ему вообще надоело убивать в кадре. Он уже сыграл детектива в телесериале «ДД Д» («Дело детектива Дубровского»). Там, по сценарию, убивают его друга, и Дубровский распутывает это дело.
Коля с удовольствием снялся и в «Петербургских тайнах» в роли потомственного русского дворянина. Человека, который обрел свою любовь в позднем возрасте. Для которого понятия «благородство» и «честь» — не пустой звук. Так, как Коля раскрыл этот образ, вряд ли смог бы кто-то другой. Об этой картине он говорил: «Какое счастье еще раз сыграть про любовь!»
Жаль, конечно, что он не сыграл ничего классического. Вот Юра Мороз снимал «Братьев Карамазовых». Как бы талант Караченцова мог там заблистать! Может быть, по возрасту никого из братьев он не мог бы уже сыграть, но вот их отца, старика… Там масса таких ролей, которые он мог бы исполнить!
Ему не раз предлагали и самому попробовать что-нибудь снять, стать режиссером. Но он отказывался влезать в чужую шкуру, объясняя это тем, что его дело актерское — создавать образ. Что, мол, он еще не наигрался. Ему предлагали и спектакли ставить за хорошие деньги, но он говорил: «Нет! Мне это не интересно!» Хотя и Олег Янковский, и Саша Абдулов снимают, но я считаю, что Коля — актер от Бога. Ну, не наигрался он… Профессия обязывает. Не может он распыляться.
Он никогда не жаловался, что хотел бы сыграть ту или иную роль, а вот-де не удалось! Я однажды спросила:
— А ты хотел бы сыграть Гамлета?
— Не знаю, может, да, может, нет.
Как человеку разноплановому, ему интересно было создавать разные образы, лепить разные характеры, он брался за все, что его привлекало. Он никогда ничего не планировал. Я считала, что это неправильно и говорила: «Вообще, Коль, надо думать о том, что ты хочешь сыграть!» А у него установка такая — он актер, и дело его — играть. А что уж там предложит Марк Анатольевич или другой режиссер…