Михаила Горбачева я окончательно достал выступлением о Курильских островах. В январе 91-го года президент СССР встретился в Москве с лидером японской правящей партии, и на апрель был запланирован его ответный визит в Японию. И тут мне пришло в голову, что в условиях острого дефицита валюты Горбачев может пойти на то, чтобы сдать японцам Курильские острова.
На эту мысль меня навело общение с советником японского посольства в Москве, которого звали Агава-сан. Это был крайне забавный японец, который регулярно приезжал ко мне в Союз кооператоров и приглашал в японский ресторан. Во время обеда Агава-сан задавал десятки самых разных вопросов, а два его помощника, сидевшие рядом, ничего не ели и только строчили авторучками, тщательно фиксируя каждое мое слово. Почему они не пользовались диктофонами, абсолютно непонятно.
Сам Агава-сан высказывался крайне редко и на все мои вопросы говорил одно и то же:
– Я простой экономический советник. Никаких деловых контактов не устанавливаю. Меня не интересует никакой конкретный бизнес. Просто нужно ваше мнение узнать…
Мне это казалось очень странным. Зачем японцам мое мнение? Тоже, нашли эксперта! И я гнул свою линию, стараясь затянуть его в какие-то совместные проекты или хотя бы получить помощь в контактах с японскими фирмами. Но все мои попытки окончились полным крахом.
Впоследствии Агаву-сан повысили в должности, назначив послом Японии, по-моему, в Южной Корее. Перед отъездом он пригласил всех, чье мнение регулярно выслушивал, в первый кооперативный ресторан Андрея Федорова. Кого же там только не было – от официальных лиц из ЦК КПСС до заслуженных артистов и журналистов…
– Спасибо вам всем! – прочувствованно сказал Агава-сан. – Именно благодаря вашему мнению Япония лучше узнала Россию!
На этом его блестящее выступление было окончено… Так вот, перед ответным вояжем Горбачева я вдруг вспомнил, как Агава-сан однажды сказал мне:
– В Японии есть такая поговорка: нельзя дружить с соседом, если его солдаты ходят у тебя в саду. Это про Курильские острова. Никакие совместные проекты в нашем саду неуместны! Вот если бы вы вернули нам острова, тогда японские бизнесмены немедленно бы вложили в Приморский край двести миллиардов долларов инвестиций!
«Уж не за этими ли миллиардами собрался Горбачев в Японию?» – подумал я. Это меня не устраивало уже потому, что часть денег до России просто бы не дошла, а другую наверняка бы направили на борьбу с кооперацией и укрепление госсектора в экономике.
Кроме того, в некоторых японских газетах вполне откровенно писали: мол, в середине следующего века ни один японец работать вообще не будет – за него это будут делать другие! То ли машины и роботы, то ли русские в Приморском крае – понимай, как хочешь! Такая откровенно фашистская идеология мне тоже очень не нравилась.
И я решился на очень резкое интервью сразу многим газетам, и японским в том числе. Выступил в Моссовете, где это стало настоящей сенсацией, ведь я был руководителем Совета по внешнеэкономической деятельности!
Чуть позже мне дали слово в Верховном Совете России, и я с трибуны в прямом эфире повторил свое предположение о том, что Горбачев намерен вернуть японцам острова за обещанные инвестиции и валюту.
Тут уж разразился грандиозный скандал! Горбачев пришел в неописуемую ярость: то ли я действительно угадал его секретные планы, то ли это просто переполнило чашу его терпения. Ведь на Курилах немедленно начались демонстрации под лозунгом «Не отдадим родную землю!».
А я, кроме прочего, еще сказал, что этот вопрос не может решаться закулисно, потому что Курильские острова – это российская территория, а вовсе не территория ЦК КПСС. И если кому решать – так это Ельцину и российскому парламенту! То есть было подброшено большое сухое полено в огонь конфронтации между Горбачевым и Ельциным…
Михаил Сергеевич где-то очень резко высказался обо мне – скорее всего, на Политбюро, и министр внутренних дел СССР генерал Пуго вместе с главой КГБ Крючковым восприняли слова Горбачева как прямое указание незамедлительно предпринять меры против меня.
Сначала произошел налет ОМОНа на нашу службу «Ариса» в аэропорту Шереметьево. Двенадцать вооруженных автоматическим оружием громил в масках ворвались в офис, положили на пол всех – женщин и посетителей, опечатали сейфы, конфисковали валюту и все наши бумаги. Правда, никого особенно не били, поскольку офис находился за тоненькой перегородкой прямо в зале отлета аэропорта, все действо происходило на глазах испуганных пассажиров и провожающих.
Для такого налета нужен был повод, хотя бы формальный. Им послужила совершенно не касающаяся меня лично история. Несколько месяцев назад в Литве была схвачена банда рэкетиров, которая выбивала деньги из какого-то бизнесмена. У одного из членов банды нашли тогда удостоверение службы «Ариса» объединения «Исток».
Вымогатели были арестованы и сидели в тюрьме. И вот по ордеру литовской прокуратуры был произведен обыск, как говорится, по горячим следам, всего-то через два с половиной месяца после ареста всех подозреваемых! Воистину оперативная работа…
Кто-то сумел позвонить в центральный офис и предупредил нас о налете. Наученный прошлым опытом, я отреагировал практически молниеносно: тут же был отпечатан приказ об уходе всего персонала головного офиса в отпуск. Все спешно разошлись по домам, я закрыл офис и повесил копию приказа прямо на входной двери, которая по надежности ничуть не уступала самым выдающимся зарубежным образцам.
Как мне сообщил оставленный рядом с офисом наблюдатель, машины с вооруженными омоновцами подъехали через десять минут после моего ухода. Я сидел в доме напротив, на втором этаже у своих знакомых, пил чай и мог через окно наблюдать происходящее. Сначала они довольно долго вертели в руках приказ об отпуске сотрудников, потом была сделана неудачная попытка штурма. Стальная дверь свою репутацию оправдала полностью.
Больше в тот день офис не штурмовали, но установили круглосуточное дежурство напротив его дверей. Была ранняя весна, и ночами, чтобы не замерзнуть, сидящие в машинах оставляли моторы заведенными – к общей «радости» жильцов окрестных домов, которым приходилось спать под непрекращающийся шум моторов…
Я был совершенно спокоен и первым делом отправил письмо Ельцину уже на следующий день меня вызвали на заседание Верховного Совета.
– Артем Михайлович, не волнуйтесь, мы вас в обиду не дадим, – заявил Ельцин с трибуны. – Я беру это дело под свой личный контроль!
Тем не менее было ясно: идти в офис ни в коем случае нельзя. Конечно, милиция могла выломать даже нашу уникальную дверь, но устраивать обыск в отсутствие всех сотрудников – это было уже слишком!
Вскоре кто-то из осаждавших сообразил позвонить в Союз кооператоров. По случайности трубку взял мой помощник, который ничего не знал о происшедшем и непосредственного отношения к «Истоку» не имел. Поэтому сделанное ему предложение срочно встретиться у офиса «Истока» не вызвало у него никаких подозрений…
Когда мой помощник подъехал, ему тут же надели на руки наручники, взломали дверь ломами и автогеном, завели в офис – и начался обыск. Я узнал о происходящем, будучи в Верховном Совете, и попросил троих своих приятелей-депутатов поехать со мной, чтобы воочию увидеть это беззаконие. (Кстати, одним из этих приятелей был Евгений Наздратенко, будущий губернатор Приморского края.)
Согласно закону о депутатской неприкосновенности милиция не имела права обыскивать рабочее место народного депутата. Все знали, что именно в «Истоке» был мой офис, и даже табличка соответствующая висела.
Я вместе с депутатами вошел в самый разгар обыска. Понятно, что никакие слова о том, что это незаконно, никого не остановили. Мне предъявили постановление на обыск все той же литовской прокуратуры и, кроме того, выписку из решения Краснопресненского исполкома, где мне предоставлялось другое помещение для кабинета, которым я никогда не воспользовался… Милиционеры увезли наши опечатанные сейфы, массу документов, выдернули из компьютеров все жесткие диски. А сама опись конфискованного была просто потрясающей: «Вывозится восемьсот тридцать исписанных листов» – значилось в описи… Кем исписанных, зачем, на какую тему – да какая разница!