Лука же, напротив, буквально цвёл, поясняя, почему резать нужно так, а помешивать этак. Вся эта ситуация забавляла, заставляла чувствовать себя кошкой, добравшейся до сметаны, когда все удовольствие еще впереди, и Дара невольно щурилась, глядя на костер, чтобы скрыть смеющиеся глаза.

«Мальчики» вели себя примерно, даже не глядели друг на друга. Готовящееся блюдо, оказывается, называлось «кавардак» и уже «доходило», когда неожиданно, словно из лучей заходящего за горы солнца, выткался бесшумно идущий со снижением параплан. Заметили его ровно за полминуты до того, как ноги пассажирки уверенно утвердились буквально в нескольких шагах от места готовки.

— Привет, Лука! Здравствуй, Дара. И тебе, Вадик, не болеть, — радостно воскликнула Маруся, контролируя опадание купола и манипулируя стропами.

— Здравствуй, — первым отреагировал на появление нового лица Бероев. — А у вас тут, оказывается, весело, — добавил он, метнув на гостью восхищённый взгляд.

Дару словно по сердцу скребнуло. Точно. Ведь группа преследования добралась до Лавровки через час-другой, после Маруси. И провела там ночь. Успели, значит, познакомиться. Радужное настроение пошло на спад, и опять она не показала виду.

— Ну что же, ты, Лука, — деловито распорядилась Дара, — накрывай на стол.

В сторону Маруси только кивнула.

За ужином местные обсудили проблемы поисков дяди Сидора, которому парапланеристка привезла летковый клей, и про которого Февронья сказала, что он нынче в Глухой долине, но на звонки не отвечает — вне доступа сети.

Выяснилось, что дядька этот побёг в Легунцы проверять борти, а когда кто работает возле пчёл, то средства связи держат выключенными.

Сумерки на Прерии короткие. Только Гаучо скрылся за зубцами Большого Хребта, а уже и темнота настала. Маруся безмятежно забралась на циновку в укрытии, устроившись между мужчинами, а Даре предстояло решиться последовать ее примеру. Нет, она уже давно поняла, что в полевых условиях тут не смотрят на пол соседа по ложу — ночные ласки достаются прикладу ружья. И выбора — рядом с которым из парней лечь, вроде и не было на самом деле. В другом затруднение — она ещё ни разу в жизни не лежала рядом с мужчиной. Даже тогда, с Игнацио, до этого дело так и не дошло! А если Он обнимет… и руку куда положит…

Наверное, для искушенной женщины подобных вопросов просто не существует, но для неё это может оказаться нелёгким испытанием. Впрочем, она ни капельки не сомневается, как поступит, но вот так вот просто взять и самой прийти! Прямо сейчас?!

Делая вид, что завершает хозяйственные дела, Дара задумчиво пересмотрела продукты, что притащил Вадим. Потом перебрала горку, куда выгружал свой мешок Лука. Рука скользнула по банке знакомой формы. Открутила крышку — варенье. Крыжовник. Усмехнулась про себя, вспомнив, как мохнатик высказался про Вадима: «Твой Бероев». И поставила подношение на то самое место, куда и в прошлый раз. И уж пора на боковую, но стоит ли так просто сдаваться?

Да и спать пока не хотелось. Какой уж тут сон, когда от одних мыслей бросает то в жар, то в холод. Посидела, глядя на угли костра. Очень успокаивающее занятие. Пыталась унять тревогу, сохраняя неподвижность, пока притворное сопение за спиной не сменилось тихим дыханием трех уснувших людей. Известный фокус взвинченного организма — чем сильнее человек напряжен и волнуется, тем незаметнее и коварней подкрадывается к нему сон. Вот только к ней он никак не идет…

Так и сидела, пока пришедшая в голову мысль не разрушила очарование — она ж так совершенно ничего не видит! Приходи, кто хошь и выбирай себе самого вкусного — часовой все равно, кроме пламени костра различает только смутные тени на краю своего сознания. И, словно в продолжение этих мыслей, со стороны раздался тихий звук.

Не громкий стук — чуть слышный щелчок. В городской квартире на него бы никто и внимания не обратил. Но тут он прозвучал просто набатом. Дара сразу прикрыла глаза, плавно отворачиваясь от костра, однако, надеясь не столько на зрение — оно не придет в норму еще минут десять — сколько на слух и чутье на опасность.

Странно, но опасностью или чужой яростью от визитёра не веяло. Скорее предвкушением и… и, похоже, ее собственное подсознание пытается подсказать, что звук этот раздался в аккурат оттуда, где оставлена баночка с подношением, и похож он больше всего на постукивание когтем по жестяной крышке. Словно в ответ на эти мысли постукивание раздалось еще раз, уже сдвоенное.

Оставалось только взглянуть на это место через полуприкрытые ресницы. Увиденное могло бы испугать — баночка исчезла, но чуть дальше над землей «парили» на высоте в полметра два громадных глаза — слабый свет от углей костра отражался от них, делая невидимой всю остальную зверюгу. Через секунду одно из «зыркал» нагло ей подмигнуло, после чего оба пропали из виду, зато с той стороны донеслось неслышное успокаивающее ворчание. Тут же стало немного стыдно за свой испуг.

О чем это она? Сбивает все же с толку эта звероподобность — вполне вероятно, что никакой это не огонь отражается, а работает встроенная система ночного видения. Какой-нибудь вшитый в ухо суперкомпьютер, о котором ее соотечественники могут только мечтать, создает коллеге «картинку», да выводит прямо на сетчатку глаза. Впрочем, все потом — Дару явно зовут.

Несчастных восемь метров, чтобы выбраться из освещенного костром круга, шла целую вечность. Это ведь только кажется, что ее гости дрыхнут без задних ног. Тех, кто способен почивать столь беспробудно, что не проснется на близкое движение, на Прерии вы не найдете. Да и Вадима тоже учили мгновенно просыпаться при изменении обстановки. То, что она идет не в их сторону, конечно, облегчает дело, но все же, спешить не стоит.

Пока сосредотачивалась на правильном преставлении ног, забыла об общем контроле, за что была немедленно наказана мягкими губами, прихватившими ухо. Неимоверным усилием воли заставила себя не вздрогнуть, но вряд ли от визитера укрылось изменение ритма ее сердца, пропутешествовавшего в пятки и назад. Однако мохнатик был слишком деликатен, или просто предпочитал ехидничать на другие темы: «Никак не можешь решиться?», — донесло вопрос сочувственное рукопожатие. Оказывается, они и «распальцовку» знают. Однако!

Но пока Дара придумывала ответ, настроение ее собеседника уже поменялось: «А и верно, — быстро почиркали по ладони ловкие пальчики, — такая ночь замечательная! Пошли, побегаем? Я тебе такое покажу — вряд ли еще где увидишь». И, не спрашивая ее согласия, девушку потянули подальше от костра.

Бегом это, конечно, не назовешь. Скорее скольжение — невнятная тень танцевала перед глазами совершенно невесомо, не давая приблизиться, но и не удаляясь дальше вытянутой руки. Как он умудрялся менять ритм, моментально подстраиваясь под ее неуклюжие попытки двигаться бесшумно, оставалось загадкой. Но больше всего Даре это напоминало танец — она помимо воли залюбовалась «струящимся» между веток телом, и сама невольно впала в странное состояние разлитого по всему миру сознания, так, наверное, чувствует себя мышь, загипнотизированная движением змеи.

Ее собственное тело начало двигаться легко и свободно, а глаза замечать малейшее шевеление листика на распрямляющейся ветке. Оказалось, чтобы не производить шума, надо «всего лишь» попадать в ритм разлитой вокруг музыки. В мире, озарённом светом выглянувшего из-за тучки спутника, движение и неподвижность звучали разными тонами. Главное было только вносить свои ноты так, чтобы они не звучали фальшиво, и тогда становилось возможным даже непредставимое ранее.

Например, почувствовав колебание воображаемых струн, натянутых вдоль лунных лучей, они спокойно присели, да так и просидели на корточках не менее получаса, пока замершая не больше чем в десятке метров от них гора мяса, успокоено не хрюкнула, и мимо быстро не простучали копытцами пять «гор» поменьше и десяток любопытных «сосисочек». И только после этого монументальный отец семейства фыркнул с облегчением и направился в их сторону. Не больше чем на пару ладоней продвинулся, скорее показал атаку, но даже в этот момент в «зеркале сознания» не возникло ни малейшей ряби — она не чувствовала угрозы и была совершенно уверена в том, что ситуация разрешится бескровно. Не было опасения и в ее спутнике. Наверное, поэтому, обиженно хрюкнув (подраться не удалось), кабан убрался по своим свинячьим делам, а они продолжили путь дальше, теперь уже действительно танцуя между пронизывающих листву лучей.